VII. Похищение (1/1)

?Спроси кто меня, и я бы ответил, что Гатс?— уродливое пятно на блестящей репутации командира ди Вандимион, но спрашивать никому не пришлось. Всё случилось быстро, а потом закрутилось ещё быстрее: фигуру окружили со всех сторон, но мечник одним движением прорубился сквозь солдат, располовинив их сокрушительным ударом. Его оружие выглядело удивительно массивным и грубым, даже мечом бы его не назвал, но как есть?— Гатс свободно махал стальной плитой в человеческий рост и нисколько не ощущал неудобств. Я смотрел внимательно, запоминая движения?— сторону незрячего глаза он ловко защищал, не давая приблизиться, силы на рывки и махи расходовал экономно, вперёд не бросался, выбирая выгодную позицию обороны. Само собой, у дворянских детей не было ни шанса. Я взглянул на сестру, испуганно сжимающую свой декоративный мечик, и посочувствовал ей?— ловить такого монстра, должно быть, задача не для нашего Ордена. Я уже представил, как Фарнеза извиняется на суде и возвращается домой, но тут вмешался Азан. Он явно был недоволен, и я в душе слегка позлорадствовал?— я же предупреждал, что воины из нас никудышные; Фарнеза не стала ему препятствовать, зато отступила поближе ко мне. Бой из жестокого перешёл в зрелищный, уж кто-кто, а вице-командир обращаться с оружием умел, но вот время расходовал на непозволительные рыцарские условности, чужак же дрался рационально и осторожно. Выглядел он уже плоховато, но двигался всё равно быстро, отражая удары. Старик сражался посохом, как настоящий клирик, но, на мой взгляд, мало внимания уделял тактике, только махал оружием и ругался на недостойное поведение противника, и выглядело это отчасти комично. Когда мечник начал уставать, он предпринял то, чего даже я не ожидал, но среагировать не успел, и всё случилось само собой. Он сделал рывок, расталкивая кольцо рыцарей, и двинулся на Фарнезу.—?Что? Какая низость, напасть на женщину! Но Азан был, увы, далеко, и даже рядом стоявший я ничего сделать не смог, но всё произошло по-гротескному просто: госпожа, защищаясь, вытянула меч и зажмурилась, Гатс приблизился, но выронил своё оружие и рухнул прямо перед ней на землю. Её меч слегка оцарапал ему шею. Я выдохнул?— сестра чудом не погибла, и на неё со всех сторон посыпались восторженные возгласы.—?Одним ударом! Госпожа Фарнеза?— просто чудо! Она выглядела смущенной, Азан?— потрясенным, а я чувствовал облегчение. Мечника осмотрели, я составил опись его пожитков, скудных?— в основном одно оружие, — но во многом удивительных и знакомых мне ранее только по книгам и военным урокам. Помимо громадного меча у него был самозарядный арбалет с необычайной скорострельностью, набор метательных ножей, несколько больших и маленьких ядер и железный протез вместо руки. Протез удивил меня ещё больше?— внутри оказалась небольшая мортира со спусковым кольцом у предплечья?— я понял, что боец из него на самом деле грозный. Среди всего прочего на нём были доспехи без каких-либо опознавательных символов?— это подтвердилось, когда пленник представился наёмником, но добровольно говорить отказался, и его заперли в клетке до решения суда.*** Фарнеза выглядела одухотворенной такой неожиданной победой?— мы проработали несколько часов, составляя описание произошедшему и готовя материалы для допроса. Я разглядывал её лицо поверх башен из книг и замечал перемены. В сестре появилась какая-то резкость движений, нетерпеливость, и это показалось странно знакомым, как будто это я уже видел однажды или даже не один раз. Вечером я вышел из шатра и столкнулся с конвоем, ведущим узника к Фарнезе, и разговор подслушал сам собой, хотя и не собирался изначально.—?Госпожа командир, офицер Азан говорил, что допрос будет не раньше суда. Может, лучше позвать его?—?Я знаю. Просто привяжите к столбу и выйдите вон. Сюда никого не пускать.—?Но командир…Сестра отвечала враждебно. Так, как дома, когда чего-то требовала или устраивала скандал, и во мне кольнула предательски ревность?— я уже чувствовал, что произойдёт дальше, как если бы это было со мной.—?Я сказала вон! —?она нажала сильнее и пригрозила полномочиями.?— Это понимать, как неподчинение приказу командира?! Конвой послушно покинул шатер, а с пленником госпожа заговорила вкрадчиво и даже как-то с придыханием. Может, мне показалось, но я продолжал слушать и мрачнел всё больше.—?Чёрный мечник… Мы шли за тобой несколько недель и всюду натыкались на трупы. Святой Престол обвиняет тебя в ереси и убийстве невинных, покайся?— и наказание будет милосердным. Молчишь? Ну что ж…Она отдалилась и приблизилась снова.— …Это нашли у тебя. Что это? Языческий божок? Если в этом признают оккультный атрибут, тебя ждёт костёр. Я вспомнил опись?— среди прочего у Чёрного мечника оказалось безобразное яйцо с человеческим лицом, странным образом внушающее отвращение и одновременно с этим интерес. Святой Престол весьма интересовали такие вещи.—?