ГЛАВА II (1/2)

На праздничный ужин было некого приглашать, кроме Шерил, которая работала парикмахером на дому и раз в месяц приходила стричь Элизабет, которая вполне себе считала эту женщину подругой.

Шерил принесла с собой совершенно отвратительный мясной пирог, в который, должно быть, вместо начинки положила кошачий влажный корм, потому что сфинкс Дэни, с которым она пришла, уплетал его за обе щеки.

Шерил залпом осушила бокал белого вина, и вдруг её осенило:

— Слушайте, у меня же племянница в столице живёт. Зовут Аника. Она как раз искала себе соседку. Очень хорошая девочка, так что вам стоит с ней поговорить насчет жилья. Я сейчас номер ее смс-кой отправлю.

Элизабет поинтересовалась:

— А сколько ей лет? Учится? Работает?

— Двадцать один, как и дочке твоей. Вот только она никуда не поступала. Ищет себя и всё такое. У молодёжи сейчас так модно, до тридцати тянуть с поисками. А потом, оп, и ты старая дева с котом.

«Это она на себя намекает?» — Тала не сдержала ухмылки.

Элизабет кивнула, а затем сказала:

— Да, дочка, Шерил права. Тебе давно пора кавалера искать. Потом поздно будет. Пока молодая, красивая, а время так быстро летит.

— Вот и я то же самое Анике говорю, а она даже слушать не хочет. Встречается со своим парнем уже два года, а дальше не заходит. Ладно хоть бы съехались, так нет же. Таких мужчин нужно подальше слать, либо женись, либо уступи другому. Верно я говорю?

— Верно-верно. Я ведь и внуков хочу, а Тала еще ни разу никого в дом не приводила. Соседи уже спрашиваю, а я и не знаю, что ответить.

— Знаешь, что вчера прочитала? — Шерил заговорщицки наклонилась вперед. — Что в Китае называют женщин, не родивших до двадцати пяти, называют остатками!

Тала не выдержала и вскочила из-за стола, словив на себе вопросительные взгляды.

— Вино закончилось. Пойду ещё возьму.

— Ты не обижайся, Тала. Такова уж наша женская доля, что поделать, — совершенно невозмутимо, вероятно, из-за количества выпитого алкоголя, ответила Шерил. — Мы старше и мудрее, вот увидишь сама, что мы были правы.

Тала никогда не высказывала недовольство напрямую, боясь задеть чьи-то чувства, но иногда представляла, как бы ответила, будь у неё чуть меньше эмпатии и чуть больше храбрости. В этот раз она фантазировала о том, как бы сейчас подошла к Шерил впритык, посмотрела на неё сверху вниз и сказала:

«А на вашем месте, Шерил, я бы вообще помолчала. Вы разводились четыре раза из-за ваших измен и зависимости от алкоголя, да и пятый брак уже идёт к распаду по тем же причинам! А ваши трое неизвестно от кого рождённых детей вообще с вами не общаются!».

Талу всегда удивляло то, что в чем менее счастливом браке человек состоит, тем активнее он рекомендует другим жениться. Особенно это касалось Спрингфилда: здесь царили консервативные традиционные взгляды, которые намертво застряли даже в умах молодых поколений. Иногда она хотела жить так, как все, чтобы чувствовать себя нормальной и правильной по меркам общества, но в то же время грезила о большой любви, как в книгах и фильмах, за которыми проводила все свободное время, когда оно у нее было, а на меньшее соглашаться не желала. И именно этот безнадёжный романтизм помогал Тале в каждом тяжёлом дне находить загадочные знаки и послания судьбы, дарующие надежду на будущее. Почти всегда это были какие-то мелочи: время на часах, лужа в форме сердца или песня, заигравшая по радио. Иногда даже девушка в поисках ответа на гложущий вопрос загадывала, например, увидеть человека в жёлтой куртке, если все-таки это «да».

Оставив маму с Шерил и бутылкой вина, Тала поднялась к себе в комнату и написала Анике, которая по общению оказалась очень приятной, и они договорились встретиться в кафе напротив Академии сразу после экзаменов.

