Часть 15. Поиски новой гимназии (1/2)

До позднего вечера Машунька просидела одна, пытаясь понять, что делать дальше. Дочь не выходила из своей комнаты и женщина была даже этому чуть благодарна — можно пока что привести в порядок свои мысли.

Наконец, когда волнение кое-как улеглось, Машунька пришла к единственно верному выводу: нужно попробовать устроить дочь в другую гимназию, если не получится — заставить учиться дома, периодически сдавая ей, матери, изученный материал, а потом, в конце года, сдать экзамены за четвертый класс, после чего на следующий год опять попробовать куда-нибудь пристроить дочь. А для того, чтобы жизнь медом не казалось, найти Глаше тексты для переписывания или что-то другое, доступное по уровню знаний, и заставить работать в свободное от попыток учиться время. Разговор с Зоей, извинения и оплату ущерба Машунька решила отложить на несколько дней.

— Глаша! — наконец, позвала женщина дочь.

Глаша пришла практически сразу. Убитый вид дочери и лицо в синяках сразу же заставили проникнуться сочувствием.

— И ради чего все это было? — спросила Машунька. — Какую цель преследовала?

— Высказать свое мнение той, которая пытается усидеть на двух стульях, прикрываясь крамолой, — ответила Глаша.

— А оно ей очень нужно, — уточнила Машунька. — Да, если уж на то пошло, ты не совсем права. Отказаться от агитации на фабрике, но построить такое заведение, которое не будет нарушать законы — это тоже своего рода агитация.

— С прибылью для себя, — добавила Глаша.

— Во всяком случае, не вот такие заведения нужно осуждать, а фабричные порядки, — сказала Машунька. — А бомбу зачем кинула?

— Не бомбу — это всего лишь ерунда, которой парни балуются, — ответила Глаша.

— Зачем кинула ерунду, которой парни балуются? — спросила Машунька. — Откуда вообще такие вещества имеешь?

— Как следователь, ей-Богу, — сказала Глаша. — Решала парням латынь, они отблагодарили. Сказали, что нужно свинить шарик с кровати, а потом кинуть это куда-нибудь. Будет забавно. У нас кровати без шариков, да и вообще, зачем я буду портить мебель? Побаловаться не успела, хотела начальницу напугать.

— Хотела она начальницу напугать! — выругалась Машунька. — Ума нет вообще! А что потом, сама тоже напугалась?

— В каторгу не сослали бы, в ссылку — тоже, — ответила Глаша. — А тюрьма — вещь плохая, но ее пережить можно.

— И ради чего вот так полгода из жизни вычеркивать? — спросила Машунька.

— Так я попыталась со следователем решить вопрос — он не захотел, — вздохнула Глаша.

— Решать вопрос со следователем там, где можно было не доводить все до следователя! — возмутилась Машунька. — Аглая! Ты мужа своей классной дамы совратить пыталась, за все вот это тебе такую характеристику напишут, что полы мыть в кабаке не возьмут!

Глаша расплакалась и сквозь слезы сказала:

— С теми, кого интересуют условности света, мы общение не имеем, а остальным будет безразлично.

— Вот не рано ли в тринадцать лет предлагать себя на столе в гимназии? — продолжила Машунька. — Глашка! Я не твой дедушка, за вот это избивать не буду. И за бомбу тоже. А вот долги перед гимназией тебе отрабатывать, не мне. Я ничего не взрывала.

— В лавку отправишь? — вздохнула Глаша.

— Если не найду более оплачиваемых вариантов, то отправлю, — ответила Машунька. — Через пару дней пойдешь извиняться перед начальницей, ты же, все-таки, приличный человек.

— Не пойду, — сказала Глаша.

— А ты подумай, не сейчас же тебя отправляю, — произнесла Машунька.

Практически до позднего вечера Эльвира Марковна просидела с Зоей сперва в гимназии, а потом и дома у невестки.

— Она исправится после тюрьмы? — говорила женщина. — Да она только хуже станет, узнает в тюрьме то, чего знать не положено. А так ты ей в документы сделаешь пометку и больше ни в одно казенное заведение ее уже не возьмут.

— Матушка, я не хочу этого, — произнесла Зоя. Руки уже перестали дрожать, слезы тоже прекратились. — Это еще хуже. Я окончательно ломаю девочке жизнь.

— Выучится дома и сдаст экзамены за гимназический курс, — ответила Эльвира Марковна. — А если не выучится, значит, так ей надо было учиться.

— Я ее через месяц буду готова простить, — сказала Зоя. — Матушка, вчера же вам говорила: аморалкой пусть в казенных гимназиях занимаются, я за аморалку не отчисляю. И за политику тоже. Я ее за другое отчислила.

— Через месяц и будет видно, — произнесла Эльвира Марковна, до конца не понимая, это очередная импульсивная мысль невестки или и вправду ее точка зрения.

На следующий день, дав задание дочери приготовить обед к ее возвращению, Машунька, не питая ни малейших иллюзий, пошла в министерскую гимназию. Женщина вошла в кабинет директрисы и сказала:

— Нинель Осиповна, есть ли в четвертом или пятом классе места? Я бы хотела, чтобы дочь поступила сюда на учебу.

— А почему такая неопределенность с классом? — спросила Нинель Осиповна. — Не уверены, что программа четвертого усвоена?

— Аглая училась в экспериментальной гимназии, по мужской программе, — ответила Машунька. — По возрасту — четвертый класс. Но мужская программа же опережает женскую.

— Сейчас… — вспоминая о каком-то подобном учебном заведении, произнесла директриса.

Нинель Осиповна вышла и пошла к Елене Игнатьевне.

— Елена Игнатьевна, может быть, вы вспомните — а кто управляет гимназией, где девушек учат мужской программе? — спросила директриса.

— Начальница — Лыкова, ныне Геллер, инспектриса — Эльвира Марковна, — сразу же ответила Елена Игнатьевна. — Что-то произошло?