Глава 37. Неправильный (2/2)

— Полагаю, — совсем тихо произнёс Гарри, — вы пришли не для того, чтобы я вас выслушал и понял. Что вам нужно, Экриздис?

— Я лишь попрошу вас о бездействии. Если это можно назвать союзом, то пусть будет так: я молю вас о союзе.

— Я не понимаю… Вы хотите, чтобы я предал его?

— А вы ему верны? Верны тому, о чём даже не ведаете? Или же он стёр вам память, когда понял, насколько шокировал своими откровениями, вновь решая за вас, поскольку занятая вами позиция, по всей видимости, стала для него нежелательной и неудобной.

— Я сказал, что не буду ему мешать, что бы он ни замыслил… — Гарри не двигался, когда Экриздис подошёл вплотную, вглядываясь с затаённым интересом и каким-то ожиданием.

— Обещание, которое ничего не значит: вы бы не смогли ему помешать, как не смог бы и я. Без посторонней помощи, разумеется.

— Чьей помощи?

— О, Гарри, — улыбнулся Экриздис, потерев ладони, будто замёрз, — я стольким с вами поделился в качестве жеста доброй воли, но вы не доверяете мне, как и я, позвольте заметить, не доверяю вам. У меня всего лишь есть впечатление, что вы, юноша, всегда пытаетесь поступить правильно, вопреки собственным эмоциям, поэтому я лелею надежду, что вы согласитесь в предстоящей битве занять если не мою сторону, то хотя бы нейтральную позицию и поступить весьма целесообразным способом.

— Почему вы думаете, — тихо заговорил он, — что владение вашей стороной Дарами Смерти со столь же непонятной целью покажется мне правильным?

— И вновь, оказывая вам любезность и проявляя доверие, скажу, — он слегка склонился, отчего неяркий свет отразился, блеснув в глазах, — Дары мне без надобности и, мыслится мне, их участь лишит последующие поколения множества проблем, порождённых именно их поиском и последующим владением.

— А теперь вы скажете, что шестеро мракоборцев погибло во имя благой цели. Хотите сказать, что делаете доброе дело, собирая Дары? — Гарри осклабился, сощурив глаза.

— Вы вольны думать, как вам заблагорассудится, но я могу поклясться на крови, что все три артефакта, хоть и бесценны своими свойствами, окажутся вне моей досягаемости.

— Это выглядит ещё более опасно: вы не уточнили, в чьей власти они окажутся, если не в вашей, — возразил Гарри. — До этого момента вы действовали хаотично, оставляя за собой горы трупов. И даже тон нашей беседы не позволяет мне забыть вашего лица и всё то, что вы творили в Азкабане с ещё живыми мракоборцами…

— А я ведь мог убить Артура Уизли, — спокойно изрёк он, — но не сделал этого.

Какое благородство.

— Всего лишь запытали до полусмерти, — процедил Гарри.

— Я не раскаиваюсь в совершённом мною. Не раскаивался тогда, много лет назад, когда мог бы сказать вам, что многие из суден, что я завлекал на остров, были пиратскими. Знакомы ли вы с историей витальеров, Гарри? — он вновь слегка улыбнулся, и от этой улыбки по телу пробежал мороз, а затем тихо пояснил: — Пиратский союз, действующий в Северном и Балтийском морях. Остров манил их: не буду скрывать, жалости к бандитам и ворам я не испытывал и вам бы не советовал. Во времена золотого века пиратства один мой давний знакомый, Лутаис, сжалился над выжившим во время кораблекрушения моряком. Он поселил его у себя и лечил, тот же, когда этот дурак пришёл справиться о его здоровье и накормить его, всадил ему вилку под рёбра и сбежал, прихватив кошель золотых галлеонов и сундук с зельями.

— И всё же, — Гарри сощурился, — вы не вправе брать чужую жизнь лишь потому, что считаете кого-то недостойным и берёте на себя роль палача…

Экриздис криво усмехнулся:

— Если пираты сходят на моём острове в поисках наживы, разве я не вправе защищать свою жизнь и свой дом?

