15. Шахматы (2/2)
— Я добавила.
— А, ладно. Спасибки. А молока?
— Ты же никогда не пила чай с молоком…
— Раньше — никогда, а вот сейчас чего-то захотелось, — она развела руками, мол, ничего не могу с этим поделать.
— Молока нет. Закончилось.
Лиза тяжело вздохнула и на пробу отпила маленький глоточек, убеждаясь, что чай не слишком горячий.
Я открыла коробку с эклерами. Какое-то время мы молча жевали их, запивая дешёвым и не очень вкусным чаем, чтобы потом снова закусить сладким. Лиза задумчиво дула в чашку, периодически отпивая маленькими глотками, потом вдруг громко поставила чашку на стол, серьёзно посмотрела на меня и спросила:
— Ты не вернёшься?
Я чуть не подавилась чаем, но быстро взяла себя в руки и проглотила его. Благо ещё через нос не пошёл.
— Это обычная простуда. Или, возможно, даже переутомление. Высплюсь и вернусь. Что за глупые вопросы?
— Тебя уже очень долго нет, — с серьёзным видом продолжила Лиза, — Несколько лет.
— Это шутка какая-то?..
Вместо слов она вытащила из-под стола какой-то листок и протянула его мне.
— Свидетельство о смерти? — меня пробило на нервный смех, — Лиза, прекращай. Это уже не смешно, это издевательство какое-то.
— Не веришь? — надломанным голосом спросила она.
— Ни капельки. Лиз, ещё не первое апреля. Да даже для этого праздника шутка несмешная. Очень глупая. И обидная!
Я подняла взгляд на неё, надеясь разглядеть в её глазах какие-то намёки на муки совести или хотя бы пляски озорного огонька, но вместо этого увидела слёзы.
— Лиза-а-а?..
— Не веришь — прямо сейчас могу свозить на кладбище и показать твою могилу! — просипела она, громко шмыгая носом. Было заметно, что она буквально в шаге от того, чтобы разреветься во весь голос: Лиза громко всхлипывала, сжала свою челюсть и обняла колени, поджав их к себе; её била крупная дрожь, она в считанные секунды вся покраснела и надулась, нижняя губа немного выпятилась и дрожала, руки непроизвольно начали дергать волосы. Я ещё ни разу не видела её такой, — Мне даже последних денег на такси не жалко.
— Лиза, ты… — я в шоке уставилась на подругу выпученными глазами, в абсолютной растерянности, не зная, что мне надо сделать: начать допрашивать, самой расплакаться или броситься успокаивать подругу, как мне и полагается?.. Всё это было похоже на одну большую шутку или постановку, словно я сейчас смотрела перформанс; словно передо мной сейчас не Лиза, а начинающая актриса, которая вроде бы и играет хорошо, но всё равно как будто бы чего-то не хватает…
А она тем временем пыталась что-то сказать, но сама понимала, что у неё это плохо получается. Слова скорее были похожи на едва ли членораздельную кашу, периодически прерывавшуюся всхлипами:
— Тебя уже давно… Давно не ждут. Никто. Знаешь, как нам потом досталось за то, что мы запихнули тебя в шкаф, а ты исчезла?.. А эта новость… Новость… Но… Новость по всей стране проле-пролетела. Дев-в-в-вочка исч-исчезла в шкафу…
Лиза залилась рыданиями ещё пуще прежнего. Я даже не пыталась её успокоить: в голову начали закрадываться догадки, что это всё как-то очень бредово и не очень похоже на реальность. Даже слёзы вызывали скорее недоумение, чем жалость и желание помочь.
— Надеюсь, ты сейчас живёшь лучшую жизнь… М-можешь идти. Я… Не хочу тебя задерживать здесь.
— О Господи, да иди ты на хрен.
Похоже, что у моего организма появилась дурацкая тенденция смешивать воспоминания с моими собственными мыслями. Каждый раз после подобного я просыпаюсь с плохим настроением. Сегодня, например, я испытываю разочарование, ведь сон так ярко показал мне подругу, что я даже готова поверить, будто и правда видела её минуту назад.
У меня и правда ощущение, что я на пару минут вернулась домой. Можно было бы даже закрыть глаза на бредятину, которую мы обсуждали… Но в конечном итоге это всё не имеет значения: я не дома, с Лизой поговорить нет возможности. Даже воспоминания о противном дешёвом чае с сильным ароматизатором сейчас немножко грели душу.
Я словно в затянувшемся путешествии (опустим даже то, что путешествие это произошло не по моей воле): вот вроде бы, наверное, здорово — живу в большом поместье, кормят тут вкусно, образование какое-то дают, экология хорошая, да тут можно ещё хоть сто плюсов найти, а ощущение всё равно такое, будто меня выкинуло в пыточную, и хочется дурацких эклеров с шоколадом и бурду чифирную, заваренную по недосмотру чересчур крепко. И ругаться на Лизу.
И как я домой попаду?..
