Глава 37. Неправильный (1/2)

You've been covered with ashes,

All your love has turned to dust.

A quick walk to madness,

A sharp jump and a sudden stop.

Saint Mesa — Bad World</p>

Странно было находиться там. Странно — быть свидетелем чего-то столь интимного и одновременно понятного лишь «знающим». И Гарри, к собственному удивлению, был именно таким.

Когда он зашёл следом за Альбусом, тот уже стоял напротив прилавка, за которым замер высокий мужчина неопределённого возраста. Его светлые волосы были собраны в пучок, почти прозрачные глаза, на первый взгляд, смотрели равнодушно, но Гарри буквально кожей ощущал исходящее от него напряжение — может, это и есть хвалёное шестое чувство провидцев, о котором говорила Ваблатски?

— Чем могу помочь, мистер Дамблдор? — ровно спросил тот, давая понять, что директор Хогвартса в представлении не нуждается.

— Будете ли вы так любезны, — голос Альбуса еле уловимо дрожал, когда он непонятно откуда достал том «Мириады войн» и положил его на прилавок, — подписать вашу книгу, мистер Гред?

— Удивлён и весьма польщён, что вы снизошли до низкопробного бульварного чтива моего авторства, да ещё и нашли меня, — усмехнулся тот краешком губ, — но я не даю автографов…

— Почему? — в лоб спросил Альбус и шагнул вперёд.

Гред — или Гриндевальд — отступил, сделав вид, что высокая стопка книг позади него срочно нуждается во внимании.

— Вы должны меня простить, но у меня скоро обеденный перерыв и необходимо успеть закончить с сортировкой.

Гарри еле слышно вздохнул.

— Прекрати, — внезапно раздался твёрдый голос Альбуса.

Взмах палочки, и перед ним высветилось «Альдвин Гред», ещё один — и буквы сформировали обращение: «Гриндевальд».

Тот медленно поставил книги обратно, сощурив глаза. Сначала он мазнул взглядом по Гарри, а затем буквально впечатал его в Дамблдора.

Входная дверь звякнула запирающими чарами, и Гриндевальд упёрся руками в прилавок, нависая над ним.

— Что тебе от меня нужно, Альбус?

Дамблдор тут же растерялся, тоже обернувшись на Гарри, будто в поиске поддержки, и он, мысленно вздохнув, тихо поинтересовался:

— У вас есть какие-нибудь книги, в которых бы упоминалось заклятие «Игуала Пагаментус» и… его вариации?

«Отличное время ты нашёл, Поттер!» — мысленно поаплодировал он себе.

Гред-Гриндевальд задумался на мгновение, скользя ладонью вдоль прилавка.

— О каких именно вариациях идёт речь, мистер Поттер? — глянул он исподлобья.

Видимо, и сам Гарри в представлении тоже не нуждался.

— Любых, — изрёк он.

Тот вскинул брови, а затем перевёл взгляд на Дамблдора, будто в немом вопросе: «И ты согласен с запросами своего протеже? Изумительно!» Альбус же и бровью не повёл, продолжая смотреть на Греда, словно не мог насмотреться или же, скорее, оторвать взгляда.

— Краткое описание и некоторые абстрактные рассуждения — единственное, что вы здесь найдёте, — изрёк он и в тот же момент поймал выскочившую из дальнего стеллажа и пронёсшуюся через весь зал книгу, предложив её Гарри. — Прошу.

— Благодарю, — склонил он голову, и Гред указал подбородком на длинный ряд столов посередине зала.

— Там вас не побеспокоят.

«Или я вас не побеспокою», — мысленно усмехнулся Гарри и скосил взгляд на Альбуса. Тот едва заметно кивнул в ответ.

Наложенный полог тишины заглушил глухой голос Гриндевальда, и Гарри опустился на стул, положив перед собой книгу с красочным названием «Мифы и легенды древних заклятий». Он коснулся кончиками пальцев золотистого сплетения сбоку и открыл том, пробежавшись глазами по оглавлению, а затем ухватился за край стола и начал отклоняться назад, пока не прислонился к стеллажу вплотную, покинув зону воздействия заклятия и вновь услышав голос Дамблдора.

— Чей это облик?

— Если ты ожидаешь, что я смогу что-нибудь поведать, то смею тебя разочаровать: я связан магическим контрактом, Альбус.

