Глава 34. Мне больше никогда не стать частью тебя (1/2)

Стоя под проливным дождем,

Я растворяюсь в электрической буре.

Пытаюсь обрести мир в вере,

Но мне было дано так мало.

Внезапное, как раскат грома,

Просветление накатывает леденящей лавиной.

Притворяюсь, что всё эфемерно,

Но я безоружен перед обстоятельствами.

Мне больше никогда не стать частью тебя.

Снова бессонная ночь,

Я лишь мечтаю, чтобы всё это закончилось,

Господи, помоги мне это пережить.

Спускаясь по аллее воспоминаний,

Я виню себя в том, что тебя больше нет рядом.

Но твой голос, потерянный в отдающейся эхом боли,

Всё ещё слышен с дальнего берега.

Ocean Jet — A Part of You<span class="footnote" id="fn_30265421_0"></span></p>

— Ну что, теперь ты доволен? — поинтересовалась Офелия, недовольно поджимая губы после каждого слова, и посмотрела в окно. — Неужели нужно было именно сейчас рассказывать ему?

Том, откинув полы мантии, присел и глянул на каплю крови на столе. Видимо, заметив нарисовавшийся на его лице вопрос, она спешно пояснила:

— Я подлечила его руку. — И недовольно насупившись цыкнула: — А вот за общее состояние не ручаюсь.

— Это было необходимо, — сухо парировал он. — Поверь мне.

Около них нарисовался суетливый эльф, и в следующее мгновение все следы чужого пребывания исчезли со стола. Взамен появилась свежая скатерть вкупе с меню. Поклонившись, эльф тут же исчез.

Том раскрыл кожаный переплёт, уставившись на перечень блюд. Буквы перед глазами расплывались, и он моргнул. Офелия едва заметно взмахнула палочкой, будто проверяя полог на прочность, и хмуро уставилась на него, явно желая высказаться, но не решаясь. Том повёл плечом, приглашая её к действию.

— Знаешь, сколько раз я слышала это твоё «просто верь мне»? — усмехнулась она. — Чаще всего без каких-либо пояснений, ведь все тайны этого мира воплотились в одном-единственном волшебнике — куда уж мне до них, Том. Мне остаётся только понимать и верить! «Верь мне, Офелия, это лучший выход из положения... Верь мне, время всё расставит на свои места…» И наилюбимейшее: «Верь мне, всё пройдёт успешно». — Офелия понизила голос: — Успешно, Том, — это сколько принесённых жертв? Десятки, сотни… тысячи?

— Сколько понадобится, — спокойно изрёк он.

— И даже Гарри? — с вызовом спросила Ваблатски.

Повисла тишина.

Офелия вновь посмотрела в окно, а затем вполголоса добавила:

— Ты считаешь себя визионером, — её губы искривились в едкой насмешке. — Не боишься упустить нечто важное, обнаружив в конце пути, что вся твоя жизнь — сплошное сражение с ветряными мельницами?

— Я никем себя не считаю, просто делаю то, что необходимо.

— И снова это «необходимо»!

— Не стоит, Офелия, — Том поднял взгляд. — Ты сама не хотела вмешиваться в дела Конфедерации, и я уважал твоё решение, поддержав его: однажды встав на этот путь, нет пути назад.

— Всегда есть выход…

— Несколько по-детски.

— Это твои слова.

— Неправильно использованные, — возразил Том. — Святым мне не стать и не особо хочется, а со своей совестью я всегда смогу договориться, — он подался вперёд, склонив голову. — На столе всегда будут стоять весы, Офелия: жизни змеезубов или жизни маглов, жизни сасквотчей или жизни волшебников, жизни одних волшебников или жизни других. Не вижу смысла отмывать себя от грязи, когда она всё равно прилипнет.

— Дело ведь не в этом, — вздохнула она, нервно коснувшись лица. — Мне казалось, что, достигнув цели, ты остановишься, но вместо этого ты вновь себя уничтожаешь. Какой в этом смысл? Я просто не могу понять, зачем тебе всё это…

— Ты сравниваешь тёплое с мягким. Это бессмысленно. Спросить, зачем мне это — как спросить, зачем ты открываешь свою лавку день за днём. Я не собираюсь философствовать о смысле жизни. Ты зла на меня, и я понимаю, — констатировал он, кивнув.

— Зла? Я только что причинила боль кому-то намеренно с твоей подачи и должна снова поверить тебе, поверить без каких-либо пояснений, что так для него будет лучше. Да откуда тебе вообще знать, что для него будет лучше?! — с нотками негодования вскинулась она.