— Не пытайтесь ввести меня в заблуждение, Экриздис. Они бы не смогли проникнуть внутрь Азкабана.

— Возможно, перехватив их судно, я спас другое судно, следовательно, забрав чьи-то жизни, я спас другие. Не находите это прекрасным, Гарри? Я ведь тоже могу поиграть в спасителя, если вам такое больше по душе.

— Это не имеет значения, — покачал Гарри головой. — Были ли они простыми моряками или же корсарами, вы приманили их, чтобы использовать в своих целях. Я слышал вас, видел настоящего вас, — отчеканил он, ощущая, как страх сплетается с яростью. — Вы наслаждались болью того мракоборца и сказали, что волшебники могут продержаться в сознании дольше маглов. Вы бы и волшебников пытали, будь у вас такая возможность!

— И что вы испытали в то волшебное мгновение? — с интересом уточнил Экриздис, по-птичьи склонив голову набок.

Гарри замолчал, плотнее сжав губы.

— Желали мне смерти? Быть может, будь ваша воля, изничтожили бы меня в тот же миг, ничуть не смутившись того, что сами забираете чужую жизнь на правах и судьи, и палача в одном лице, ведь я чудовище, преступник, варвар! — наигранно воскликнул он, и его улыбка заискрилась пониманием и издёвкой. — «Вы это заслужили», — вот что шепчет ваш разум. Мораль — аркан, который мы забрасываем в нужную нам сторону, Гарри. Если я скажу, что убивающие, грабящие и насилующие юных дев пираты заслужили стать сырьём для исследований, разве вы не услышите отблески собственного мышления?

— Нет, — процедил Гарри.

Экриздис стоял чересчур близко, и он ощущал еле заметный запах: пахло солью и металлом — смытой морской водой кровью с оружия. К удивлению Гарри, хоть он и поморщился, но отвращения это у него не вызывало.

— Ошибся ли я в том, что вы освободились от оков собственного образа? Вы так отчаянно цепляетесь за пародию… — одно мгновение, и на его лице материализовалась плачущая маска, а голос зазвучал глухо: — Страшитесь ли вы, Гарри, стать монстром?

— Нет!

— Боитесь не удержаться на середине, если позволите себе думать вслух, — сипло рассмеялся он, и маска стала улыбающейся, отчего Гарри содрогнулся. — Ведь мысли иной раз пугают пуще слов.

— Вы ошибаетесь, — покачнулся Гарри. — Я не буду убивать людей просто из прихоти, просто потому, что они встали у меня на пути, и в этом нет ничего карикатурного. Я просто не желаю этого делать, но замарать свои руки не побоюсь...

— Если того потребуют обстоятельства? — уточнил Экриздис.

— Да.

— Но обстоятельства ещё вас не вынуждали убивать.

— Я убил Волдеморта, — возразил Гарри.

— Насколько понимаю, это не совсем верно, ведь его убило собственное проклятие, — маска затряслась, словно в приступе смеха.

Гарри дёрнулся, но Экриздис не отступил ни на шаг, словно держа его в клетке с невидимыми прутьями.

— Вы испытываете удачу.

— Могу ли я рассчитывать стать вашей первой жертвой, Гарри?

— Вы…

«Безумны!» — прошипело волнительно нутро.

— Безумен? — грусть вновь потянула уголки маски вниз.

— Отмените иллюзию, — отвёл Гарри взгляд.

— Желаете видеть моё лицо?

Мираж тут же развеялся, и они схлестнулись взглядами, прежде чем Экриздис вновь заговорил:

— Мы немножко отвлеклись, — он кашлянул, словно смущённо. — Волдеморт разрешил мне питаться своими бывшими приспешниками, а насчёт других заключённых забыл упомянуть. Но все они оказались слишком измотаны магически и слабы телесно. В своём новом воплощении я лишён магии, а моя плоть подвержена медленному, но нескончаемому тлению…

Похоже, заметив вопрос, мелькнувший на лице Гарри, тот чуть оттянул ворот мантии, показывая распространяющиеся тёмные пятна. Это не были следы гниения или гангрены, нет, больше было похоже на опалённый огнём материал, который начал крошиться — Экриздис тлел, как уголёк.