— Я не за информацией пришёл, — глухо отозвался тот.

— Тогда зачем?

— Наверное, не стоило. Я ошибся… Скажи Гарри, что у меня появились срочные дела.

Дамблдор явно собирался сбежать.

Гарри мысленно чертыхнулся, когда послышался шорох одежд, и уже собирался встать, как за первыми более медленными шагами последовали другие — поспешные, будто догоняющие.

— Срочные дела? Где-нибудь бушует какой-нибудь нечестивец? — насмешливо уточнил Гриндевальд.

Дверь вновь звякнула.

— Будь добр, открой дверь, — Альбус, казалось, просил.

— Она и не заперта, но пока ты не захочешь уйти, она не выпустит тебя.

— Но я хочу уйти!

— Нет, не хочешь. Ты хочешь сбежать, — настойчиво поправил его Гриндевальд.

— Сколько лет ты провёл в тюрьме? — отчаянная попытка сменить тему не увенчалась успехом.

— Я связан магическим контрактом, — повторил тот. — Но мне интересно, как ты меня нашёл.

— По книге… узнал: ты в неё вложил слишком много от себя.

Повисла тишина.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Это правда, что ты раскаялся?

Раздался смешок.

— Всё подвержено переменам, но не твоя наивность, Альбус, — вопреки сочащемуся иронией голосу, Гарри ощущал чужую тоску как собственную. — Ты за этим пришёл? Вновь вразумить меня, если обнаружишь здесь нечто, что выбивается из привычной картины твоего мира?

Гарри вернулся на место.

Было неправильно подслушивать чужой разговор, явно ведущий к чему-то, что он осязал всем своим существом и оттого переживал смутную тоску, которая словно въедалась в сознание и потворствовала желанию поговорить сию же минуту с Томом. Тем не менее он не мог себе этого позволить: ему нужно было сосредоточиться на предстоящем расследовании (если он сможет с разрешения Сэвиджа участвовать в нём, конечно), а не раскисать, что непременно случится, если он вызовет Риддла на «душевный» разговор. К тому же нужно было навестить друзей, попытаться поговорить с Роном и принести извинения Ваблатски за свой внезапный побег…

У него не было времени на Тома и его игры разума, и чтобы штаны протирать здесь — тоже.

Он вцепился в книгу и резко встал, направившись к выходу. Гриндевальд замер рядом с Дамблдором — Гарри явно упустил момент пылких объяснений или же ссор, отпечатавшихся почти болезненным румянцем на щеках профессора.

— Могу ли я взять её или нужно оформить какой-то пропуск?

— Просто распишитесь здесь, — ничуть не растерявшись, Гриндевальд подошёл к прилавку.

Он открыл громоздкую, тяжёлую на вид книгу, указав на нижнюю строчку, где моментально проявилось название книги, а под ним автор.

— По истечении двух недель книга вернётся сама. Если собираетесь делать какие-то заметки, не оставляйте их меж страниц, иначе потеряете, — предупредил тот.

Гарри кивнул и, достав палочку, чиркнул магическую подпись, которая на мгновение вспыхнула золотистым светом, следом померкнув.

— Куда ты так спешишь? — послышался неуверенный голос Альбуса.

Как будто не он пять минут назад собирался оставить его здесь.

Гарри усмехнулся.

С каждой секундой он раскрывал всё больше новых граней чужой личности и, надо заметить, увиденное удивляло и одновременно дарило облегчение. Хотя нечему было радоваться: со своими любовными ранами он справлялся ничуть не лучше Альбуса — проблемы с бывшими Тёмными Лордами они такие, весьма и весьма неоднозначные.

— Мне нужно в Министерство, — пояснил Гарри, скорчив печальную гримасу, а затем обратился к Гриндевальду: — Приятно было познакомиться, мистер… Гред, — и направился к двери, которую с лёгкостью открыл, в отличие от замершего в недоумении Дамблдора.

Тот порывался что-то сказать или же, скорее, ухватиться за мантию Гарри, когда его ладонь перехватили и раздался приглушённый голос Гриндевальда:

— Пройдём в мой кабинет, Альбус. Там нам будет удобнее обсудить волнующие тебя перемены. Всего доброго, мистер Поттер, — вежливо и столь же отчуждённо улыбнулся он.