Но кое-что Тале показалось странным. Она пролистала аккаунт девушки от начала до конца, и вот что обнаружила: раньше Аника была социально активной, постоянно загружала фотографии и видео с вечеринок, фестивалей, различных мероприятий и работы. Куча друзей, сотни лайков и десятки комментариев. Но два года назад все это стало постепенно исчезать, и в конце концов в ленте остались только редкие фото из дома и прогулок по парку.

«Кажется, Шерил сказала, что именно два года назад Аника начала встречаться с парнем. Интересно».

Все три дня до экзаменов Тала практически не выходила из комнаты. Стены насквозь пропахли красками и растворителем, и если бы не открытый балкон, девушка бы, наверное, задохнулась. Элизабет даже не совала туда свой нос.

Размахивая кистью, Тала жалела только об одном: за эти годы у нее было слишком мало времени на подготовку. Все отнимала работа, а долги за медицинские счета и дом сами бы себя не оплатили. До этого она никогда не заботилась о деньгах. И вовсе не потому что ее семья была богата, даже совсем наоборот, а потому что ей нужно было совсем мало: купить пончик после школы или красивую канцелярию раз в несколько месяцев – вот и все.

Талу продолжали мучить мысли о Тае, и это нашло выражение в картинах, которые она нарисовала за эти три дня: все мрачные, с трагичными сюжетами, наполненные безысходностью. Особенно выделялась одна, на которой был изображен на первый взгляд мирно спящий парень. Вот только он был мертв, а над постелью стоял призрак, отчаянно пытавшийся разбудить свое тело.

Утро десятого сентября выдалось холодным. Тала катила полупустой чемодан по кафельному полу вокзала Бридж-Хиллза. Мама настояла на том, чтобы та сразу перевозила свои вещи, а Тала не смогла придумать причину, почему нет. Она ведь уже рассказала о том, что поступила в экономический, и смысла откладывать переезд не было.

Девушке удалось настоять лишь на том, чтобы никто ее не встречал и что доберется она сама, поэтому оставила вещи в камере хранения и села на ближайший автобус до Академии, потому что Аника заранее предупредила, что таксисты около аэропортов и вокзалов накручивают стоимость поездки до небес.

Людей в автобусе было так много, что даже если бы водитель резко затормозил, никто просто физически не смог бы упасть. Девушка пальцами крепко вцепилась в свою сумку. Все пихались и недовольно цокали. Какой-то мужчина даже грубо толкнул Талу локтем, чтобы протиснуться к поручню у окна. В Спрингфилде такого никогда не бывало. Там вообще ходило всего три автобуса, потому что город был настолько маленьким, что в большем количестве не было необходимости. Да и в целом это было довольно спокойное место: минимальное количество преступлений, происшествий и скандалов.

Тала никогда до этого не видела Академию вживую и совсем не ожидала, что она окажется настолько… высокой. Девушка смотрела на нее снизу вверх. Глаза словно магнитом притянуло к старинному готическому зданию, окруженному вечнозелеными туями и можжевельниками. Фасад был украшен вычурной лепниной, а поручни лестницы, ведущей к главному входу, «охраняли» античные скульптуры.

Стукнуло девять утра. Все куда-то спешили. Только за воротами Академии все было иначе: здесь будто бы начинался другой мир. Абитуриенты расслабленно прогуливались в ожидании первого экзамена. Листья деревьев приятно шелестели, пропуская через себя лучи прохладного утреннего солнца. И все это создавало непередаваемую атмосферу, которую можно было ощутить только самому там находясь.

Перед входом простиралась старинная площадь, в самом центре которой красовалась мраморная статуя основателя Йозефа Йора – немецкого художника, иммигрировавшего сюда в XIX веке. Он несколько лет писал портреты аристократов, а позже отправился на службу к самой Королеве. Там он и провел остаток своей жизни, умерев от сифилиса по современным меркам в самом расцвете сил. О последнем факте Тала предпочитала не вспоминать, потому что он портил всю романтику истории.

Через полчаса у аудитории уже собралась толпа. Каждый по очереди проходил регистрацию, и чем ближе к стойке продвигалась Тала, тем быстрее стучало ее сердце. Девушка беспокойно сжимала ворот пиджака.

