Глава 42. Эта гонка — пророчество судьбы (2/2)

— Верно. Но ты пришёл. Зачем? Разыгрывать из себя учителя? Собираешься теперь пожалеть меня? Или, может, ты пришёл для того, чтобы вновь стереть мне память?

Снова повисла тягучая, почти осязаемая своей тяжестью тишина.

— Зачем? — вторил он эхом.

Гарри цокнул языком, коснувшись шеи и почесав её, не зная, куда деть руки, чтобы не начать расхаживать из стороны в сторону, как когда-то делал Альбус в этом же месте.

Наблюдавший за ним Том внезапно отвернулся.

— Сейчас я совершаю ошибку, Гарри.

Казалось, он сам себя в чём-то убеждал этими отрывистыми фразами.

— Совершающий ошибки Том Марволо Риддл — невиданное дело! — трагично воскликнул Гарри. — В чём же заключается ошибка? Решил сброситься с башни?

И вновь он не удержался от намёка.

«Чёрт!»

— А ты? — спросил Том вдруг.

— Что?

— До того как расставить артефакты, ты стоял на самом краю и смотрел вниз, Гарри. Скажи мне, о чём ты думал?

— Ни о чём, я просто люблю высоту, — нервно ответил он.

— Что случилось?

— Ничего не случилось!

— Не скажешь?

— Только ты имеешь право на секреты? — вырвалось у него.

— Таким образом, всё же что-то произошло.

«Даже твои знакомые пытаются меня использовать — вот что!» — промелькнула яростная мысль.

— Тебя это не касается, — слукавил Гарри. Он понимал, что в тот вечер слёзы не иссыхали не из-за того, что сделал Экриздис, а из-за того, что он понял во время процесса.

— Значит, ты зол не на меня? — уточнил Том.

— Тебя это не касается, — повторил Гарри категоричным тоном.

Вновь воцарилась тишина.

Вдалеке сверкнула вспышка молнии. Снег вновь таял, превращаясь в моросящий дождь, который густым влажным облаком оседал на каменистую поверхность башни.

Явно не Экриздис привёл его сюда — он ничего не знал, иначе этот разговор бы проходил иначе. Но тогда что?..

Однако ответов не было, как обычно, а Гарри ёжился, совершенно не понимая, что здесь делает Том и что делает он сам. Это было бессмысленно: они постоянно топтались на одном и том же месте, приходя к негласному соглашению: не вместе, но и не врозь. С одной стороны, наверное, это было закономерно в самом начале: чтобы всё было гладко, слишком многое их разделяло, и с каждой раскрытой истиной этого становилось то меньше, то больше. С другой — Гарри не мог так дальше: эти чувства изводили его — мучили из-за вечной позиции того «всё слишком сложно». «…Любовь без честности постепенно изничтожает сама себя», — в этом он был согласен с Экриздисом. Даже если оставить в стороне прошлое, Том никогда не был с ним честен насчёт собственных чувств: когда он навестил его и обозначил возможные будущие столкновение с Эдмундом словами «а этого я не потерплю», Гарри показалось, что это первый шаг… Но затем тот снова отступил, и хоть теперь Гарри знал, что послужило тому причиной, но из-за того же подвешенного состояния никак не мог понять, чего тот добивался: отстранился ли он, чтобы Гарри не пострадал, или же сделал это, чтобы затем без сожалений принести невинного агнца в жертву — себя пожалел? И вся эта сумятица происходила потому, что в чужих чувствах чёрт ногу сломит, а словами Риддл отказывался пользоваться.

Это был замкнутый круг.

И если Том собирался сыграть в последний момент на его чувствах, то лучше бы так и сказал, прямо сейчас. Возможно, разочаровавшись окончательно во всём, Гарри бы даже сопротивляться не стал — пошёл бы на смерть и сам как-нибудь договорился с ней, о чём он частично размышлял всё это время. А если Риддл желал оградить его, внезапно став воплощением жертвенности, которой так чурался, Гарри тоже хотел знать: хотел знать всё о том, что у того скопилось внутри за это время… Потому что, если всё пойдёт по косой, он не желал умирать или, того хуже, жить, переполненный сожалениями. А сейчас этих сожалений в нём было чересчур много. Наверное, именно поэтому он вскормил в себе пустоту — чтобы не погрязнуть в них и в жалости к самому себе.