— Интересно, что мои предположения о том, что создание гомункулов возможно лишь из человеческой плоти, не нашли практического подтверждения, — с толикой печали протянул он. — Я будто глиняный кувшин, закалённый в адском пламени. Столь удивительным созданием я являюсь, сколь хрупким. Вам меня не жаль?

Гарри аж задохнулся от возмущения, вспыхнувшего внутри и покалывающего на кончиках пальцев от желания его оттолкнуть.

— Мне жаль того мракоборца, что вы покромсали.

— Не будьте так несправедливы ко мне, Гарри. Его сердце ровно бьётся в моей груди, — изрёк Экриздис и, протянув ладонь, схватил Гарри за руку, следом приложив её к своей груди. — Этот храбрый юноша погиб, чтобы я мог жить. Уверен, что вам это знакомо.

Гарри даже не сразу нашёлся с ответом, просипев в неверии:

— Вы заменили свои органы его?..

— Позвольте сказать, что я виноват в равной степени, как и тот, кто сделал моё тело недолговечным намеренно, а я лишь усовершенствовал себя ровно настолько, чтобы не превратиться в неразумного зомби или, чего хуже, инфернала.

Экриздис внезапно сжал его ладонь, погладив большим пальцем костяшки, и Гарри отдёрнул руку, ощущая, как плавится кожа от непонятного прикосновения. Сглотнув, он растерянно посмотрел на зависшего неподалёку дементора, к своему удивлению, не ощущая могильного холода.

— Всё это не имеет смысла, — глухо отозвался он.

— Разве вы не сторонник дипломатии? — Экриздис слегка склонился, ловя его взгляд. — Этим мы сейчас и занимаемся: прелиминариями. Или же вы заявите, что переговоры с чудовищами невозможны и небезопасны? — насмешливо уточнил он, явно подразумевая Риддла.

Гарри коснулся лица, потерев лоб, и услышал:

— Если вас волнуют жертвы, то поспешу заверить: впредь мне необходимы лишь несколько унций крови, как дверным петлям — масло, а её я могу достать весьма безобидным способом. Благо нынче это не редкий товар на чёрном рынке — вампиры, видите ли, в этом веке не чураются нашего общества.

— Вы… отлавливаете вампиров? — непонятливо моргнул Гарри, отняв ладонь от лица, и услышал глухой смех.

— Лишь перекупаю их товар.

— И употребляете его…

— Приходится, — кивнул он. — Иначе этому сердцу вскоре также понадобится замена, а мы ведь не желаем этого? Разумеется, кровь из живого источника была бы более эффективна, но я готов пойти на жертвы, если и вы готовы, Гарри.

— Вы сейчас шантажируете меня?

— Я бы не назвал это шантажом, — уголки чужих губ вновь растянулись в улыбке.

— Если я не соглашусь, вы продолжите убивать! Вот что вы имеете в виду, — рыкнул он, сделав шаг вперёд и буквально оказавшись нос к носу с Экриздисом.

— Предпочитаю признавать свои слабости: неизвестная сущность неимоверно заинтриговала меня, — низко протянул он, смахивая тонкую смоляную прядь с лица. — Находиться в истерзанном, умирающем теле и не испытывать страха, пользуясь им, чтобы выпытать у меня информацию. Теперь же, когда я знаю, что это были вы, позвольте спросить: вы не задавались вопросом, как именно оказались там?

— Чтобы испытывать страх, нет необходимости его показывать. Особенно таким, как вы, — твёрдо заверил его Гарри. — Вы угроза, а я, видите ли, — повторил он его слова с толикой ехидства, — всегда оказываюсь в центре бури. Связь с разными тёмными волшебниками давно перестала меня удивлять.

— Интересное слово вы подобрали… Связь, — Экриздис будто вкусил его и распробовал. — Да, это похоже на связь. Вы видели меня?

— Что?

— Вы ведь не раз видели меня, — утвердительно пробормотал он.