Том заметил, что всё это время сжимал в руке меню. Сделав заказ, он тут же захлопнул его и отложил в сторону.

— Вы долго общались… — заметил он вскользь, переводя тему. — Ты сомневалась?

— Пыталась подготовить почву и одновременно понять, как он всё воспримет, — нехотя отозвалась Офелия.

Подготовить почву?..

— Что ты ему ещё рассказала? — настороженно спросил Том.

— Вряд ли то, что я рассказала, можно считать компенсацией за моё дурацкое пророчество, — ворчливо ответила Офелия, едва заметно передёрнув плечами.

— Ты сама это начала, заикнувшись о том дне.

— А ты испугался, что он узнает, — пожала она плечами, словно её это не касалось.

— Потому что, — Том сощурил глаза, — ты могла всё испортить, если бы он взбрыкнулся.

— Говоришь о нём, как о зверьке, — на её лице обозначился явный скепсис. — Гарри ловит любые крохи информации — в этом мы с ним похожи.

— Не прибедняйся. Незнание каких-то деталей не лишает тебя знаний как таковых постфактум. А то, что тебе недостаёт, ты прекрасно выуживаешь у своих клиентов — будто я не знаю, кто числится среди них.

— Каких-то деталей? — Офелия многозначительно фыркнула.

Опустив глаза на собственные ладони, она пару мгновений рассматривала их, а затем с тревогой окликнула его:

— Том?

— У тебя только что случилось очередное видение? — насмешливо спросил он.

Проигнорировав выпад, Офелия совсем тихо попросила:

— Забирай его, и просто исчезните — если ты захочешь, вас никто не сможет найти… Всё кончено...

Том на мгновение замер, ощущая неприятный холодок вдоль позвоночника.

— Всё кончено, говоришь? — он криво усмехнулся, сложив руки на столе. — Кончено для кого? Мне ещё лет семьдесят разбирать завалы, скопившиеся из-за нелюбви некоторых к бюрократической волоките и из-за собственной — к сложностям. Для меня, Офелия, сейчас только всё начинается. Самое интересное, по крайней мере.

«Или не столь интересное», — стоило только вспомнить, как, переступив через порог, из-за движения воздуха ему на голову чуть не свалились бумажные башни из отчётов. Отто тотчас исчез за дверью, не дожидаясь его мнения на этот счёт, а Майнер прижался спиной к этой самой двери с тихим писком: «Это за последнюю неделю скопилось столько…»

Неделю — как же.

Но это уже не имело никакого значения.

Офелия нервно заправила прядь за ухо, собираясь что-то сказать, но он не стал дожидаться:

— Должен сказать, насколько я удивлён твоей внезапно проснувшейся наивности, — Том вскинул брови. — И пока не знаю, чем больше: тем, что ты считаешь, будто Гарри — чемодан, который я могу легко прихватить с собой и увезти, не считаясь с его мнением, или же, что я захочу это сделать. Что я сам способен сорваться с места и, не знаю… чем заниматься? — Том задумчиво протянул: — Сажать мандрагору? Может, жмыров разводить? Да даже будь это возможным, как ты видишь такое будущее?

Рука невольно дрогнула.

«…Что это за будущее для тебя?»

— Ты должна была уже понять: оставить свою жизнь позади не принесёт ему счастья, — заключил Том и веско добавил: — Невозможно дышать одним лишь человеком.

— То есть невозможно жить одной лишь любовью? — Она поджала губы, вновь уставившись в окно. — Или же это не принесёт счастья тебе, ведь обыкновенная жизнь — жизнь, которой живут тысячи волшебников — слишком заурядна для такой экстраординарной личности.

— Очень смешно, — флегматично отозвался он. — Я такого не говорил.

— Но ты всегда так думал, мечтая хватать звёзды с неба, — Офелия еле заметно пожала плечами. — Твоя правда: я наивно полагала, что после всей этой встряски с Волдемортом ты возжелаешь чего-то нормального, уйдёшь, скажем так, — она вернулась взглядом к Тому, — в отставку и на не столь отдалённом побережье будешь наслаждаться банальностью новообретённых чувств с человеком, который смог преподнести тебе этот дар.

— Давишь на меня жертвами, а теперь хочешь обесценить их? Хочешь, чтобы я всё бросил на полпути и сбежал с мальчишкой, чтобы нежиться в морской пене? — Том понизил голос до едва слышного шипения. — Не стоит читать мне нотации, Офелия.

Она скривилась, спокойно поправив несколько выбившихся из причёски волос, а затем вздохнула, будто сдаваясь, чтобы следом грозно фыркнуть:

— Да к чёрту!