—…Пророчества, Гарри, — внезапно загудел чужой голос, словно колокол в тишине, — всего лишь неполные фотографии будущего. Ты можешь спрятать фотографию и забыть о ней, можешь сжечь и развеять пепел, но так или иначе запечатлённая на ней сцена произойдёт. Пророчества не даются, чтобы что-то изменить, если не несут сами по себе альтернативных вариантов, как в нашем с тобой случае: «И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой...» — чужие плечи поднялись и опустились, будто Том вздохнул. — В действительности оно никогда не оставляло нам вариантов, ведь мы оба в каком-то смысле должны были погибнуть от руки друг друга. И я прекрасно это понимал, потому что, чтобы вернуться, мне собственноручно понадобилось бы уничтожить крестраж, тем самым убив тебя, и умереть. Ещё до того, как я начал воплощать это в жизнь, всё было предрешено. Я знал, что вернусь, а как именно — уже другой вопрос. Мне был известен результат, но не способ, и именно в способе заключается произвольность пророчеств. Так, по крайней мере, может показаться на первый взгляд, но в действительности даже выбор способа предопределён, ведь он должен привести к определённому результату: успеху или провалу. Поэтому то, что меняется, лишь антураж.

— Хочешь сказать, что будущее нельзя изменить и ты ничего не мог с этим поделать? — усмехнулся Гарри, покачав головой.

— Можно изменить детали, но результат останется неизменным, — отозвался глухо Том. — Мне было известно, что ты станешь моим врагом через смерть родителей, но разве означало это, что именно я должен был забрать их жизнь? Сколько разных путей могло привести к этому? В течение какого-то времени я и правда считал, что свобода «выбора пути» кроется в неточностях, следовательно, нужно просто найти такой вариант, который исполняет пророчество, не исполняя его буквально — строка судьбы вплеталась бы в жизнь, исполнившись, но по-другому. Мне казалось, что всё дело в вольной интерпретации.

Гарри раздражённо повёл плечами и подошёл к нему, по-прежнему оставшись стоять за спиной:

— К чему ты клонишь?

— После твоего рождения… — Том замолчал на мгновение, будто осмысливая что-то, а затем поспешно признался: — Я навещал тебя. Тайна вашего местонахождения была раскрыта чуть раньше, но я заставил Питера забыть об этом, потому что видел его внутренние метания.

Вздрогнув, Гарри невольно приблизился.

— Почему я этого не помню?..

— Ещё бы ты помнил, — безрадостно улыбнулся он. — Эти воспоминания даже извлечь невозможно, слишком юным ты был. А я в тот момент ещё не решил, какой вариант развития событий приведёт к меньшим потерям, поэтому спешка мне была не к чему…

— К меньшим потерям? — перебил его Гарри с полным едкого сарказма вопросом.

— Тебя ведь это больше всего преследует? — невозмутимо поинтересовался тот, но на ответ явно не рассчитывал, а Гарри и не собирался отвечать.

Зачем? Если и так всё было понятно.

— Теперь ещё и другое: что ты делал, навещая меня? — настороженно спросил Гарри.

— Пока искал способ получить полное пророчество Трелони, чтобы узнать, вносит ли оно какие-нибудь существенные изменения в моё или же дополняет его, пытался понять, что в тебе особенного, наверное, — глухо отозвался Том, будто и сам ещё не нашёл ответ на этот вопрос. — Я не понимал, чем ты можешь мне помочь, но осознавал, что смерть твоих родителей — единственных родных — от моей руки сделает наши с тобой отношения в будущем едва ли возможными, — Том внезапно шагнул в сторону и припал плечом к колонне. — Всё дело в интерпретации, и я подумал, что можно всё переиначить. Что, если я отниму их на время? Заберу, инсценировав их гибель? В таком случае пророчество исполнится: для тебя они погибнут, и через их «смерть» ты станешь мне врагом. Признаюсь, на эту мысль меня натолкнула просьба Северуса. А затем я спросил себя, что, если, сделав именно так, а затем вернув их тебе по окончании третьей войны, именно так начнётся та часть, которая гласит о возлюбленных? Что, если именно это и имеется в виду? Ведь, безусловно, временное лишение лучше смерти.

