Часть 16. Попытки мести (1/2)

Тем временем Глаша, поставив вариться какой-то суп, с тоской вернулась в комнату и начала размышлять о своей судьбе. Попытка отомстить Зое казалась непродуманной, но не такой уж и бесполезной, огорчало только то, что за стекло и пол придется платить. Но больше всего убивала мысль, что таких людей, которые, прикрываясь благом, делают другим только хуже, слишком много.

Невольно вспомнились слова матери, сказанные ей однажды после очередного хулиганства: «Ты, Глашка, мещанка по рождению, хоть и приличная барышня по воспитанию, поэтому сильно с полицией не скандаль — заберут в участок да горячих выпишут. Неделю не сядешь потом».

— А мы-то всего лишь с парнями дымовушки покидали, а потом я городового обложила хорошим матом, благо, убежать успела… — прошептала девушка.

Мысли о несправедливости деления на сословия убивали, еще больше убивало то, она, рожденная от дворянина, не унаследовала, как это и было положено, дворянство от отца. Вкупе с ненавистью, возникшей вчера во время допроса Севастьяном, решение показалось наиболее простым и логичным: отомстить и нехорошему человеку, и жандармерии в одном лице.

План появился в голове сразу: нужно взять револьвер, прийти в жандармерию и отомстить за свои и материнские унижения. Однако у матери револьвера не было, что затруднило осуществление этого плана. Подумав, Глаша решила, что в этом случае ей придется, будто какой-то уголовнице, ограничиться ножом. Еле-еле дождавшись того, что суп сварился, Глаша перетащила кастрюлю на стол и решила выбрать нож получше.

Выбрать нож получше не удалось — домой пришла Машунька.

— Уже и суп готов? — спросила женщина. — Тогда садись, пообедаем.

Глаша с непередаваемой тоской во взгляде села за стол.

— Ты чего грустная такая? — спросила Машунька. — Сходи на улицу, погуляй, в конце концов! Или будешь, будто кисейные барышни, ждать, пока синяки сойдут?

О синяках Глаша уже успела забыть, поэтому, вдруг вспомнив о том, что ее лицо не очень равномерно украшено синяками, еще больше загрустила.

— Ты же все равно с парнями гуляешь, а им без разницы, с синяками ты или без, — продолжила Машунька. — Скажешь, что подралась, в конце концов. И за это тебя исключили.

— Еще я об исключении не трепалась, — ответила Глаша.

— Вот и замечательно, — сказала Машунька. — Сейчас поедим — и иди.

Глаша немного помолчала, а потом спросила:

— Мама, а если меня в тюрьму посадят, ты ко мне будешь приходить?

— Не посадят, — ответила Машунька. — Захотели бы — уже бы вчера забрали.

Дальше спрашивать Глаша побоялась, не желая быть раскрытой. Немного подождав, пока мать уйдет из кухни, Глаша взяла первый попавшийся нож и примотала его бинтом к ноге. Пару раз взглянув в зеркало, чтобы убедиться, что юбка все закрывает, девушка вышла на улицу.

Всячески борясь с волнением, Глаша шла в жандармерию. Поймав несколько косых взглядов прохожих, девушка окончательно убедилась в том, что в народе слишком сильны предрассудки и с этим нужно бороться. Эта мысль немного успокоила Глашу и, войдя в жандармерию, девушка уже достаточно уверенно спросила, где ей найти Дмитрия Геннадьевича Филатова.

Дежурный чуть покосился на Глашу — черты лица показались ему несколько знакомыми, после чего назвал номер кабинета. Уже начиная волноваться, Глаша вошла туда.

За столом сидел мужчина средних лет.

— Дмитрий Геннадьевич? — спросила Глаша.

— Да, — ответил мужчина. — По какому вопросу?

— Ты мою мать опозорил! — возмущенно произнесла девушка. — Мне сословие испортил, в сословном мире сделал мещанкой! Кровь людскую пьешь, на горе несчастных барышень наживаешься!

Дмитрий был готов ответить Глаше подобным образом, однако, упустив момент, когда девушка наклонилась, он увидел нож, который Глаша доставала из-под юбки и который уже начал приближаться к нему.

Мужчина отвел руку Глаши, которая активно сопротивлялась и пыталась найти последнюю возможность попасть в область сердца обидчика, случайно задел этим же ножом свои брюки, которые чуть-чуть разрезал, а потом, когда нападавшая от испуга ослабила хватку, выбил нож из ее руки на пол, после чего заломил Глаше руки и положил лицом в пол.

В голове Дмитрия боролось вполне естественное желание позвать кого-нибудь и завести дело с нежеланием предавать огласке факт, что есть некая сумасшедшая, называющая себя его дочерью, которая достаточно сильно похожа на него и еще сильнее на его родную сестру. Рисковать званием ради того, чтобы виновную отправили на пару лет в ссылку, было страшновато.

— Дочь, говоришь? — спросил Дмитрий. — Нет у меня дочери, есть только сплетни завистников! Пойди и плюнь в лицо тому, кто сказал, что у меня есть дочь.

— В зеркало посмотри — все и так неплохо видно, — ответила Глаша.

— Отец, говоришь? — пронеслась в голове Дмитрия мысль, как отомстить Глаше, не предавая дело огласке. — Ну раз пришла, могу повоспитывать.

Взгляд упал на шомпол [1] и, недолго думая, мужчина начал избивать Глашу.

Практически сразу разрыдавшись, девушка начала звать на помощь.

Вскоре на крик прибежал Николай.

— Ты что устроил? — спросил молодой человек.

— Называет себя моей дочерью, я на правах отца воспитываю, — ответил Дмитрий. — Не лез бы в семейные отношения.

— Начальство не оценит ни старания, ни наличие дочери, — сказал Николай.

— Так у меня никаких дочерей и нет, мало ли, какие сумасшедшие себя так называют, — произнес Дмитрий. — Может, и к тебе кто-нибудь однажды вот так придет.

— Ты идиот — шомполом живого человека избивать! — не унимался Николай. — Барышня сейчас побежит к врачу побои снимать и все.

— Барышня побежит к врачу побои снимать — вернется уже обвиняемой в покушении на убийство, — ответил Дмитрий. — Я, можно сказать, благое дело делаю, барышню от ссылки или каторги освобождаю.

Взглянув на Глашу и увидев, что она уже перестала сопротивляться, мужчина решил, что и вправду пришла пора остановиться, пока он не стал крайним в этой истории.