Том вскинул брови, наблюдая за ней.

— Я отчасти понимала твои помыслы, отчасти поддерживала, но теперь… Что тобой движет теперь? Зачем ты впутал в это и его? Мальчик полюбил тебя, — яростно прошептала Офелия, словно доверив большой секрет. — Полюбил настолько, что готов простить такое, за что другие бы проклинали до конца жизни и даже после…

— Непредвиденные обстоятельства случаются, — мазнул он взглядом по чашке с кофе и подогрел её.

Офелия хмыкнула, помрачнев ещё больше.

— Добровольно сдаться в плен, выдвинуть Дамблдору требование о личном надсмотрщике, постоянно провоцировать и позволять над собой измываться, чтобы потушить пламя ярости, плавно превратить желание мести в страсть, а затем испить эту чашу до конца, чтобы из страсти вылупилась любовь — это непредвиденное обстоятельство? Мне кажется, ты забыл, с кем сейчас разговариваешь.

— Оказывается, тебе и не нужно, чтобы я всё рассказывал в деталях, — Том неторопливо отпил, вдохнув горьковатый аромат, и добавил: — Во-первых, Дамблдор и сам был рад стараться, вернув своего верного коня на шахматную доску…

«Том, я устал, — перед взором предстала сломленная фигура старика. — Наверное, — он усмехнулся, — я и правда слишком стар для новой партии с тобой». Дамблдор передвинул ферзя и, подняв утомлённый взгляд голубых глаз, сообщил: «Одним ходом ты обернул Гарри против меня…» «Какое громкое заявление, — перебил его Том. — Было вполне ожидаемо, что он подслушает. Разве не на эту черту характера ты опирался, когда подкидывал ему очередную загадку? — и, к счастью, что она сохранилась. — Будь Гарри другим, тебе пришлось бы водить его за ручку по закоулкам лабиринта, а не подкидывать нужные инструменты и информацию, полагая, что он исполнит всё в лучшем виде».

«Почему тебя это злит? — внезапно спросил Дамблдор. — Кажется, — старик горько усмехнулся в усы, — ты возмущён, когда сам поступил ещё хуже». Том подался вперёд, передвигая ладью: «Наверное, потому что впервые ты пошёл на поводу у кого-то. Почему же, интересно? Возможно, потому что растерялся в тот день, м? — Том поднял взгляд, насмешливо сощурившись. — Подвёл Поттеров, не смог понять, кто предатель… или же смог? И просто ожидал, как же себя проявит годовалый победитель Тёмных Лордов один на один?»

Дамблдор лишь поджал губы, сделав свой ход: «Дурсли были его лучшим шансом на выживание. Древняя магия защитила его». Том протянул, смакуя это слово: «От меня? Да, а что же остальные? А от его же родственничков? Позволю тебе заблуждаться и дальше. А во-вторых, будешь сравнивать? — он вернул усмешку. — От меня он ничего иного и не ждал, чего нельзя сказать о тебе, добрый волшебник Альбус Дамблдор. Разочарование и неоправданные надежды много горче для ребёнка, чем очередное подтверждение чьих-то злых умыслов». «Не говори того, чего не знаешь, — возразил он. — Я привязался к мальчику и дорожил им. Всегда так было и так будет». «Поэтому вновь превратил его в шпиона, сославшись на такую банальность, как избежание общественного переполоха, в переводе, общественное спокойствие, в переводе, общее благо, — кивнул Том, шагая пешкой. — И всё, чтобы удовлетворить собственные потребности». Альбус задержал дыхание, коснувшись лица, будто смахивая сонливость: «Ты бы мне не сказал. Гарри… Я думал, что существовала маленькая вероятность того, что он сможет увидеть». «Не сказал бы из вредности? — Том вскинул брови, тихо рассмеявшись. — А ты не думал, что, раз Геллерт не вышел с тобой на контакт, значит, не хочет этого. Или ты считаешь, что он сменил одну тюрьму на другую?» «А разве не так?» — тот подался вперёд, и впервые в его глазах загорелась искра жизни, и всё лицо будто ожило. «Ради разнообразия, Альбус, — насмешливо протянул он, — попробуй просто попросить меня. И да, ты сдаёшь. Шах и мат».

Воспоминание растворилось, и Том прочистил горло.

— А во-вторых, — медленно протянул он, — ты и правда считаешь, что после всего этого Гарри должен был воспылать ко мне нежными чувствами? Мне всего лишь было нужно, чтобы он не шарахался от меня, как от прокажённого, и язык мне не откусил в порыве ненависти.