Гарри забыл, как дышать, чувствуя, как сердце гулко колотится в груди, когда он только и смог что выдавить из себя:

— Они?..

— Нет, — мгновенно ответил Том, — мертвы.

Нет… Конечно нет.

Спрашивая, он уже знал ответ заранее, иначе бы Том их вернул. Или нет?

— Были ведь другие члены Ордена Феникса, которые исчезли, и не вернулись до сих пор…

— Альбус поделился?

Гарри лишь кивнул, зная, что Том не мог это видеть, однако тот уже ответил:

— Для многих путь обратно закрыт. Родные их оплакали много лет тому назад, а новая жизнь стала удовлетворительной компенсацией — никого из них не держат под замком, если ты на это намекаешь. Что до твоих родителей, то вряд ли что-то могло их удержать вдали…

Гарри не хотел это слушать, понимая, что просто сейчас услышит очередное неутешительное подтверждение их гибели, поэтому поспешно спросил:

— Аластор Грюм?

— С ним было сложнее всего, — спустя мгновение произнёс Том. — Но на здоровье он не жалуется.

И Гарри не сдержал вздох облегчения, за которым последовал очередной вопрос, переполненный напряжением:

— А миссис и мистер Лонгботтомы, Том, были не напрасными жертвами или их потенциал был чересчур незначительным, чтобы оградить их?

— Есть вещи, — произнёс он медленно, — которые ускользают даже от меня. Ты, наверное, считал долгое время, что я был безжалостен к Пожирателям, потому что невообразимый садист, которому всё равно, в кого кидаться непростительными заклятиями?

Гарри даже подтверждать это не пришлось.

— Тем не менее пример, что ты привёл, доказывает, что я был недостаточно жесток. Ты часто сталкивался с Пожирателями и должен понимать, что среди них не все были подобными Северусу Снейпу или даже Люциусу Малфою — таких, скорее, было меньшинство. Одна часть просто продала свои услуги, что, скорее, было плюсом: верность, купленная за деньги, стабильна, пока не появится тот, кто может предложить больше. Многие другие вступали просто потому, что хотели безнаказанно причинять боль маглам и не только маглам — всем. Радикалы, фанатики, убийцы… всех их нужно было контролировать. Лишь страх перед тем, кто сильнее и бесчеловечнее тебя самого, способен смирить собственного зверя и заставить выполнять приказы, иначе бы наступил хаос.

Нельзя сказать чтобы Гарри никогда не думал об этом, просто для него то, что объединяло Пожирателей, был не страх и не сила, а скорее фанатичная идея, которой они следовали. Может, он всё упрощал, может, просто не хотел думать об этом…

— Хочешь сказать, что та четвёрка была недостаточно напугана и потому ослушалась?

— Этого бы не случилось, будь я на месте, — отозвался он. — Но ты и сам знаешь, что со мной стало.

— То есть это моя вина, что ты развоплотился, твои верные рыцари напали на Лонгботтомов и Невилл остался без родителей? — едва ли не задохнулся от возмущения Гарри.

— Я такого не говорил, — покачал головой Том. — Я был столь зациклен на решении задачи с твоими родителями, что упустил из виду другое: пророчества ещё чудны тем, что связь определённых строк с другими может быть нарушена во временном континууме, — его голос стал задумчивыми и далёким. — Скрывать больше смысла нет, да и ты вспомнишь это сам. Фраза о том, что первая война, что меж паутины найдёт своё начало, говорила о войне с Арахной. Она стала причиной появления Тёмного Лорда.

— Это я помню… — задумчиво отозвался Гарри, пытаясь изъять из себя потухшую надежду, что встрепенулась из-за слов Риддла о родителях. — Я спросил тебя, собрался ли ты возглавить их, а затем помню лишь обрывки фраз.

— Проблемой являлось голова паука или же негласный глава. Именно его сложнее всего было отыскать, даже когда я стал одним из столпов. Только после покушения на Нобби Лича и его отставки в 1968 через Абраксаса я вышел на него. А потом отсёк голову, сам заняв её место, изменив организацию изнутри и заменив старое поколение новым, поколением Пожирателей, подчинив Арахну себе — единому лидеру, — и в то же самое время уничтожив.

Гарри чуть ли не на пальцах пересчитал, вспомнив, что именно в семидесятых началась бурная активность Пожирателей, но вместо этого тихо спросил:

— Почему Конфедерацию так это волновало?