— Нет, не видел.

Гарри запретил себе думать о стадионе и о безликих образах во сне — мало ли кто там мог быть.

Чужие скулы заострились, а в чёрных глазах мелькнул какой-то фанатичный блеск, когда Экриздис выдохнул:

— Ваше противостояние с Волдемортом было увлекательным чтивом, каюсь. И весьма курьёзным: могущественный волшебник испугался ребёнка до такой степени, что помешался на нём. Теперь я знаю, что вас и правда стоит опасаться: вы обезоруживаете, даже не доставая палочку.

Когда Экриздис шагнул вперёд, Гарри невольно отступил, вжимаясь спиной в твёрдый гранит, и ощутил лопатками проникающий даже сквозь плотную ткань мантии холод.

Что он делал?.. Что они делали?

— Теперь я знаю, что вы мне солгали.

Экриздис вскинул брови в молчаливом вопросе, и Гарри еле слышно фыркнул.

— Я про вашу красивую и весьма романтичную историю о супруге. Историю, которая должна была тронуть меня до глубины души и заставить вам посочувствовать.

— Отчего же вы посчитали это ложью?

— Потому что вы ведёте себя неподобающим образом для человека, чьё сердце занято по обе стороны завесы, — категорично заявил Гарри.

«Это не простой разговор и не угроза… Это…» — он вновь фыркнул.

От страха, испытанного им в самом начале, не осталось и следа. Теперь внутри жило нечто иное, нечто странное и необъяснимое.

Экриздис медленно склонился, и Гарри вздрогнул, не успев отклониться, когда чужое дыхание мазнуло щекочущим ощущением в области шеи.

— Я бы вас попросил не говорить о моей супруге столь небрежно, — предостерегающе прошептал он и с толикой иронии добавил: — Разве я признался вам в любви? Лишь посчитал, Гарри, что, согласившись на союз со мной, вы лишитесь своего любовника, а вас явно привлекает тьма в чужих сердцах так же, как мотылька — огонь.

В одно мгновение палочка оказалась в руке, во второе — уткнулась в область солнечного сплетения, и Гарри спокойно заметил:

— С такого расстояния вы вряд ли сможете увернуться. Вам лучше отойти.

Будто в ответ, браслеты на чужих запястьях звякнули, мерный гул магии смешался со свистящим завыванием ветра и рокочущим звуком чужого хохота. Смеясь, Экриздис отступил. В покорном жесте склонив голову, он на ходу развернулся и вновь опустился на скамью, глянув на Гарри исподлобья.

— В вас теплится симпатия ко мне, — изрёк он почти философски, — и я это чувствую, Гарри.

— Вы безумны… — Гарри наконец огласил эту мысль, разглядывая его и силясь понять, — или же вам одиноко и не с кем поговорить. Компания дементоров явно мало подходит для будничных бесед.

Тот лишь повёл плечом, будто слова о безумии ничуть его не задевали.

— Что за книжку вы так отчаянно прячете от меня? — внезапно спросил Экриздис, указывая глазами на прижатый к груди томик, о котором Гарри и вовсе забыл, машинально перекладывая его из руки в руку.

— Ничего я не прячу.

— Тогда что же вы ищете? — он вновь откинулся назад, устремив глаза ввысь.

— Вас это не касается, — отрезал Гарри.

— Я бы мог вам помочь, — казалось, он вновь улыбнулся.

— Сомневаюсь.

— Вряд ли на страницах вы обнаружите искомое.

— А у вас найду?

— Я отчаянно искал знаний всю свою жизнь, Гарри, но не с кем было ими поделиться. Как вы правильно заметили, дементорам они без надобности — жалкие создания желают только обрести покой.

— Невозможно убить дементора, — покачал головой Гарри.

— Почему же? — послышался удивлённый смешок. — Лишь стоит подтолкнуть их к завесе и вежливо попросить покинуть эту сторону.