Гарри слегка склонил голову в ответ и прикрыл за собой дверь, чтобы замереть на улице и глубоко вдохнуть морозный воздух. Снегом слегка припорошило каменную кладку, но он уже таял, превращаясь в небольшие лужицы, в одну из которых Гарри и ступил, невольно уставившись в своё отражение.

Наверное, дело было не в спешке, а в том, что витавшее в воздухе напряжение чересчур щекотало нервы и он не мог больше оставаться там. Оно казалось ему не угнетающим, а способным взбудоражить его собственных демонов. Он стал третьим лишним в комнате, и как бы сильно Альбус ни страшился оставаться наедине с Гриндевальдом, Гарри было там не место. И разговор, понятное дело, был делом не сиюминутным, а у него просто не нашлось ни желания, ни терпения разыгрывать из себя группу поддержки полдня.

Весело присвистнув, он поднял взгляд, и улыбка тут же сползла с лица.

Казалось, Гарри вновь вернулся на стадион. Воздух потяжелел, и ощущение замерзавшей на ресницах влаги стало едва ли не осязаемым. Он сморгнул, теперь уже крепче сжимая книгу, а не метлу и сделал шаг вперёд, ожидая, что видение растает.

Однако этого не случилось: Экриздис остался стоять чуть поодаль, заложив руки за спину и с интересом разглядывая его, а затем, точно как в видении, поднял руку и смахнул с лица прядь тёмных волос.

Гарри невольно оступился, и лужа хлюпнула, забрызгав полы мантии. Экриздис осклабился, будто только этого и ждал.

Что ему делать? Как следует поступить? Аппарировать? Вернуться в книжный?..

Обернувшись на вывеску, покачнувшуюся с очередным порывом ветра, он поджал губы и положил свободную ладонь поверх палочки.

Всё же позади него скрывались два могущественных волшебника, и даже если Гриндевальд не захочет вступать в битву, ему придётся — враг вряд ли будет различать.

— Не утруждайтесь, — раздался низкий слегка вибрирующий голос. — Я пришёл не столько сражаться на магической дуэли, сколько на словесной.

— Тогда я волен уйти, — собирая уверенность по крупицам, констатировал Гарри.

— Вольны, но захотите ли? — задумчиво пробормотал Экриздис и тут же заметил: — Вы уже оправились от проклятия. Головные боли не мучат?

— Я несколько дней был без сознания, — собственный шёпот удивил его.

Зачем он это сказал?

— Прискорбно, конечно. Проклятие, напротив, нацелено на весьма болезненное пребывание в сознании.

Гарри помрачнел, отступив, и Экриздис поднял руки в невинном и будто успокаивающем жесте.

— Вы застали меня в щекотливом положении. А Гладиардес весьма удобно в применении и, в отличие от Круциатуса, лишает противника физических сил, не позволяя продолжать дуэль.

Запрятав вспыхнувшее удивление, Гарри коснулся лица, потерев лоб.

К чему этот обмен «любезностями»?

Мысли заметались, словно птицы в клетке, и Гарри до боли в суставах сжал книгу, разглядывая противника в попытке понять, чего ему вдруг понадобилось, если это не очередная бойня. Лицо Экриздиса слегка видоизменилось: щёки уже не были столь впалыми, а тени под глазами выцвели, делая его облик более свежим и в то же самое время несомненно реальным.

— Вам не стоит меня бояться, Повелитель Смерти, — его губы растянулись в хищной улыбке, будто этот титул его забавлял. — Сказав раз, повторю: ваше время ещё не пришло, — понизил он голос, все ещё сохраняя расстояние.

От этого утверждения веяло холодом и насмешкой одновременно. Насмешкой того, кто решает, когда и кому приходит его час…

— Прошу прощения, мистер Экриздис, но нам с вами не следует, да и не о чем разговаривать. Особенно здесь, — настороженно изрёк Гарри, двинувшись в сторону.

— Поэтому лучше продолжить разговор в более уединённом месте, — кивнул Экриздис, явно проигнорировав всё, кроме «особенно здесь».

— Я не…

— Ваш страх необоснован, — заключил тот, будто это не он чужие органы по ларцам раскладывал перед его глазами.

«Знает ли он, что я там присутствовал?»

— Я не боюсь, — выдавил Гарри, пытаясь унять беспокойство.