— Потому что Арахна перестала быть проблемой исключительно Великобритании, Гарри. Ведь я тебе говорил, — мазнул по нему взглядом Том. — Международная конфедерация магов на то и международная, что в неё легко проникнуть через правительственные структуры каждой страны, чем Арахна и хотела воспользоваться: представь на месте главы Альбуса Дамблдора — волшебника, занявшего пост президента Конфедерации. Какие перспективы это открывает и какую опасность в себе таит? Некогда бывшие последователи Геллерта имели больше шансов на успех, чем сам Гриндевальд. В тот момент было постановлено бороться с этим на два фронта. Образцовая, карательная операция должна была сокрыть существования второй: уникальной и экспериментальной, на успех которой мало кто надеялся. Однако, если бы всё прошло успешно, это бы многое изменило. И изменило.

— Экспериментальной?

— Безусловно, шпионаж и проникновение в ряды врага под чужой личиной — рядовые операции. И не только для мракоборцев, — пояснил он, вновь мельком глянув на Гарри. — Гриндевальд обернулся главой отдела мракоборцев, Персивалем Грейвсом.

— Но ты не скрывался под чужой личиной, — возразил он тихо.

— Верно, — кивнул Том. — В этом и в масштабах самой операции заключается уникальность. Геллерт проник с одной целью — найти обскура, — у меня же было много задач, первой из которой была ликвидация тем или иным способом возникшей на провале Геллерта теневой структуры, а затем было много других второстепенных задач, в том числе и выявить дыры безопасности, через которые Арахна просочилась. Я понятия не имел, сколько времени это у меня отнимет, поэтому можно считать это миссией добровольца-смертника, — Том еле слышно хмыкнул. — Из этого не выпутаться так просто и не оставить на полпути, хотя бездействие многих Пожирателей после моего исчезновение было весьма обнадёживающим, но рисковать появлением очередной, в этом случае просто террористической ячейки мы не могли.

— Вторая война — наказание для маглов или для… Пожирателей? — быстро изрёк Гарри.

— Эта война стала моим наказанием, — перевёл на него взгляд Том. — Я считал, что это случится позже, но две строки пророчества сплелись в тот день: через смерть твоих близких я нашёл свой конец — это петля, которую невозможно было изменить.

Гарри шумно вздохнул и шагнул в арку, прислонившись к другой колонне.

— Не знаю, о чём ты подумал в тот момент, когда Офелия тебе всё рассказала, — продолжил Том, — но я не продумывал каждый свой шаг наперёд с целью воспользоваться тобой. Я ждал твоего появления — это правда. Может быть, это было как ожидание некого… гм, чуда. Но ты был для меня чем-то смутным и совершенно мне непонятным — далёким. А моя задача была близка, сложна и опасна, чтобы днями напролёт думать только о том, как я смогу воспользоваться неким ребёнком, который когда-нибудь родится — у меня даже времени на это не было. Многие задачи я решил по мере их поступления и многое понимал точно так же. Лишь когда я нашёл верный способ вернуться, я осознал, что мне придётся поместить свою силу в тебя, а когда ты вернул мне её, понял, каким образом ты должен был дать мне желаемое и как именно я сделал это возможным.

— Я позволил нашей силе слиться, — тихо пробормотал Гарри.

— Да, — посмотрел Том на него. — Но это стало возможно лишь потому, что в тебе долго находился мой крестраж, он оказал некое влияние на тебя.

— Сделав нашу магию похожей…

— И поэтому выбор палочек был таковым, — заключил Том. — Считаешь, что я мог такое предвидеть десятки лет тому назад? Мог предвидеть, что ты согласишься на слияние, когда я сам говорил тебе не слушать волю магии и не соглашаться с ней?

— Считаю, что для тебя нет ничего невозможного, — отгородился Гарри. — Я даже не знаю, почему ты так со мной… не тогда, но после, — выдохнул он, моргнув и уставившись в тёмное небо, средь туч которого вновь сверкнула молния. — Нет, я обманываю себя, — внезапно усмехнулся Гарри. — Ты ведь не хотел связываться со мной, поэтому пил подавляющие зелья на всякий случай, чтобы не дать чувствам расцвести. Получив свою силу обратно и в качестве приятного дополнения решение давней проблемы, ты собирался исчезнуть и дальше заниматься своими важными делами. А Гарри Поттер? А что Гарри Поттер? Кому он нужен? Переживёт как-нибудь.