— Ты мог воспользоваться поцелуем дементора, — парировала Офелия, сверкнув глазами. — Не было нужды вступать с ним… в более близкие отношения.

— Поцелуй был на крайний случай. Не хотелось преждевременно делать из него пускающего слюни идиота: заклинание не до конца мною проверено и неидеально, а Поттер пригодится мне на суде — моя просьба не вмешиваться действует на него, как красная тряпка на быка. Хоть это и формальность, но, — Том повёл плечами, — сама понимаешь, как это нудно и длительно.

— Ты знал, что так должно было произойти, — с нажимом заявила она.

— Предначертанные судьбой возлюбленные? — Том коротко рассмеялся и, сощурив глаза, подался вперёд. — Вопиющая глупость...

— Разве не это ты искал? — перебила его Офелия, тоже склонившись вперёд. Её лицо чуть побледнело, а на щеках выступил румянец. — Разве не любовь?

— Любовь, а не возлюбленного, — Том легонько коснулся виска. — Прореха благополучно затянулась, сила вернулась, Гарри успешно исполнил свою роль. Смысла видеться с ним больше нет — у меня и других дел навалом. Что он сказал тебе перед уходом?

— Что ты всё такой же помешанный на пророчествах ублюдок. Из всего это мне особенно пришлось по душе. А теперь особенно: если бы я знала, что ты воспользуешься им в качестве пузырька своей лечебной пилюли и выбросишь, промолчала бы тогда, — нейтрально добавила она. — Зачем ты послал его ко мне?

— А что в этом необычного? Ты часто обучаешь самых непоседливых новичков окклюменции, а у Поттера с этим явно были проблемы — ты помогла и теперь присмотришь за ним.

— АГА! — резко хлопнула она по столу, приподнявшись.

И хоть полог не выпускал и звука, но все обернулись, уставившись на неё в немом удивлении. Офелия помахала рукой особенно любопытным и, опустившись обратно, тут же заявила:

— Это ещё почему я должна за ним присматривать? — её цепкий взгляд блуждал по его лицу в попытке выявить любой намёк, и Том улыбнулся, чем вызвал свирепый оскал. — Почему ты говоришь об этом, да ещё и с таким видом?

— Как я уже сказал, у меня много дел: я не знаю, сколько займут пляски с Экриздисом.

— И, конечно же, дело не в том, что там написано, — она указала глазами на записку, хранящуюся во внутреннем кармане мантии.

— Откуда мне знать, что там — я не читал твои каракули.

— Я тоже не читала. Это Эдмунд записывал. Думала, ты прочтёшь и захочешь обсудить.

Том покачал головой.

Ему не нужно было читать, чтобы догадаться о содержании.

— Тогда отдай обратно, — Офелия протянула ладонь.

— Нет, — отклонился он, усмехнувшись. — Ты ведь прочтёшь и будешь меня донимать.

— Почему это? — вскинула она брови. — Или ты уже прочёл, и там нашёлся повод, чтобы тебя донимать? Или чтобы нести всю эту чушь, чтобы я разочаровалась в тебе и потом ещё больше разочаровала Гарри?

— Откуда мне знать.

— Повторяешься, — фыркнула Офелия. — Будто я не видела вас двоих в Министерстве.

Том покрутил в руках чашку.

— Что ещё он сказал?

— Что именно ты хочешь услышать? Насколько он обозлился в целом или разочаровался именно в тебе? И не всё ли равно? Гарри ведь исполнил свою роль, — едко процитировала она.

Том вздохнул, прикрывая глаза на мгновение.

— Хочу понять, что вероятнее: что он придёт ко мне за объяснением или же начнёт избегать. Нам придётся сталкиваться все эти дни — это неудобно.

Неловко.

Над ухом раздался щелчок, и он приоткрыл веки, увидев, как Офелия положила ладонь на стол, удовлетворённо кивнув.

— А чего бы тебе хотелось больше?

— Так что он ещё сказал?..

— Что ты прекрасный актёр и талантливый врун, эгоист и безумец; что ты посвятил свою жизнь пророчеству и следовал ему, как инструкциям в учебнике по зельеварению… — задумчиво перечисляла Офелия, вызывая в нём тупое раздражение и покалывающую где-то в районе сердца тоску, от которой он то и дело пытался мысленно отключиться, но получалось скверно.

Даже зелье не приглушало до конца новую палитру эмоций. Негативный спектр чувств окрасился в новые оттенки, и эмоции стали более глубокими, более насыщенными, более терзающими и захватывающими.