Тот слегка склонил голову, отчего непокорные на вид волосы вновь упали на глаза, подхваченные яростным дуновением ветра.

— В таком случае проследуйте за мной. — И он положил ладонь на сердце, почти церемонно заявив: — Я не трону и волоска с вашей головы, даю своё слово.

Вместо того чтобы согласиться, Гарри вновь сделал шаг назад, мысленно и эмоционально готовясь к мгновенной аппарации.

«Не можешь выиграть схватку — беги», — эхом повторялась фраза в голове.

Внезапно Экриздис шагнул вперёд и на его запястьях сверкнули браслеты:

— Разве вам не интересно, что я такое? — он едва склонился вперёд, заглядывая Гарри в глаза, когда он вновь отступил. — Не интересно, кто и каким образом меня… пробудил? — почти ласково поинтересовался тот.

— Какой вам резон откровенничать со мной — вот, что мне интересно.

— Мы начинаем привлекать внимание, — глухо заметил Экриздис, скосив взгляд в сторону.

Там застыла женщина с девочкой и поглядывала на них с некой опаской.

— Хорошо, я согласен, — выдохнул он, буквально кожей ощущая вязкость сгущающейся обстановки и не чуждый ему могильный холод.

Где-то неподалёку находился дементор, Гарри был уверен.

Экриздис удовлетворённо кивнул и, чуть склонившись, протянул ему руку, будто приглашая на танец. Помрачнев, Гарри молниеносно ухватился за чужой рукав и отметил насмешливый взгляд, в ту же секунду потеряв чужое лицо из виду. Колдун чересчур резко трансгрессировал, отчего едва притихшая головная боль вновь усилилась и Гарри упал на колени, когда пальцы разжались.

Запах влажной земли, камня и талого снега защекотал ноздри, а прямо перед глазами оказалось надгробие.

— Не пугайтесь. Здесь относительно безопасно и спокойно, — изрёк Экриздис, отдёрнув полы мантии и сев на монолитную каменную скамью. — И мне здесь легче дышится, — добавил он, сощурив чёрные глаза.

У Гарри мурашки пробежали по коже, особенно когда он увидел в отдалении около десяти тёмных фигур, слоняющихся между поросшими мхом и побитыми временем памятниками.

— Вы дорожите своей жизнью, Гарри? — спросил он, помедлив.

Удивлённо моргнув, Гарри поднялся, отряхивая колени и морщась из-за прострелившей висок мигрени.

— Не сочтите за угрозу, юноша, — усмехнулся Экриздис, покачав головой.

— А что же это, если не угроза? Праздный интерес?

— Прелюдия, — пожал тот плечами и буднично пояснил: — После кончины супруги мне моя жизнь была не особо дорога, пока она длилась, а длилась она необычайно долго. Тем не менее, сколько бы ни тянулась вперёд тропа, я понимал, что никогда не достигну цели, и, признав это, к собственному изумлению, я познал покой и умер, наконец-то получив желаемое. Смерть едина для всех, — поднял он взгляд, — и самое страшное по ту сторону не то, что ты совершил при жизни, а что ты не успел или же не пожелал сделать. Самое страшное — это одиночество. Вечно скитаясь в тумане смерти, одинокие души со временем настолько отчаиваются, что, сами того не ведая, пересекают черту. Они не понимают, что с ними не так и откуда берётся непреодолимый голод: жажда светлых эмоций, чуждого для них счастья и такой же чуждой любви…

Экриздис медленно перевёл взгляд на зависшего вдали дементора, и Гарри застыл, прислонившись к гранитному памятнику.

— Вы подразумеваете, что дементоры — это души людей? — просипел он.

— Что-то умирает, что-то появляется, — краешек губ вновь дёрнулся в улыбке, — и дементоры не исключение. Теория баланса, Гарри. Туман, из которого они появляются, — всего лишь колебание потусторонней завесы. Мыслится мне, что ты видел подобное: то ли ткань, то ли дым, то ли водная гладь…

Перед глазами мгновенно застыло проклятое место, отнявшее у него Сириуса.

— Арка смерти, — еле слышно выдавил Гарри, и Экриздис кивнул.

— Видимо, теперь её так называют. Когда-то Арка стояла на самом краю утёса моего острова. Обнаружив её, я возвёл рядом Азкабан. Из-за неё завеса истончилась, и мой дом стал колыбелью для этих существ. Я же более сорока лет исследовал её возможности: безопасное перемещение в обе стороны. Не только для живых, но и для мёртвых.