Гарри удивлённо моргнул, и, мазнув по нему взглядом, Экриздис со вздохом добавил:

— Так как сами дементоры, желая обрести покои, страшатся места, способного его им дать. Возможно, вечные скитания в тумане хуже нескончаемой жажды чужого счастья. Посему, вежливо прося, вы должны быть весьма настойчивы или даже грубы. Разумеется, стоит ещё найти завесу, что весьма затруднительно. Однако мы снова отвлеклись, что за древнее заклятие вас интересует?

Гарри медлил. Интуиция молчала, как назло, будто не в силах определить истинные намерения колдуна — будто тот здесь и правда находился из праздного интереса и… скуки? С одной стороны, от простой беседы не могло быть никакого прямого вреда, с другой — никогда не знаешь, к чему всё это может привести.

Идти напролом было опасно, а запутать не получилось бы. Верным решением было воспользоваться словами самого Экриздиса, подтолкнув его к нужной теме.

— В проводимых вами опытах вас никогда не интересовало заклятие «Игуала Пагаментус», точнее, его более извращённая форма, чтобы вернуть… вашу супругу к жизни, например?

Экриздис опустил взгляд, заинтересованно окинув им Гарри.

— Вы знакомы с историей появление этого заклятия?

— Вкратце…

— Сократить историю — изуверство, — возмутился он.

Гарри невольно хмыкнул, вернувшись на миг мыслями к Альбусу.

— Разгневанный обманом Амэтус решился проучить заморского торговца. Он предложил ему воспользоваться заклятием собственного изобретения, дабы определить ценность каждого из его товаров перед почтенной публикой. Однако для этого им нужен был третий: тот, кто воплотит в себе Игуала Пагаментус…

Гарри озадаченно моргнул, и Экриздис развёл руками:

— Процесс нуждается в третьем участнике, в так называемом судье, что и есть воплощение самого заклятия, — тот щёлкнул пальцами, и перед ним предстала иллюзия равноплечных весов.

На одной чаше лежал крупный перстень, на второй — округлый шар. А сами чаши держала женская фигура, на которую указал Экриздис, когда мираж развеялся туманом.

— Амэтус обратился к публике в поисках того, кто сможет исполнить столь достопочтенную роль, и, когда на зов откликнулся один из рабов торговца, оба согласились — купец считал, что раб посодействует ему во избежание последующего за неповиновением наказания. Дабы показать, что заклятие работает на совесть, оба причастника поместили в каждую ладонь юноши по одинаковой волшебной палочке. Удостоверившись в эффективности заклинания, гордый собой обманщик предоставил самые лучшие из своих товаров, спрятав поддельные вдали от чужих глаз; Амэтус же использовал для меры кошель с золотыми монетами. Ирония в том, что раб не знал, что его хозяин обладает настоящими артефактами, и считал каждый из них ничего не стоящей пустышкой, отчего ладонь со всяким товаром его господина всегда тянулась к земле, а с одним золотым — к небу. Амэтус обманул купца с его же дозволения.

Задумчиво опустив взгляд, Гарри толкнул носком обуви валяющийся камушек и тихо спросил:

— В таком случае третий нужен и для любых разновидностей этого заклятия?

Экриздис улыбнулся:

— По этой причине сложно обойтись краткой версией. К тому же мало кто ведает, что нужен не просто третий, а тот, кто владеет ценностью предмета. Поэтому это заклятие изначально было не полезным изобретением для торговли, а наказанием за обман.

— Не совсем понимаю…

— Место раба должен был занять сам купец: лишь он владел своими артефактами, и лишь он знал их ценность. Те же вариации, о которых ты спрашиваешь, являются таким же воплощением, — он криво усмехнулся, — но если произносить заклятие в иных словесных вариациях, не уважая порядок и процесс, то невозможно предугадать и плату. Представьте, Гарри, что вы берёте у купца любую вещь и говорите ему: «В обмен забирай всё, чего твоя душа захочет». Тот отнимает ваш дом в обмен на брошь, которая и кната не стоит.

— Возможно ли, что поэтому нельзя знать точную оплату для необъятных ценностей, таких, как… потерянный урожай?

Экриздис задумчиво покусал тонкую губу, с усмешкой заметив:

— Если сможете обсудить с самой природой оплату, почему же нельзя?