Проверяющий дал ей лист бумаги с написанным на нём номером мольберта.

— Значит, шестнадцатый, — сказала Тала себе под нос и заняла место.

Её потрясывало одновременно и от предвкушения, и от страха. Чтобы отвлечься, девушка стала раскладывать вещи и рассматривать аудиторию.

«Сколько интересных людей. Все такие самобытные и открытые… И младше меня… Хорошо, что я хотя бы костюм хороший купила, иначе совсем бы плохо выглядела на их фоне», — подумала Тала и поправила пуговицы на манжетах.

Пока преподаватели произносили вступительные речи и объясняли, что можно, что нужно и что нельзя делать на экзамене, девушка вертела пальцах карандаш.

— Эй, пс-с, — послышалось из-за соседнего мольберта.

Тала обернулась и увидела парня в цветастом пиджаке. Волосы были зализаны назад, на переносице красовались очки в тонкой золотой оправе, а руки украшали массивные перстни. Тала еще при входе обратила на него внимание, ведь таким внешним видом его трудно не привлечь.

— Да? — спросила она.

— Где покупала костюмчик? На рынке? — он мерзко ухмыльнулся.

— Что, прости? — только и выдавила из себя Тала.

— Что непонятного? Это заведение не для таких, как ты. Можешь идти домой. Боже, — парень закатил глаза.

— Ты вообще кто такой?

— Марк Ковальски. Сын ректора. А еще не нищеброд, — он с презрением осмотрел девушку.

Тала прикусила нижнюю губу и отвернулась. Девушка чувствовала, будто ее только что оплевали, затем окунули целиком в грязь и высыпали на голову ведро перьев.

Карандаш в её руке чуть не проделал дыру в мольберте, так она его туда вжала.

«Черт, нужно было ответить, что покупала костюм у цыган, там же, где он брал свой пиджак. Мерзкий, заносчивый, противный, избалованный идиот! О нет, вдруг здесь, в столице, все такие? А если он и вправду сын ректора? Тогда я точно не поступлю. И что вообще не так с костюмом?»

Экзамен длился четыре часа, и все это время Тала толком не могла сосредоточиться. Все рисовали натюрморт с кувшином, вазой фруктов и резным бокалом. Все, кроме Марка Ковальски. Он просто расслабленно сидел на табурете и листал новостную ленту в телефоне.

Но когда уже пришло время вывешивать свои работы для высыхания, Тала краем глаза заметила, как парень открывает свои краски, макает туда самую большую кисть и… Тала не успела даже увернуться, как в нее полетели огромные синие брызги. Они попали на лицо, на волосы, на костюм, и самое главное, на работу, причем на те места, которые никак нельзя было закрасить.

Тала машинально взяла стакан с грязной водой. Ещё бы секунда, и она бы выплеснула её в лицо своему обидчику, но в этот момент мимо прошел один из членов приемной комиссии и одним своим видом напомнил девушке, чьего сына она сейчас собирается облить. Отвратительное чувство беспомощности накрыло и сковало Талу.

В школе у неё тоже был похожий на Марка одноклассник, и девушка вспомнила связанную с ним историю:

Тала начала готовиться к выпускным экзаменам, хотя остальным, кроме нее и Грейсона, сына местного владельца сиропной фабрики, не было до этого дела, ведь до окончания школы оставалось еще два года.

Девушка осталась после уроков, чтобы попросить учителя математики дополнительно позаниматься с ней за дополнительную плату. Тот отказал, сославшись на нехватку времени. Где-то на другом конце класса это услышал Грейсон. Он ухмылялся точно так же, как и Марк, когда подошел к учителю и попросил его ровно о том же самом, что и Тала. Мистер Гаррет охотно согласился. Девушка наблюдала за разговором в расстроенных чувствах, пока Грейсон вдруг не выпалил язвительное: «Шутка. Не обижайтесь, мистер Гаррет, но вы бы хоть подумали, зачем мне какой-то школьный учитель, если я могу позволить себе лучших репетиторов. Но ваше лицо было забавным. Это того стоило».