Часть 22. Вторая попытка (1/2)

Несмотря на все надежды Зои, к следующему уроку учитель не выздоровел. С некоторой грустью молодая женщина понимала, что было бы куда логичнее попросить Лизавету провести что-нибудь, связанное с культурой или хотя бы этикетом, однако менять свои планы ради одного недовольного человека начальница не хотела.

Зое очень хотелось пойти дальше и познакомить гимназисток и с действительно запрещенными стихами. И если молодая женщина не представляла, могут ли осудить за декламацию некоторых стихов Пушкина и Лермонтова, то в том, что за декламацию некоторых других стихов отправят в ссылку, Зоя не сомневалась.

Однако обезопасить себя тоже было нужно. Именно поэтому Зоя не просто спланировала урок так, чтобы подкопаться к ней было не очень легко, но еще и решила показать основные тезисы выступления Асе.

— Ma chère amie, вы так спрашиваете, будто я в жандармерии служила, — удивилась молодая женщина.

— Агнесса, я настаиваю на том, что вы все знаете: у вас есть прошлое, которого вы, не подскажу, то ли стыдитесь, то ли не стыдитесь… — начала Зоя.

— Я не стыжусь этого прошлого, а просто отошла от него, — перебила подругу Ася. — Это такой же прошлый этап моей жизни, как игра в куклы или прыжки через скакалку. Я не стыжусь того, что играла в детстве в куклы, и не стала бы этим заниматься сейчас.

— Так вот, Агнесса: у вас есть некоторое прошлое, вы — жена полковника жандармерии, с которым, думаю, хоть изредка, да обсуждаете что-то по службе, вас несколько раз брали подсадной уткой, — ответила Зоя. — Так вот, с учетом всего этого опыта и того, как вы в свое время сильно меня критиковали за неправильные действия, ответьте на простой вопрос: за вот это можно осудить?

— Если «осудить» — это назвать нехорошими словами, то легко, — произнесла Ася. — Если осудить по приговору суда, то даже не подскажу. Сама же понимаешь: от следователя зависит, от адвоката, от судьи…

— А я надеялась, что вы мне ответите, — вздохнула Зоя.

— Зойка, проведи лучше урок нравственности, — предложила Ася. — Или перепоручи это Лизавете. Поболтать о том, как нужно себя вести в гимназии и как некоторые гимназистки нарушают правила поведения — вещь нужная. Можно хоть полдня об этом говорить.

— Я хочу закончить свой цикл занятий хотя бы так коротко, а не на полуслове, — ответила Зоя. — А ты что, донесешь?

— Не вижу смысла, — ответила Ася. — Могу Севастьяну нажаловаться, но тоже не вижу смысла. Вот что он тебе сделает? Придет и скажет, что так нельзя. А это могу и я сказать.

Устав от этого бесполезного разговора, Зоя набросала уже окончательный план занятия, а потом пошла в класс. В мыслях начальницы было сказать ученицам, что стихи бывают разные, в том числе и несущие крамолу. Эта крамола запрещена законодательством, поэтому так поступать нельзя. Потом, по мнению Зои, стоило уточнить, что некоторые стихотворения, которые изначально кажутся пристойными, хоть и описывают тяжелые условия труда, например, «Дума ткача», тоже запрещены, так как могут спровоцировать на крамолу. И весь этот урок, посвященный тому, что нельзя делать и что за это бывает, стоило разбавлять самыми берущими за душу стихами, чтобы было жаль именно героев стихотворения.

Казалось, все прошло неплохо: гимназистки слушали ее рассказ и не позволяли себе каких-либо лишних высказываний. Однако уже на перемене Фаина, дождавшись того, что Зоя не просто выйдет, но еще и отойдет подальше, сказала:

— Девочки, я как будто в тазу с помоями искупалась! Казалось бы, приличное заведение, а узнать такую мерзость!

— Меньше надо было ушами хлопать: для кого было сказано, что вот эту мерзость нельзя повторять? — спросила Софья.

— Да ты ж моя наивная деточка, которая не понимает подтекстов! — воскликнула Фаина. — Тебе начальница весь урок царя ругала, а она не поняла ничего!

— Я просто послушала о том, что бывают слишком разные стихи, в том числе, и такие, которые не стоит читать самим, — ответила Софья.

