Часть 28. Воспоминания (1/2)
Дождавшись того, что Машунька отойдет подальше и уж точно не вернется, Глаша пошла к себе в комнату. Девушка подошла к кровати, опустилась на колени, а потом, присев, достала маленький самодельный ящичек, дыркой в стене хорошо цеплявшийся к одному из краев сетки. Глаша открыла крышку и увидела то, что она хранила вдалеке от материнских глаз: пара самокруток, которых ей подарили парни, которые не поднималась рука выбросить и которые не было ни малейшего желания курить, рубль, найденный однажды на улице и до сих пор не потраченный, несколько гривенников, заработанных на переписывании текстов и якобы проеденных на пирожки – Глаша любила смотреть на эти монеты и знать, что она в любое время может их потратить, и главный элемент импровизированной коллекции – часы. Именно эти часы заставляли восхищаться ими и вызывалм неимоверный стыд путем своего появления.
Глаша уже больше года мечтала о наручных часах и практически сразу сказала об этом матери.
– Глаша, на часы денег нет, – ответила Машунька. – Хочешь – зарабатывай, я не отберу.
Приблизительную цену часов Глаша знала, расценки за свой труд знала еще лучше, поэтому решила, что лучше она будет зарабатывать себе на пирожки, нежели на часы.
Девушка с нежностью посмотрела на явно потертый ремешок, чуть потертую головку для завода и со вздохом убрала часы обратно.
То, как попали к ней эти часы, вспоминать не хотелось. И, борясь с желанием прогуляться с явно старыми мужскими часами по городу, девушка скорее вернула коробку на место, поправила простыню и покрывало и раза четыре посмотрела со стороны, не виден ли ее тайник.
Тайник не был виден, поэтому, успокоившись, Глаша села за стол, отгоняя от себя мысли о вчерашнем дне.
Глаша сидела с парнями и смотрела, как они курят.
– Глашка, может, цигарочку? – периодически раздавался вопрос.
– Не хочу, – каждый раз отвечала Глаша.
– А ты зажуй конфеткой и мать не узнает, – не унимались приятели.
– Мне мать разрешает все, я сама не хочу, – говорила Глаша.
Однажды девушка уж пробовала покурить, но не испытала от этого ни восторга, ни раздражения, поэтому второй раз пробовать самокрутки не было желания. В глубине души Глаша мечтала попробовать настоящие фабричные папиросы, но таковые у парней не водились, а покупать самой пачку ради одной штучки было лень. Кроме того, девушка чуть стеснялась подобной покупки и не хотела переступать через себя.
– Аглая Богдановна, – раздался голос неподалеку.
Глаша повернулась на звук и увидела прилично одетого мужчину. Подмигнув парням, девушка подошла к незнакомцу.
– Аглая Богдановна, я наслышан о ваших благородных порывах, – сказал он. – Филатов, начальница гимназии.
– Откуда знаете? – уточнила Глаша, хоть и догадывалась, каким будет ответ.
– Нужно быть совсем серой мышью, чтобы о ком-то вообще никто не знал, – ответил незнакомец. – Так вот, мадам Геллер, как вы и сами прекрасно знаете, предательница взглядов. Она предала память своего покойного супруга, погибшего за правое дело, открыла мануфактуру. И, знаете, устроила там ад, похуже чем на фабрике. Станки стоят вплотную друг к другу, в цеху дышать нечем. Поэтому и смены короткие, чтобы люди не умерли через два дня. Жалование – восемь рублей в месяц: недаром же рабочий день короткий. Штрафы как везде, да еще и побольше. Но, согласитесь, когда из восьми рублей гривенник вычитают раз в день, это чувствительнее, нежели с фабричного жалования. Да и, поговаривают, еще и телесные наказания ввели за все подряд. Второе крепостное право, разве что условно добровольное.
– А я здесь причем? – спросила Глаша, ничуть не сомневаясь в правдивости слов говорящего.
– Сжечь надо это гнездо порока сребролюбибия, – сказал мужчина. – Сперва склад. Народ выбежит тушить – тогда и цех поджечь. Вот задаток за готовность помочь, – в руку Глаши легли часы, вынутые из кармана незнакомца. – Оплата по результатам. То, что моя просьба сугубо конфедициальна, надеюсь, понимаете?
– Разумеется, – ответила Глаша.
– Тогда настоятельно рекомендую вам помочь свершиться справедливости именно сейчас, – сказал мужчина. – А то, говорят, фабрикантка уже на днях хочет охрану выставить.
Девушка нерешительно посмотрела на говорящего.