Гарри не хотел смотреть на Тома, страшась увидеть там подтверждение своим словам, оттого цеплялся взглядом за каждую пролетавшую мимо снежинку, устремляющуюся вниз уже в форме дождевой капли.

— Ты прав, — прозвучал наконец его приговор.

Сердце разрывалось, и лишь тогда Гарри понял, что эмоции держат его так крепко за горло, что он не может протолкнуть застрявший там ком и не может вдохнуть полной грудью, задержав дыхание.

Было больно. Было чертовски больно слышать подтверждение своим догадками: одно дело отравлять себя домыслами, всегда оставляя крохотный шанс на ошибку — ту самую надежду. Другое — лишиться её враз.

— После всего я бы предстал перед Визенгамотом, и меня бы осудили, — вновь раздался его голос. — Разумеется, меня бы перевели в другую тюрьму, в камере которой остался бы Том Риддл до самой своей смерти, а я бы продолжил существовать под другим именем, появляясь на публике под чужой личиной. Последовал бы ты за мной, Гарри? Оставил бы всё позади: своих близких? Или же проводил бы время в ожидании момента, когда я появлюсь, потому что я буду вынужден пропадать на дни, недели, может, даже месяцы. А что же семейные праздники вроде Рождества, после которого ты пришёл ко мне? Пойдёшь один? Пригласишь меня под чужой личиной, будешь изворачиваться и лгать всем? Так ты хочешь жить?

Гарри сглотнул, наконец протолкнув ком, и перевёл на него взгляд.

— Можно ведь посвятить их в эту тайну… У меня не так и много близких мне людей, тем более что все мои друзья уже осведомлены, — растерянно прошептал он, одновременно понимая, что в Норе присутствовали не только Рон с Гермионой, а приводить туда Тома было бы, наверное, кощунством. Без каких-либо объяснений, по крайней мере. Да даже объясни он всё, неприязнь и страх вряд ли бы исчерпали себя.

— Частично осведомлены, — поправил его тем временем Риддл. — Предлагаешь посвятить в это Уизли-старших? Или каждого из членов их семейства? Быть может, поставить их в известность относительно судебного процесса и моего заточения, а затем тайны освобождения? Или опубликовать это в газете? Нет, Гарри. У нас есть своя группа стирателей памяти для таких случаев.

— А я?

— Ты особый случай. Они — нет.

— Конечно… Особый, — невесело хмыкнул Гарри. — Поэтому ты стёр мне память лично.

— Я знал, что она вернётся. Постепенно, когда ты будешь готов к этим воспоминаниям и готов их защитить.

— А если бы я сказал, что последую за тобой? — выдохнул он внезапно.

— Я бы ответил, что ты лжёшь самому себе; ответил бы, что ты ошибаешься и пожалеешь об этом, потому что тебе бы пришлось разорвать отношения, которыми ты дорожишь, и прожить остаток жизни в ожидании меня, что ничем не лучше домашнего ареста, или же начать новую, переняв чужую личину. Тебе бы пришлось похоронить Гарри Поттера и продолжать жить, притворяясь совершенно другим человеком. Я привык так жить, а ты?

— Но…

— Возможно, ты бы пошёл на этот шаг, находясь, скажем так, на пике своих чувств, — прервал его Том. — Но уверен ли, что не пожалеешь через несколько лет о своём решении? А пожалеешь, что же тебе останется, Гарри?

— Ты можешь стереть мне память.

— Как всё у тебя просто, — усмехнулся Том. — И что ты сделаешь? Вернёшься обратно? Попытаешься вернуть своё имя и свою жизнь? Собрать ошмётки того, что от неё останется? Отношение людей к тебе изменится, включая твоих близких, ведь ты оставил их ради меня. Тем более, будучи легилиментом, спустя некоторое время ты будешь всё вспоминать снова и снова.

Гарри медленно повернулся к нему, прислонившись к колонне спиной:

— А если просто встречаться? — прошептал Гарри. — Пусть даже официально я буду один всю жизнь, как…

«Как Дамблдор».

— И они не попытаются понять в чём дело?

