Часть 24. Неожиданная развязка (1/2)
Пока свекровь была с внуками, Зоя никак не могла оправиться от изумления — перед ней извинились. Для молодой женщины это было чем-то из ряда вон выходящим: усиленно вспоминая прошлое, Зоя никак не могла вспомнить, чтобы мать или отец поступали подобным образом или хотя бы признавали свою неправоту. Одновременно с этим вспомнить случаи, когда родители были совершенно неправы, а потом поняли это, тоже не удавалось.
Решив не перегружать себя непонятными размышлениями, Зоя переключилась на другую тему: как дальше вести себя с Лизаветой. В глубине души молодой женщине хотелось чуть-чуть расширить круг своего общения, тем более, что Лизавета, по мнению Зои, сделала большой шаг в ее сторону, с другой стороны, все знакомства в жизни молодой женщины, по ее мнению, были инициированы другими людьми, а не ей, что вполне устраивало Зою.
В конце концов, молодая женщина решила довериться интуиции и плыть по течению, ничего особенно не предпринимая.
Удобный случай для разговора и воплощения своих мыслей в жизнь Зоя нашла в пятницу. Поговорив с Лизаветой на темы, связанные с гимназией, а потом невольно перейдя к Фаине, ее поведению и крамоле в целом, Зоя спросила:
— Елизавета Васильевна, а если говорить откровенно, не потому, что мы в гимназии, а просто. Вы как относитесь к крамольщикам? Сейчас новые появляются, которые ставку на рабочих делают. Да и старые взгляды, можно сказать, живы — в столице весной процесс был [1].
— А как к ним можно относиться? — чуть удивленно ответила Лизавета. — Плохо отношусь. Творят, значит, черт знает что. Террористы людей убивают, агитаторы просто смуту вносят. Что касается недавней стачки, так вообще там что произошло? Это еще чудо, что погибших не было, только пострадавшие… Я, конечно, не в восторге от методов Эльвиры Марковны, но иногда так подумаешь: а она точно неправа была? А она точно неправильно поступила с Никоновой? И даже не найдешь сразу ответ на этот вопрос.
— А о молодых барышнях и гимназистах и студентах, которые, к примеру, агитируют или идут дальше, что думаете? — удивилась неожиданному ответу Зоя.
— Вы о том, что их за это отчисляют? — уточнила Лизавета. — Конечно, в чем-то жестоко, но здравый смысл в этом есть. А то, что тех, кто зашел слишком далеко, судят, так это справедливо.
— Может быть, вы слышали что-то о Гусельниковой из четвертого класса, — сказала Зоя.
— Да кто о ней не слышал, — чуть было не рассмеялась Лизавета. — Все слышали. Взять обратно барышню на учебу — это верх гуманности. Хотя, если так разобраться, жандармерия к ней претензий не имеет — почему гимназия должна бежать впереди жандармерии?
— А о том, что произошло после неудавшегося покушения, что думаете? — спросила Зоя.
— Избивать шомполом — это, конечно, недопустимо, — ответила Лизавета. — Поднимать руку должны родители, да и не шомполом, конечно, а чем-либо более для этого подходящим. Чтобы невольно не навредить.
— Как говорится, отец руку и поднял, — сказала Зоя.
— Зоя Михайловна, ну вы же поняли, что под словом «родители» я имела в виду мать, — произнесла Лизавета. — Хотя, конечно, раньше надо было заниматься вопросами воспитания.
Ася шла к Зое и услышала разговор по ту сторону двери. Из любопытства прислушавшись и поняв, что юная начальница пытается узнать точку зрения Лизаветы на тему крамолы, Ася усмехнулась и пошла к себе. Чуть позже молодая женщина решила поискать Лизавету, чтобы прокомментировать то, о чем она молчать просто не могла.
— Елизавета Васильевна, — начала Ася. — Вижу, вас начальница спрашивала о крамоле.
— Спрашивала, — ответила Лизавета. — А что, я сказала чистейшую правду. Что судить надо.
— Это еще хорошо, что вы не сказали, что всех поперевешать надо, — рассмеялась Ася.
— Зачем же так категорично? — удивилась Лизавета. — Всех поперевешать не надо. В зависимости от вины поступать нужно. Одних в ссылку, других на каторгу.