Отголоски чужой тоски хлестнули Гарри, и он чуть сгорбился.

— Вы, Гарри, личность известная, — вдруг заявил Экриздис. — Выжидая своего часа, я коротал время за чтением — много «Еженедельных пророков» скопилось с конца пятнадцатого века.

Он усмехнулся и отклонился назад, посмотрев наверх, туда, где, возможно, когда-то небо застилала листва гигантской ивы, теперь же лишь корчились засохшие ветви, потревоженные ветром.

— Вы не познали своих родителей, потеряв их в младенчестве. Если бы вам выдалась такая возможность, вы бы не захотели…

— Воскресить их? — теперь уже усмехнулся Гарри, перебивая Экриздиса.

Почему все они предлагают одно и то же?

Однако тот не казался раздражённым вмешательством и, всё так же созерцая небо, заключил:

—…проводить с ними время? Навещать или встречать их как дорогих сердцу гостей?

Экриздис медленно опустил взгляд, и Гарри не нашёлся с ответом, растерянно открыв и закрыв рот.

— Вижу, вы озадачены моим вопросом. Что же, позвольте сказать, что это тот самый путь, который завёл меня в тупик. Подобное путешествие заключает в себе множество сложностей, Гарри. Вы бы не пожелали своим горячо любимым родителями участи дементоров, из чего следует, что гостю из завесы нужно предоставить не только кров, но и тело, которое он мог бы заселить. Создать гомункула по облику и подобию… — Экриздис замолчал на полуслове, — а затем позвать или же, скорее, призвать и временно запереть в искусственно созданном телесном сосуде.

— Это… — Гарри осёкся, мысленно завершив фразу словом «тошнотворно», и еле слышно выдохнул, а перед глазами вновь застыла картинка с ларцами. — Вы с этой целью извлекали органы?..

Чужое лицо будто засияло изнутри.

— Всё же тем любознательным молодым человеком были вы. Как у вас получилось занять мёртвое тело и управлять им?

— Я не знаю.

— Прискорбно, — с толикой разочарования выдохнул он. — Я вижу в вас страсть к знаниям, но вы её страшитесь. Вы подавляете её моральными нагноениями и этическими критериями, что в этом времени стало примером порядка, как и некая терпимость к маглам. Загнать себя в рамки — значит лишиться по собственному желанию свободы мысли и действия, но, возможно, это является правильным началом, ведь путь творца ослепляет: создавать жизнь развращает и без того ненасытную гордыню в сердце волшебника, а мы по своей натуре ещё те гордецы, — он махнул рукой, и браслет вновь будто звякнул. — Задумайтесь о золотой середине, Гарри: знания не всегда можно найти между чьим-то сердцем и печенью, поэтому не стоит страшиться поисков. Мне же органы нужны были исключительно для себя. — И, помедлив, Экриздис как-то растерянно улыбнулся: — Закончив свой земной путь и воссоединившись с супругой по ту сторону, я познал истинное счастье. Но меня вырвали из блаженства, обманув и лишив возможности вернуться к ней, — его голос стал глубже и задрожал от сдерживаемой ярости, — заключили в вечно разлагающемся теле и пообещали бессмертие, обманув во второй раз. И сделал это не кто иной, как Лорд Волдеморт. Я никогда не был столь слеп и наивен, как в тот миг, а вы, Гарри?

Сглотнув, Гарри ощутил липкий, исследующий взгляд, который видел его насквозь.

— Невозможно было противиться зову, — прошелестел Экриздис, словно находясь мыслями в ином месте. — Я покинул завесу добровольно, оставляя грёзы о счастье и позволяя запереть себя в этом сосуде. «Твоё тело неполноценно, Экриздис, но я могу это исправить», — сказал он мне, медовыми речами сея хаос в моём разуме, с помощью легилименции навевая ложные воспоминания, где я был обречён страдать по ту сторону, скитаясь веками в тумане завесы, чтобы вернуться в этот мир ненасытным духом смерти. Я стоял перед ним будто новорождённый младенец и, оглушённый стуком собственного сердца и яркостью самой жизни, позволил себя обмануть, — глухо сообщил он. — Мне показали, чего добились благодаря моим исследованиям, — Экриздис коснулся шеи, невесело хмыкнув, — и, словно в насмешку, использовали моё желание наградить гомункулов недолговечным существованием, дабы не поддаться собственной слабости, возжелав привязать мёртвого к миру живых навечно — я не желал создавать големов.