К диалогу начали подсоединяться и другие гимназистки. Вскоре класс раскололся на две части: бо́льшая полагала, что начальница их только что агитировала в такой форме, чтобы было трудно подкопаться, меньшая считала, что им провели урок безопасности, чтобы они не попали однажды в глупую ситуацию. Чуть позже обсуждение перешло в другое русло: те, кто полагал, что их агитировали, разделились на поддерживающих начальницу, осуждающих и безразлично ко всему относящимся.

— А у нас сосед каждый день матом ругает свою жену, детей и живность во дворе, — сказала Ульяна. — И что? Я должна тоже материться? Я просто иногда невольно это слышу и делаю выводы, как нельзя поступать более приличным людям.

— А если бы начальница кого-то по далекому адресу послала, ты бы так же реагировала? — спросила Фаина.

— Да, так же, — подтвердила Ульяна. — Мне глубоко плевать, кто и что говорит. Я только за себя в ответе, а другие пусть сами о себе думают.

Бурное обсуждение никак не хотело прекращаться и только начало следующего урока чуть-чуть успокоило гимназисток. Как назло, этим уроком была словесность.

— Господин учитель, а когда мы будем проходить Михайлова? — спросила Фаина. — «Смело, друзья, не теряйте», например. Или хотя бы Синегуба?

Учитель опешил от такого высказывания и, недолго думая, пошел за классной дамой.

Пришедшая Лизавета была донельзя возмущена подобными высказываниями.

— Мадемуазель Никонова! — воскликнула Лизавета. — Как вы смеете позволять себе подобную дерзость?

— Мадам, я узнала от мадам начальницы о подобных стихах, поэтому спрашиваю господина учителя, когда мы сможем их учить наизусть и анализировать поведение главного героя, — ответила Фаина. — Это же так занимательно: неравный бой, смелость, спасение Родины!

— Выйдите из класса, мадемуазель, — сказала Лизавета. — Не срывайте урок.

Фаина вышла в коридор и подумала:

«Вот будет хохма, если поведешь к начальнице».

Однако Лизавета сказала воспитаннице, чтобы она оставалась стоять возле класса, и пошла к Зое сама.

— Зоя Михайловна! — едва сдерживаясь, говорила Лизавета. — Поведение Никоновой просто недопустимо, невозможно, аморально! Конечно, я поговорю с Александром Евгеньевичем, но считаю, что гимназистка должна быть наказана.

Борясь с желанием сказать: «Хорошо, сейчас я позову Эльвиру Марковну и пусть она думает, что делать дальше», Зоя ответила:

— Хорошо, Елизавета Васильевна, приглашайте мадемуазель сюда для беседы.

— Зоя Михайловна, я, конечно, не настаиваю, а предлагаю, но не лучше ли привлечь сюда инспектрису? — неожиданно спросила Лизавета. — Пусть ситуация будет как будто совсем иной: гимназистка позволила себе недопустимое, классная дама пошла к инспектрисе. Просто в чем дело, я не хочу давать гимназистке еще одну возможность попререкаться.

— Согласна с вами, Елизавета Васильевна, — ответила Зоя.

Эльвира Марковна, придя в гимназию и выслушав все от Зои, тяжело вздохнула и сказала:

— Не надо было такую самодеятельность затевать — не пришлось бы сейчас думать, что делать. Эх, Зоя, вот не думаешь ты о том, что Никонов-второй может вспомнить былые годы и попортить тебе кровь. Решит, что появился неплохой способ сделать ответную гадость жене того, кто стрелял в него…

— Никонов-второй — двоюродный брат Фаины, не должен он ничего делать, — ответила Зоя.

— Не была бы столь уверена, — произнесла Эльвира Марковна. — Попугать ту, которая, по его мнению, слишком много на себя взяла — святое дело.

Женщина немного помолчала и спросила:

— Мадемуазель отстраняем от уроков до понедельника за крамольные высказывания? Или просто на завтра?

— Как видите более правильным, — сказала Зоя.

— Я, Зоя, вижу более правильным быть более умеренной в высказываниях, — ответила Эльвира Марковна. — Вижу более правильным уши тебе оборвать. А делать-то что?

— Все зависит от того, будет огрызаться или нет, — произнесла Зоя. — Видно, в общем, будет.

Эльвира Марковна ушла. Зоя сидела, донельзя расстроившись, и даже увидев Асю, которая пришла, чтобы узнать все из первых уст, не приободрилась.