Фанатикам не стоит совать в это свой нос. Голос Гатса был настолько низким, что, казалось, шел прямо из-под земли. В нём слышалась издёвка.—?Богохульничаешь? Тогда я тебя точно сожгу… Во имя Господа нашего,?— она процедила это неприятно зло и отчасти восторженно.—?Ты хоть бога своего-то видела? А дьявола? В ответ Фарнеза отчеканила откровение как по писаному. Я начал скучать, потому как разговор у них не клеился, да я его и не запомнил целиком, но от насмешек Гатса госпожа ожидаемо рассвирепела, и послышался острый звук плети, который я помнил очень хорошо. В какой-то степени мне стало жаль Фарнезу: то ли она уверовала так сильно, что действительно возненавидела богохульников, то ли Гатс её так раздражал, то ли она и впрямь не понимала, что он забавлялся её игрой в судью и нарочно выводил из себя, но хлестала она яростно и шумно, и я увидел, как заместитель торопится к шатру, обеспокоенный и суровый. Гатс мне с первого взгляда показался слишком чужим этому миру, но держался он с завидным достоинством. По разговору я сразу определил в нём простолюдина, и многое это подтверждало, но какой-то внутренний стержень в нём таил в себе угрозу и знание чего-то большего, недоступного другим. От него не исходило открытой враждебности, но поведение явно предостерегало держаться подальше. На допросе госпожа до фанатизма жестока?— Азану приходится вмешаться, пока она не набросилась на чужака с головой. Я заглянул внутрь?— Фарнеза отвернулась от всех, стыдливо пряча раскрасневшееся лицо, а мечник держался как скала, с презрением игнорируя сгрудившихся вокруг рыцарей. Даже без брони, без меча, однорукий и одноглазый, звенящий кандалами и с окровавленной грудью, он ощущался опасным. От него веяло чем-то звериным, и я почувствовал своебразное любопытство, мне стала интересна его природа. В угоду многим вещам меня притягивали люди, которых я до конца не понимал, и я тщеславно кормил свою скуку, устраивая за ними слежку. Впрочем, Гатс запомнился мне и по другим причинам. Я заметил, как на него смотрела Фарнеза ещё тогда, в чаще, среди убитых, затем по дороге к лагерю и вот теперь сейчас. Со всей властью, сосредоточенной в её руках?— властью над жалкими жизнями в водовороте судьбы, она без сожалений выбрала его. Гатс показался ей совершенным, идеально приспособленным к миру, в котором он существовал уже давно, и в который только вступила она сама, и потому пытать и измываться над ним впервые с начала похода оказалось занятием, приносящим давно забытое удовольствие. Молчаливый, далеко за центнер весом, сложенный, как древний бог, он будоражил её воображение как единственный человек, не страшащийся ничего: ни битв, ни судьбы, ни её самой. Дурная слава Чёрного мечника придавала ему ещё более привлекательный облик в глазах Фарнезы, как у невиданного порочного существа, над которым она к тому же утвердила свое превосходство. Я прекрасно знал, отчего у неё так горят щёки. Конечно, я заметил, что её глаза блестят ровно так же, как дома, как она метает остервенелые взгляды то на полуголую фигуру Гатса, то на своего слугу. Сравнивает?— догадался я; понял, что Чёрный мечник видится ей улучшенной версией меня самого?— шире в плечах, мускулистее, мужественнее, сильнее, и, самое главное, не связанный с ней ничем и имеющий полное право ненавидеть и не пресмыкаться перед ней. Но если уж чужак пробудил её интерес, то так тому и быть. Слышу шум; его выводят. Самое время выяснить, что он о ней думает.—?Пожалуйста,?— начинаю нарочито вежливо,?— Не обижайте командира. Может, сразу не видно, но на самом деле она очень милая. Гатс молчит, ему всё равно, только громыхает кандалами, пока Фарнеза рыдает на коленях у алтаря, тоже обнаженная по пояс. Заходить к ней не хочется, но и не зайти нельзя, и, как назло, вхожу невовремя: она хлестает себя плетью и плачет, наказывая себя за ей одной известные грехи.—?Вам лучше одеться, госпожа, вдруг кто-нибудь войдёт.?— Деликатно опускаю полог, оставив возле него поднос и бадью. Госпожа что-то шепчет гневно и свистит кнутом, игнорируя меня, а я слушаю и представляю, как когда-то моя кожа терпела эту муку. Ночью просыпаюсь от шума, криков и разговоров, но предпринимать что-то поздно: все толпятся у шатра госпожи, лошади испуганно ржут, что-то полыхает недалеко, и я чувствую недоброе и спешу к сестре, но Азан уже наставляет посох на нашего пленника с Фарнезой на плече.—?Отпусти женщину, изверг! Как ты только смеешь!—?Извини, старик, времена не те. В моих планах нет её убивать, всего лишь уйду от вас и брошу где-нибудь, потом подберёте. А теперь отойди. Прочь с дороги, я сказал! Он хватает коня и увозит её в качестве заложницы, бесцеремонно швырнув на живот, и преследовать его становится чем-то само собой разумеющимся. Поднялась привычная суматоха: тушат пожар, ловят лошадей, гремят чем-то, суетятся?— Гатсу только это и нужно. Я схватил саблю и первое, что подвернулось под руку?— арбалет,?— и вскочил в седло. Азан что-то крикнул мне напоследок, но я его уже не слышал?— во тьме я старался не потерять след.?