Экриздис сцепил руки на колене, презрительно цокнув языком.

— Волдеморт сделал мне предложение, позволив окунуться в видимость свободы выбора: я мог воплотить в себе новую угрозу мирному времени в обмен на излечение сосуда от недуга и обретение бессмертия, ведь мне не было пути назад, или я мог просто уйти, однако истлев, я бы освободился от оболочки и навсегда остался даже не призраком, а всего лишь тенью самого себя. И я принял его предложение: время даёт свободу — свободу найти выход из сложившейся ситуации. И это, — Экриздис вновь коснулся шеи, — позволило мне дойти до конца своего пути, пусть и чужими усилиями…

— Зачем это? — невольно перебил его Гарри.

Не узнав собственный голос, он вздрогнул, и Экриздис приподнял брови, будто прося уточнить.

— Зачем вам становиться угрозой мирному времени?..

Колдун едва заметно усмехнулся, будто говоря: «Неужели ты ещё не понял?»

— Я тоже задавался этим вопросом. В самом начале я был лишён необходимой мне информации, чтобы сориентироваться и сделать какие-либо выводы…

— И всё же вы ему поверили, — возразил Гарри.

Действительно, наивно.

— Моя вера была обоснована тем, что во время своих бесчинств я не должен был находиться одной ногой в могиле. Как вы должны понимать, Гарри, столь несущественная угроза не позволила бы ему сделать ход, своевременно предоставив свои услуги высокопоставленным чинам из Министерства магии. — Экриздис расцепил замок из рук, вытянув ноги вперёд и, скрестив их на уровне лодыжек, тут же подался вперёд: — Я придерживаюсь того мнения, что опасность несёт в себе не злодей, а спаситель, одним из которых себя считает Волдеморт. Согласитесь, Гарри, злодей признаёт, что действует из эгоистичных побуждений, продиктованных жаждой чего-то определённого, будь то власть или же просто вид крови на руках; его действия могут быть весьма предсказуемы: к примеру, посетить Косой Переулок и, если некий Гарри не последует за ним, искромсать стадо невинных овечек, случайно забредших в тупик, где они остановились мило побеседовать, — протянул он. — А помыслы могут варьироваться, склоняя чашу весов в одну из сторон: простой разбойник или же безумец?

— А вы бы покромсали? — спросил он с усмешкой, переступив с ноги на ногу.

Влажная земля неприятно оседала под ногами.

— Конечно. Я же типичный злодей, — Экриздис безразлично пожал плечами, но насмешливые огоньки не смогли утаиться от Гарри. — Но всё меняется, если я скажу, что наш с вами разговор столь важен, что пара жертв незначительна, ведь на кону стоит судьба мира. Не так ли? Спаситель, пытаясь скинуть с себя оковы моральных установок, может считать себя истинным добром…

— Или необходимым злом, — перебил его Гарри, сощурив глаза.

Экриздис, подавшись вперёд, подпёр голову рукой и скосил взгляд куда-то в сторону.

— Вас задевают мои слова.

— Это не так.

— Не так, но задевают?

— Не задевают, я не спаситель и никогда не желал им быть.

— Нет, вы — герой. Своего рода карикатура, как, впрочем, и я. Мы две стороны одной медали, — он лениво махнул рукой, и перед Гарри застыли две маски: одна рыдала, вторая смеялась. — И нас обоих создали. Но вы давно откинули этот гротескный образ, что ж, позвольте и мне сделать это, — вскинул он голову, вперив в Гарри немигающий взгляд. — Волдеморт приведёт мир, с которым я нынче ознакомился и с которым всё ещё не хочу расставаться, к коллапсу. В силу своей уникальности он считает себя в полном вправе перевернуть основы нашего общества. И не только нашего, но и маглов и всех остальных существ, — чужой голос вновь завибрировал от напряжения. — И он сделает это с той же лёгкостью, с которой создал новую жизнь — меня. То, чего я не смог достичь за столько лет… — Экриздис скривился и спустя секунду рассмеялся, словно собственные неудачи забавляли его.

