Takemichi Hanagaki (1/2)

— Синий — цвет непостижимости, божественности и олицетворение разума во всем его проявлении. Мне так мама говорила. И глаза у тебя такие же — яркие и синие. Навевают воспоминания о море, — ты мечтательно протянула, перебирая пшеничные пряди, пропуская их сквозь пальцы.

Трава слегка колыхалась от легкого вечернего ветра, пока солнце последними лучами награждало землю перед тем, как она остынет окончательно. День рождения Мичи закончился еще двое суток назад, поэтому дом, некогда принадлежавший его деду, теперь окончательно опустел, оставаясь спокойным пристанищем для вас двоих.

— Расскажи еще что-нибудь. — Такемичи зевнул, поудобнее устраиваясь на твоих ногах. Его большой палец медленно вырисовывал теплые узоры на коленках, прикрытых плюшевой тканью юбки цвета морской волны. — Ты… интересно рассказываешь.

Ты тихо рассмеялась, взъерошив и без того гнездовитые волосы парня. Он недовольно поморщил нос, но руку скидывать не стал, снова поерзав на твоих бедрах.

— Потом. Уже холодно, пойдем обратно.

Оставшиеся солнечные блики потерялись в вечерней темноте, отдав право на жизнь сестре-луне. Как только Ханагаки встал, ты принялась разминать затекшие ноги и спустя секунду уже бодро собирала вещи, принесенные сюда для пикника.

— Давай останемся тут еще ненадолго, — уткнувшись тебе в плечо, полушепотом сказал парень, левой рукой приобнимая тебя за другое. — Не хочу в город.

— Хорошо. Тут красиво.

Да, спорить было действительно бесполезно: природа в сельской местности была потрясающей и бесподобной, и каждый час раскрывалась совершенно иная картинка. Солнце в зените — зелень блестит под его лучами, как россыпь бриллиантов; вечереет — красные оттенки расходятся по окраинам окрестности, словно самый дорогой на свете шелк; ночь — чернота под лунным светом кажется непостижимой, оттого и любоваться ей хочется вечно.

В доме было ненамного теплее, чем на улице. Поэтому, найдя в закромах кофту, которую ты на всякий случай взяла и не прогадала, ты накинула ее на подрагивающие плечи, чувствуя спасительное тепло толстой ткани.

Ханагаки подошел сзади, кладя руки на твою талию и притягивая к себе поближе, даря поцелуй куда-то в затылок. Стоило признать честно — за такие моменты не будет грехом и от души отказаться. Хотя что тогда будет наслаждаться этой непомерной мирской красотой?

— Ты будешь есть?

— Нет.

— Я тоже не хочу. Пойдем в спальню. — Ты погладила указательными пальцами его ладони, которые враз двинулись обратно, исчезая за спиной парня.

— Пойдем.

Почему-то мысль, что Такемичи не просто можно, а очень даже нужно довериться, внезапно застучала в двери разума, пленительным и ласковым голосом зазывая тебя на выход.

И то, чего ты так давно хотела, если честно…

Можно.

Вишневая дверь в спальню распахнулась, готовая принять непостоянных посетителей в свои объятия. Мягкий свет торшера пролился на комнату, позволяя уставшим глазам не напрягаться от чересчур яркой вспышки, которая обязательно бы наградила чувствительные роговицы приступом боли.

Воздушная постель приняла вес нетяжелого тела, тотчас блаженно опрокинувшегося на спину. День был поистине радостным и насыщенным, впечатляющим и наполненным чем-то большим, чем пресловутым счастьем.

И синоним подобрать не удастся.

Такемичи присел рядом, повторив каждое выполненное тобой действие в точности. Он был поразительно теплым, и ощущение этого тепла передавалось через любое касание между вами.

— Тебе понравились подарки? Мы долго подготавливали их, — ты разрядила тишину тихим голосом, совершенно не готовым к повторному напряжению голосовых связок.

— Они были потрясающими. Парни сказали, что все организовывала ты? — Мичи повернулся, подложив ладонь под голову.

— Да.

Стоит ли… черт с ним.

— Но остался еще один подарок.

«Надеюсь, тебе он понравится не меньше». И сомнений в этом не возникло.

Когда парень с поразительным вниманием наблюдал за ленивыми движениями женского тела, он точно и безропотно все понял.

И когда влажные губы не в первый раз коснулись его, но с такой настойчивостью явно впервые, его осенило: этот подарок будет по-настоящему запоминающимся для обоих.

Шероховатый рисунок на ладони приятно ласкал тонкую кожу шеи, исписанную десятками ветвистых синих вен, пока вторая ладонь большим пальцем помогала приоткрыть его рот чуть пошире, предоставляя неумелому языку больше маневренности.

Глаза блаженно прикрылись во время настойчивой игры двух языков, и ты медленно начала присаживаться на бедра парня, дав ему вновь лечь спиной на постель. Его сердце не билось будто сумасшедшее — оно поддалось неспешному темпу, забывая про все на свете и лелея эти минуты комфорта, которые в себе хранила первая связь с любимым человеком.

Пальцы неторопливо начали пробираться под домашнюю футболку, пока рот все еще был занят другим. Плоский живот наряду со слегка просвечивающимися кубиками пресса не был чем-то необычным, учитывая, что Ханагаки давно уже не плакса, а самый что ни на есть воин, смелость которого проверена временем.

Рука Такемичи залезла под ткань твоей собственной футболки, очерчивая холмистую линию позвоночника, заставляя выгнуться, словно кошка; сами его руки все еще были очень горячими, отчего казалось, что еще немного — и на теле останется отпечаток с ожогом от ладони.

Футболка не спеша съехала, и ты привстала, чтобы распустить связанные в нетугой хвост волосы. Ткань лифа неприятно потерлась о набухшие соски, вызывая желание стянуть с себя надоевший элемент одежды как можно быстрее. Застежка выскользнула из металлических петелек, позволяя отбросить некогда незаменимый атрибут к ногам и снова перейти в наступление.

Горло сузилось до диаметра фужера, не разрешая Ханагаки спровадить избыточное слюноотделение. Руки сами потянулись обрисовать кончиками пальцев розовые ареолы, украшающие нежную грудь. Одежда Такемичи тоже давно стала лишней, и парень, долго не думая, стянул ее с себя, оставаясь с тобой практически на равных.