«Она начала очередное расследование: «Что скрывает Гарри-олух-Поттер?» Тогда у нас случился первый сканд-дал», — так не вовремя вспомнилось Гарри.

— Не будут пытаться свести с кем-то тридцатилетнего, а затем, может быть, сорокалетнего холостяка? — задал следующий вопрос Том.

— Они поймут, — возразил Гарри, но голос прозвучал неуверенно. — Я могу выдумать, что у меня какая-нибудь болезнь, м-м… такого рода, — повёл он плечом. — Почему ты ищешь дополнительные сложности? Не верю, что у каждого, кто занимал твоё место, нет ни семьи, ни детей, а если и есть, то те, в свою очередь, не имеют близких!

— Я и не о своей должности говорил, Гарри. Не в этом заключается проблема, — чужие брови слегка приподнялись и опустились.

Гарри и сам нахмурился, понимая, что проблема — Волдеморт и всё то, что он означает для самого Гарри и для всех тех, кто оказался вовлечён в это: Уизли, Лонгботтомы, даже Малфои… Возможно, он слишком расслабился из-за реакции Драко, а затем и Гермионы, забывая, что это скорее исключение из правил, а не норма.

— Ты ведь мастер находить решения, Том, — дрогнул его голос. — Это небезвыходная ситуация.

— Конечно нет. Я предложил тебе несколько возможных вариантов развития событий, но не хочу, чтобы ты выбирал ни одно из них. Я избрал такую жизнь для себя, но не хочу, чтобы ты делал этот выбор, движимый чувствами.

— Я множество раз делал выбор, полагаясь на свои чувства! — парировал он, сверкнув глазами.

— Именно этого я и боюсь, — прошелестел Том, тоже оборачиваясь. — И себя я тоже боюсь.

Гарри вскинул брови, уставившись на него в немом вопросе, а Риддл откинул голову назад, избегая его пристального взгляда. Только тогда Гарри заметил, что чужое лицо осунулось, скулы заострились, под глазами вновь протянулась тень бессонной ночи или даже двух, а волосы были взъерошены, будто кто-то их постоянно нервно трепал.

Поняв, что ответа он всё же не дождётся, Гарри уточнил:

— Почему ты боишься себя?

Том будто язык проглотил, потерявшись взглядом где-то под сводом арки.

Дождь, подкинутый порывом ветра, проник внутрь башни, и совсем близко прогремел гром, заставивший тело невольно вздрогнуть.

— Том?..

— Боюсь того, что могу сделать с тобой, — его голос звучал хрипло, словно надрывно, отчего Гарри стало не по себе, — и того, что могу сделать из-за тебя.

— Я не понимаю…

Том опустил взгляд. На лице ходили желваки, словно он сдерживал рвущиеся наружу слова или же ругательства, но на губах появилась лишь кривая усмешка:

— Я уже сейчас не могу это контролировать. Невольно начинаешь думать, что мой дефект — это компенсация.

— Знаю. Офелия рассказывала мне про влияние Амортенции на детей…

— Не такого рода компенсация, Гарри, — перебив его, покачал тот головой. — Я не мог чувствовать, но никогда не признавался в том, что чувствовал.

— Что? — совсем запутался Гарри.

Том нервно облизал губы.

— Когда ты пьёшь обезболивающее зелье, Гарри, это не означает, что рана перестаёт болеть. Ты просто не чувствуешь боли. В моём случае то же самое. Но, не ощущая боль, ты не можешь остро на неё реагировать, ведь так?

Гарри смахнул с лица каплю дождя и шагнул к Тому, еле слышно спросив:

— Ты думаешь, что такова компенсация, чтобы оградить дитя Амортенции от повторения пути родителей? Чтобы ты не…

— Помешался на объекте своей любви, как моя мать, да, — поспешно заключил Том всё с той же кривой ухмылкой. — Я постоянно сдерживаю себя, а если перестану, что тогда случится? Что, если ты когда-нибудь захочешь уйти, а я начну поить тебя Амортенцией, лишь бы не допустить этого? Или ещё хуже?

— Но ведь твоя мать ничего не сделала твоему отцу, когда он ушёл…

— Потому что у неё не было сил, Гарри! Ты прекрасно знаешь, любовь не всегда порождает в человеке всё самое прекрасное, но и раскрывает в нём всё самое ужасное. Чего во мне хоть отбавляй.