— Вы говорите о мире, словно он размером с мою ладонь и его так просто изменить. Один человек не обладает ни подобной властью, ни силой, ни даже физическими возможностями… Это попросту невозможно, — устало возразил Гарри.

Колдун вновь разразился скрипучим смехом, запустив ладонь в волосы и задумчиво перебирая пряди.

— Не обладающий ни властию, ни силой, ни физическими возможностями одинокий человек — это я, Волдеморт же — скверна, затронувшая каждый уголок земли. Даже вы, Гарри, тот, кто по праву и по справедливости должен его ненавидеть сильнее всех на всём белом свете, испытываете совсем иные чувства, — усмешка дёрнулась на губах, превратившись в маску едкого изумления: — И вы такой не один. Уверен, что вы, что я, что многие из нас глядят на змею, наперекор здравому смыслу и инстинкту самосохранения идут ей навстречу, позволяют побольнее себя укусить и ждут, пока она впрыснет яд, чтобы совершить личностный суицид.

— Среди ваших кумиров есть Салазар Слизерин? — спросил Гарри.

Экриздис вскинул брови:

— Вы читаете мои мысли. В моё время мало волшебников не ставило его на пьедестал или хотя бы не уважало за величие его деяний.

— Следуя вашей логике, вы умерли как личность уже давно, уважая его и следуя его идеалам, — заявил Гарри.

На чужом лбу пролегла складка, словно он задумался.

— Опасность таится в общности, — покачал головой Экриздис. — Волдеморт заразил множество людей своими мыслями и своим видением будущего.

— Вы говорите об общности, но потеряли из виду одно важное качество: что именно заставляет людей следовать за кем-то, — унял дрожь в голосе Гарри. — Не сочтите за оскорбление, но Салазар Слизерен не смог породить даже семя сомнения в сердцах остальных основателей и просто покинул Хогвартс, скинув «грязную работу» на другого.

Вслед за его откровением не последовало яростного возражения. Экриздис просто гипнотизировал его взглядом.

— Да, — вкрадчиво протянул он. — Вы следуете правильному пути, Гарри. В чём же разница? Возможно, в харизме? Закладывая фундамент Хогвартса, Салазар явно осознавал, что построить нечто великое невозможно в одиночку, но он был сам себе на уме. Можно считать его несостоявшимся гением, а можно — эксцентричным отшельником. Но то же самое можно сказать обо мне, о Мервине Злобном, Эгберте Эгоисте… Мы исследуем волшебство, высоко ценим уединение и не желаем ничего менять. Но есть и другая категория волшебников: такие, как Григорий Льстивый, воспользовавшийся доверием короля Ричарда и зарабатывающий на нём, сколько собственных мыслей он вложил в уста монарха, пользуясь его властью, чтобы обзавестись влиянием; Герпий Злостный, проворачивающий свои делишки во время симпосиев, где присутствовало больше маглов, чем волшебников — и обе стороны были ему подвластны. Ярдли Платт, с которым я был знаком лично, в своём желании истребить гоблинов чужими руками ловко манипулировал и теми и другими, заставив столкнуться их лбами. Безумцы ли? Я бы назвал Платта самым настоящим разбойником.

— Зачем вы мне всё это говорите?..

Холодный, влажный воздух неприятно оседал в лёгких, и сердце колотилось где-то в горле. Гарри отчаянно не хотел этого признавать, но понимал, что, отчасти признавая правдивость чужих слов, невольно выступает в роли заступника.

Экриздис покачнулся и встал, заведя руки за спину. Гарри даже не шевельнулся в попытке унять собственную дрожь.

— Волдеморт, которого вы устранили, Гарри, был таким же. Не разбойником, но безумцем. Он был мной, — колдун коснулся груди, поцарапав ногтями ткань мантии. — В долгосрочной перспективе, разумеется. Том Марволо Риддл — иной персонаж: двуликий, непонятый, скользкий и тем самым в десять раз опасней, потому что он не действует в собственных интересах, он действует в интересах высшей цели, которую сам же создал, но от которой отстранился, сделав эту цель целью многих. Ради этого он не гнушается карать и миловать, он меняет чужие судьбы, порабощает волю и подменяет воспоминания, умирает, сменяя маску, и избегает смерти, нарушая баланс всего сущего.