Может, если я здесь умру, то меня выкинет обратно в мой мир? Живой, естественно.
Суицид я, пожалуй, рассмотрю в последнюю очередь. Потому что вдруг не выкинет? Рискованно, однако. И отчаянно.
А больше у меня вариантов никаких нет. Есть ли хоть малейшая вероятность того, что когда я вернусь на то же место, шкаф будет? Найти бы его ещё, то самое то же место. Да и ключ бы не помешало… Как бы вылазку совершить…
Это точно займёт много-много времени. А что делать сейчас? Сейчас мне тоскливо, одиноко, мозг сходит с ума и сил никаких нет. Может быть, мне и правда стоит усиленно заниматься английским, чтобы была возможность общаться… И опять вопрос: а сейчас что? Не с одним же Себастьяном на русском разговаривать, да и тот в последнее время отвечает мне только на своём ИнГлИшЕ, говорит, мол, на пользу мне пойдёт. Спасибо хоть мой русский ещё не игнорирует, а то, чую, скоро и до этого дойдёт…
Сейчас… Сейчас. Сейчас… Хм.
Необязательно же говорить с ними только на английском, правда ведь? Можно попробовать и другой язык общения.
Ох, лишь бы снова не облажаться.
***</p>
Прошло несколько дней с этого странного сна. Не сказать, что всякая срань перестала преследовать меня, пока я беспомощно лежу в отключке и могу лишь наблюдать за своими сновидениями, но я хотя бы перестала просыпаться по ночам. Да, я всё ещё не высыпаюсь, потому что картины, которые я вижу по ночам, очень тревожат меня (к примеру то, как Себастьян пытается выпить из меня всю кровь. Это было так реалистично, что мне пришлось потом ещё целый день привыкать к тому, что он на самом деле не вампир), но хэй, по крайней мере, я сплю! Это всё же лучше, чем ничего, хоть я всё ещё чувствую себя вечно уставшей, но хотя бы физически я относительно здорова, а это уже о чём-то да говорит.
И большую часть времени, что было отведено мне на то, чтобы я отсыпалась, я потратила на вынашивание плана. Коварного плана. Клянусь вам, это самый серьёзный, самый умный план из всех планов, что можно было бы придумать.
…Ну конечно же, как и все планы, все коварные, умные и серьёзные планы, он может не сработать. А может сделать ещё хуже для меня. Если честно, мне так страшно, так волнительно, что это не сработает, что аж ладошки вспотели. Пришлось положить вещь, в которой и заключается весь смысл «коварного плана», на колени, а то… Ну мало ли что. Хоть очень и хотелось теребить что-то в руках, но, ну, в конце концов, теребить можно что угодно, при желании даже фрак Себастьяна (как удачно, что этого желания у меня нет). Я же потереблю края своего собственного платья, пока жду здесь его.
Ну Сиэль же придёт, да? Может, у него и есть дела, но… Ладно, буду честна с собой, нет ни одной объективной причины, по которой он мог бы уделить этому внимание. Разве что любопытство.
Пусть его это заинтересует, пожа-а-а-алуйста… А то я тут совсем в одиночестве гнить начну. Я больше не знаю ни одного способа общаться с местными, кроме игры. Пока я учусь английскому, надо же как-то не сойти с ума от отсутствия общения, верно? К тому же, мне будет очень неловко, если меня отвергнут. Прошу, пожалуйста, пусть он придёт, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
Ой, кажется я немного накрутила себя мыслями о возможных вариантах исхода этой ситуации: услышав, как открывается дверь, я подняла взгляд и от радости вскочила с места, глупо улыбаясь и держа доску в руках, и сразу же смутилась от своей же реакции. Вся ситуация напомнила мне старые фильмы, где жена встречает мужа или сына с войны, от волнения чуть не плачет, скачет, крутится вокруг него… В общем, эти воспоминания были совсем не вовремя. Поэтому, как можно скорее стерев с лица любые признаки веселья на моём лице, я очень громко и торжественно сказала:
— Я так рада видеть тебя! — мне захотелось хлопнуть себя по лбу чем-нибудь твёрдым и тяжёлым, — А… Я так рада видеть тебя В ДОБРОМ ЗДРАВИИ! — с нажимом произнесла я, как будто это сделает ситуацию лучше, — Как ты себя чувствуешь?
— Уже гораздо лучше, благодарю.
Сиэль осторожно подошёл к столу с двумя креслами, находящимися напротив друг друга, и также опасливо сел на него. Видимо ещё не совсем выздоровел, раз так не уверен в каждом своем шаге. Если бы до меня в тот момент дошло, что такую тяжелую посуду тяжело кинуть на дальнее расстояние… Нет, может оно вообще не стоило того, чтобы менять канон? Поди здоров бы был сейчас. Ну и подумаешь, что проблем потом не оберешься, не мои же это проблемы, в конце концов… Так, нет! Не позволяй своим ушам краснеть от стыда и смущения за содеянное. Всё равно с тем, что ты сделала, уже ничего не поделаешь…
— Я пригласила тебя сыграть в шмах… шах-маты, — я села напротив, разложила заветную шахматную доску и начала раскладывать фигурки, — Ты знаешь правила?..