— То есть… — Гарри широко раскрыл глаза, чувствуя, как внутри всё переворачивается от осознания, однако Том предупреждающе глянул на него исподлобья.

«…Любишь меня?»

— Не стоит в это углубляться, Гарри, — его язык вновь нервно задел губу, а затем Риддл отвёл взгляд.

— В это, то есть в то, что ты испытываешь ко мне? — осклабился он, а затем цыкнул: — И чего же ты тогда ждёшь от меня? Хочешь, чтобы я понял, принял и отпустил тебя, потому что ты всё просчитал, всё предвидел и именно это лучший выход из ситуации?

— Да. Именно. Но ещё я хочу, чтобы ты знал, будь всё по-другому… — он запнулся, будто не зная, как выразить мысль словами, и Гарри это почему-то позабавило.

Позабавило сходство с… подростком, не знающим, как выразить свои чувства, и застрявшим меж стеснением и страхом перед ними. Но это одновременно и разозлило: Риддл давно перестал им быть.

— Единственное, что я сейчас понимаю, это то, что тобой движет страх. Ты сам говорил, что невозможно всё предвидеть, и я не просил тебя оберегать меня от себя — я как-нибудь справлюсь с этим сам. А если мы утонем друг в друге, то так тому и быть.

— Нет, — опасно сощурил тот глаза.

— А может, дело не только в этом? Возможно, ты боишься, что твои обязанности отойдут на второй план и ты перестанешь с ними справляться, а планы изменятся? Ты, оказывается, у нас тоже тот ещё герой, Том: спасаешь мир от Экриздиса, — не сдержал он усмешки, — спасаешь меня от себя, боясь залюбить, спасаешь себя самого от любви… Я ничего не забыл?

— Прекрати, Гарри, — утомлённо выдохнул он.

— И не подумаю! Ты опять принял решение за нас обоих, идя на поводу у собственных страхов.

— Дело не только в страхе, — тем же тоном возразил Том.

— Именно в нём: ты боишься, что, последовав за тобой, я разочаруюсь, а затем оставлю тебя; боишься, что, разрушив свою жизнь, как ты сказал, я обвиню тебя и возненавижу. Ты просто боишься, что у нас ничего не получится, и поэтому считаешь, что лучше вообще ничего не начинать! — интонация перешла с удивлённой в торжественную, а кулаки Гарри сжались.

Том не выглядел поражённым или уязвлённым, он лишь едва заметно качнул головой, то ли соглашаясь, то ли, напротив, отрицая, а затем изрёк:

— Это уже не имеет значения…

— Нет, имеет, Том. Мне это ненавистно: ненавистно, что ты строишь из себя типичного взрослого, знающего, что для такого «ребёнка», как я, будет лучше, а что хуже, и вертишь мной, следуя этим своим представлениям. Прямо как Дамблдор!

Том поджал губы, всё так же не оспаривая его слова, но и не соглашаясь с ними. Они с минуту буравили друг друга напряжёнными взглядами, пока Гарри в отчаянии не выдохнул:

— Ничего больше не хочешь мне сказать?

— Остался день, и нам следует снова всё обговорить. Тайная комната…

«Всё понятно».

— То есть ты ничего не хочешь мне сказать, — тряхнул он головой, оборвав его на полуслове, и отделился от колонны, направившись к лестнице.

Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда.

— Ты ведь останешься в Хогвартсе? — заставил его замедлиться Том.

— Тебе следует остаться в Хогвартсе — то, что ты на самом деле хотел сказать, — отмахнулся от него Гарри.

— И продолжишь тренировки?.. — задал очередной вопрос тот.

— А что, не следует? — Гарри резко остановился, приманил артефакты, следом убрав их вместе с палочкой, и взял в охапку лежащие на деревянной ступеньке книги — их следовало вернуть.

— Такой темп может тебе навредить. Не стоит торопиться в подобных вещах.

«Опять!»

— Наверное, мне следует закрыться в Тайной комнате и сидеть там мышонком, ничего не делая, чтобы не пораниться и не вляпаться в очередные неприятности, да, Том? Это верный вариант развития событий? Безопасный для меня, для тебя, для всех?

— Гарри…

— Иди к чёрту! — рыкнул он и буквально сбежал по лестнице.

Звук захлопнувшейся двери сотряс башню.