Гарри скептически глянул на него, и тот улыбнулся ещё шире.

— Это звучит ещё менее правдоподобно.

— Весьма расхожее мнение, поэтому многие храбрецы просто брали, наплевав на цену, отчего заклятие обрело определённую драматическую известность, а затем кануло меж страниц других, на первый взгляд, бесполезных сокровищ.

Гарри задумчиво коснулся носа и опустил взгляд на рыхлую влажную землю.

Мысли потекли в ином русле, и перед глазами застыла сцена, которую он столько раз просматривал в Омуте памяти.

Красно-золотое сияние разлилось по зачарованному потолку над их головами: это ослепительный краешек восходящего солнца проник в Большой зал через восточное окно. Свет ударил им в глаза одновременно, так что лицо Волдеморта превратилось в пылающее пятно. Гарри услышал крик высокого голоса и тоже выкрикнул в небо всю свою надежду, взмахнув палочкой Драко.

— Авада Кедавра!

— Экспеллиармус!

Хлопок был подобен пушечному выстрелу. Золотое пламя взвилось в самом центре круга, по которому они двигались, — это столкнулись их заклятия. Гарри видел, как зелёная вспышка Волдеморта слилась с его собственной и как Бузинная палочка взмыла ввысь, чернея на фоне рассвета, закружилась под зачарованным потолком, точно голова Нагини, и пронеслась по воздуху к хозяину, которого не пожелала убивать, чтобы полностью подчиниться его власти. Гарри с лёгкостью поймал её свободной рукой, и в тот же миг Волдеморт упал навзничь, раскинув руки. Узкие зрачки его красных глаз закатились.

Гарри каждый раз обходил смертные останки Тома: слабое, сморщенное тело, безоружные белые руки, пустое, отсутствующее выражение на змеином лице; Тома, убитого, собственным обратившимся вспять заклятием, а затем поднимал взгляд на себя, стоящего с двумя волшебными палочками в руке и смотрящего на опустевшую оболочку своего врага.

Если предположить, что с природой можно договориться, то можно договориться и со Смертью?..

Гарри сглотнул.

Том изначально не собирался ни уничтожать мир, ни приносить в жертву миллионы жизней, но и не стабилизировал заклятие, как говорил Дамблдор. Оно и без этого работало правильно, если… следовать правилам. И Том следовал, методично уничтожая с чужой помощью все свои крестражи, зная, что путь на ту сторону ему закрыт, а значит, проводник не придёт, и он задержится…

В голове будто шестерёнки поворачивались, отчего боль в висках только усилилась.

Гарри на месте Амэтуса, он на месте купца, и раз судья не придёт по доброй воле, осталось лишь позвать её: ту, что владеет ценностями жизни и смерти.

Рука дрогнула, и книга упала на землю с глухим хлопком.

Том убил себя, чтобы встретиться со смертью на собственной станции Кингс-Кросс… Но как магическая сила, затребованная в уплату, оказалась внутри Гарри?

— Что же вы так нерасторопны, — послышался голос Экриздиса совсем рядом.

Тот поднял блеснувший в свете том, отряхнув его от влажных гнилых листьев, прилипших к обложке, и протянул.

— Вам содействует… Смерть? — Гарри машинально коснулся книги, сжимая её с другой стороны.

Экриздис осклабился, приложив палец к губам.

— Не стоит упоминать о госпоже вслух. Особенно вам, Гарри.

— Повелитель Смерти — это всего лишь метафора, — возразил он, всё ещё разбираясь в хаотичном потоке собственных мыслей.

— Возможно и так, — бледные, узловатые пальцы сжались на книге, не отпуская её. — Раз вы столь догадливы, и, предполагаю, что ваш интерес к древней экономике был обусловлен трюком, что Волдеморт ловко провернул, то скрывать мне больше нечего, и я желаю прояснить суть моей просьбы к вам.

Просьбы?