Конечно, этот вопрос был задан лишь для приличия. Мне же как бы неоткуда было знать, умеет ли он играть.
Сиэль недобро усмехнулся: наверняка в мыслях уже решил, на каком ходу я позорно проиграю ему.
— Разумеется. Я бы не пришёл на игру, не зная правил.
На самом деле мне было глубоко всё равно на исход, но эго было задето. Я постаралась не распаляться и притоптать этот загоревшийся огонёк соперничества как можно скорее, ибо по опыту знаю: чем больше эмоций во время игры, тем больше вероятность, что проиграешь. Желание показать кузькину мать, уверенность в победе, соперничество, страх, злость — всё это вызывает помутнение рассудка. Увлекаться ощущениями лучше опосля.
Пока мы с Сиэлем расставляли фигурки, я успокоилась и снова обрела такую хрупкую невозмутимость. Удивительно, как легко меня порой бывает задеть… Это точно может помешать на будущих соревнованиях, если они вообще когда-либо ещё будут. Конечно, я обычно не смотрю в лицо собеседнику, и всё же изредка мне приходится это делать, и что, если?
— Кто играет за белых?
Я подняла взгляд с шахматной доски на Сиэля, но ответить ему не дала; мне самой вдруг захотелось выбрать чёрных. Это всё равно никогда большой роли не играло.
— Ты. Ты играешь за белых.
Губы сами растянулись в улыбке из-за этого неловкого момента. Секунда тишины (кажется, Сиэль всё ещё не успел загрузить вопрос, а я уже снова что-то выкинула) показалась мне слишком долгой, я оклемалась и поняла, что, кажется, не очень прилично не оставлять человеку выбора:
— Ты согласен?..
— Разумеется.
Я была очень довольна нашим почти что складным диалогом; да, кажется, после непродолжительного пребывания в исключительно английской языковой среде вкупе с убойными занятиями всё привело к тому, что теперь я говорю более уверенно, начала вспоминать слова, которые раньше вряд ли бы смогла вспомнить… И всё. Ну хоть что-то же.
Итак, фигуры расставлены, вопрос о том, кто ходит первым, решён. Я полностью сосредоточилась на игре: даже если это ничего не значит (а на самом деле ничья или моя победа будет значить хотя бы то, что, возможно, Сиэль заинтересуется в игре шахматы со мной, и мне больше не придётся через Себастьяна уговаривать его и передавать приглашения…), мне всё ещё нужно тренироваться. Лучше так, чем никак.
В аниме за игрой в шахматы Сиэль всегда разговаривал со своим противником; я же хоть и понимала, что для большинства людей это просто развлечение, всё-таки себя разговаривающей за игрой в шахматы представить никогда не могла, разве что мне объясняют что-то на практике или отчитывают за плохую игру. Поэтому играли мы молча, оба думали недолго и делали ходы быстро — порой даже практически не задумываясь. Уж не знаю, надеялся ли завязать какой-то разговор Сиэль; в любом случае у него скорее получился бы монолог, я бы только «проникновенно» слушала и иногда кивала, а если бы меня о чём-то спрашивали — я бы очень долго грузилась и не отвечала, потому что в приоритете у меня игра. Я бы, наверное, даже не сразу поняла, что от меня чего-то хотят…
Сиэль, подперев голову рукой, кажется, о чём-то забеспокоился. Пожалуй, это первый раз, когда во время игры мне была интересна не доска, а лицо собеседника: полуприкрытые глаза спокойно и отстранённо оглядывали шахматное поле; порой Сиэль хмурился — сводил брови к переносице и едва заметно морщил нос, — это, видимо, я что-то сделала неожиданное и неприятное. Однако по мере продвижения игры веки его поднимались всё выше, взгляд становился всё более вовлечённым и живым, хотя всё равно не сказать, чтобы он испытывал какие-то сильные эмоции.
В одну минуту я поняла, что несколько ходов назад упустила прекрасную возможность поставить ему сразу мат, засмотревшись на мимику его лица. Я постаралась вернуться к доске, но вернуть концентрацию обратно было сложнее, чем когда-либо: я невольно взглядом возвращалась к его глазам, чтобы посмотреть на реакцию, на те мысли, что роились в голове, в конце концов просто залипнуть на этот синий оттенок, в тени комнаты чем-то напоминавший сапфиры.
Но в конце концов меня отвлекла одна замечательная возможность: спустя несколько ходов Сиэль, кажется, и сам всё понял, увидев, как я оживилась. Но это был идеальный случай, а развязка была непредотвратима, как ни крути. Я даже взволновалась немного, но винить себя за это не стала, ибо, опять же, всё равно исход был предрешён заранее.
— Пат*, — прошептала я на выдохе, не веря своим ушам.
Я просто обожаю играть в ничью.