Экриздис сделал шаг вперёд, и Гарри отступил. Он хотел дёрнуть книгу на себя, но вместе с ней дёрнул и самого колдуна, который впечатал его в статую и спешно зашептал на ухо:

— Знайте же, Гарри, мнить себя умнее госпожи — немыслимое преступление, но заплатить за подобную дерзость придётся не ему, а вам!

Гарри боялся шелохнуться, ощущая, как бьётся жилка на шее, как пульсирующая в венах кровь теплом разъедает ладони и как сердце бешено ударяется о рёбра. Его сиплое «что» было едва ли различимо, однако колдун стоял так близко, что Гарри мог ощущать тепло, исходящее от него. А Экриздис и не думал отстраняться, словно наслаждаясь его смятением и неожиданным столкновением, которое Гарри отказывался называть близостью.

— Сколько раз вы позволите ему воспользоваться вами, Гарри? Из-за его деяний и его жажды недостижимых для простого смертного высот будете вновь расплачиваться вы: стоит навеянному силой любви признанию сорваться с ваших уст, и госпожа заберёт вашу жизнь, Повелитель Смерти. Вот незадача, — с усмешкой протянул он, — что ценностей у Волдеморта оказалось больше чем две: магическая сила, собственная жизнь… и некий Гарри Поттер. Представляете, в какой ярости он был, когда понял, что в идеальном плане проскользнуло одно непредвиденное обстоятельство — вы? А в какой растерянности, когда осознал, что госпожу обмануть невозможно? А какую мерзкую радость испытал, что, не получив силу, та назначила иную цену, которую заплатит другой? Представляете? — вкрадчивый шёпот сливался в одно шипение, от которого по его коже пробежали мурашки. — Я спросил вас, дорожите ли вы жизнью, зная ответ заранее. Поэтому я пришёл к вам, так как понял, что собственная жизнь для вас ценностью не обладает: вы пожертвовали ею единожды, пожертвуете снова. И даже ненависть, злоба и желание отмщения в вас не смогут не уступить место самоотверженности, вот что я определил за нашу недолгую, но занимательную беседу, — понизил он голос, а Гарри ощутил нехватку воздуха, судорожно втянув его через рот. — Но не будьте дураком, Гарри, не вмешивайтесь, не приносите себя в жертву, позволяя ему существовать и творить всё что вздумается и дальше.

И без того всколыхнувшийся рой мыслей закопошился с новой силой.

Что-то было не так… Нет, всё было не так, и всё это давило на него, сплетаясь удушливым комом в груди, с тяжестью камня опустившимся на сердце.

— Я лю…

Том внезапно скривился, будто уловив изменения в его настроении, и отступил, резко перебивая:

— Не нужно, Гарри, — он еле заметно тряхнул головой. — Мне правда уже надо идти, да и тебя ждут…

Он знал. Знал, но не сказал — ещё бы!

Гарри устало выдохнул, прикрыв глаза на мгновение и слегка приложившись затылком о камень.

Мигрень мерно пульсировала, обещая остаться на день или два.

Гарри чувствовал себя псом, угнавшимся за собственным хвостом в отчаянной и столь же глупой попытке поймать его, но чем дольше длилась эта гонка, тем меньше шансов у него было выиграть в ней.

Экриздис оказался прав, и осознание чужой правоты горчило: после всего, что он испытал по вине Риддла, после того, что узнал от Ваблатски о пророчестве и от Экриздиса — об Азкабане и заклятии… После всего этого он всё равно не мыслил себе мира, в котором Том бы перестал существовать. И это было тяжким грузом: болело само понимание, что вместо ярости и желания отомстить он ощущает усталость и смирение с судьбой. С судьбой, которая пообещала Риддлу решение всех проблем в его лице, которая предрекла будущее, на которое он закрывал глаза, решив, что пророчество уже исполнилось.

«…Ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой...»

И так тоже не должно быть…

Однажды он уже пошёл в лес, так почему должен идти снова?

— Не должен, — прошептал Гарри, ощутив беглое прикосновение к щеке.

— Не должны, — вторил ему Экриздис.

«Никогда больше...» — повторялось эхом в мыслях.

— Что мне нужно сделать?

И что же во всё этом неладно?