Воспоминание кольнуло холодом.

В ту ночь он проснулся от раздирающей нутро боли. Гарри спал, свернувшись калачиком у него под боком. Том буквально сполз с кровати и, сцепив зубы, ввалился в ванную, прямо в одежде сунувшись под струи ледяной воды.

Эмоции сжигали его изнутри, ломали каждую косточку в теле, будто он снова возрождался в том треклятом котле. Рассеивающийся Глациус превратил воду в крошечные кристаллы льда, а ночь — в вечность. Он знал, что это должно произойти рано или поздно — изменения были неотвратимы, — но ошибся в одном: в скорости исцеления. Процесс должен был быть плавным, таким же постепенным, как и время, что он провёл в ожидании, пока его магическая сила менялась под влиянием нового носителя. Перемены эти были не столь существенны: всё-таки то, что их палочки — близнецы, не простое совпадение. И именно поэтому Поттер, дитя — пусть и дурацкое определение — «естественной» любви своих родителей, не имеющий ни одного изъяна в своей ауре и вместивший частичку его души, что сделало его тело со временем благодатной почвой для опробования непростого фокуса, был его единственным шансом — судьба хоть и была жестока, но не обманула.

После первого глотка он не ощутил никаких серьёзных изменений, после второго более болезненного для Поттера эксперимента — будто летнее солнце опалило кожу на мгновение, после поглощения существенной части — он чуть не сошёл с ума. Не столько от боли, сколько от того, что почти был оглушён собственными эмоциями — словно множество голосов кричало наперебой в наглухо закрытой комнате, а он стоял посреди этого безумия, не в силах сконцентрироваться на чём-то одном.

И это состояние не было для него в новинку.

Ещё на кладбище он осознал, что с ним что-то не так: он испытывал всю полноту чувств, но испытывал всего много и сразу, буквально находясь на грани истерики. И, возможно, решение извечной проблемы обрадовало бы его, если бы чувства не оказались столь… деформированы, извращены, неправильны — будто отравлены чем-то. Им самим, скорее всего. Он рискнул, отдав Гарри огромный осколок своей души, а потом рискнул во второй раз, превратив в крестраж раненый маледиктус. И теперь внутри почти ничего не осталось, чего нельзя было сказать про эмоции. Он смотрел на Поттера, который едва стал подростком, и понимал, что внутри разгорается нечто похожее на желание, пугающее и неправильное — извращённое и диктующее ему свои правила.

Безумие.

Мальчик плескался в чистом ужасе, а Том утопал в чужом отчаянии, пытаясь сопротивляться необъяснимому голоду внутри, порождённому видом Поттера. С трудом разорвав зрительный контакт, он осмотрел своё тело, силясь понять, в чём причина такого смятения. Однако без ауролога сделать это было невозможно: ему срочно нужен был специалист и зелье, чтобы подавить бушующую внутри бурю.

Том расхаживал взад-вперёд, распределяя собственные эмоции на несколько подуровней, чтобы в какой-то момент потерять концентрацию и вновь забыться в этом хаосе. Ярость от собственного бессилия взбудоражила и старую ненависть, давно улёгшуюся под тоннами пыли, когда он вцепился в палочку в мимолётном желании снести плиту, где были выгравировано имя: «Том Риддл».

«Ты, Гарри Поттер, стоишь на останках моего покойного отца, — тихо прошипел он. — Он был маглом и дураком... как и твоя дорогая мамочка. Но они оба пригодились нам, не правда ли?» И он говорил, и говорил, и говорил, отвлекая самого себя и мысленно отсчитывая секунды, когда краем глаза заметил слабую вспышку, которую легко можно было принять за угасание светлячка. А потом шагнул вперёд: «Круцио!»

Судорога, охватившая Гарри, была сладка, столь сладка, что отголоски боли, мерцавшие в широко раскрытых от ужаса глазах, достигали и его, медленно остужая шквал эмоций внутри: «Отвяжи его, Хвост, и верни ему палочку».

А теперь покажи мне, что я ошибался…

Мысль едва успела оформиться в его голове, когда Том тихо спросил: «Тебя учили сражаться на дуэли, Гарри Поттер?»

Мальчик лишь задумчиво моргнул, будто что-то вспоминая: он хромал и явно понимал, что находился в заведомо проигрышной ситуации. Единственный шанс Поттера к побегу — обезоружить противника, но сможет ли он, знает хотя бы какое-нибудь заклинание? Чему его учил Дамблдор?..

«Мы должны поклониться друг другу, Гарри», — сказал Том, склонившись и не сводя с Поттера пристального взгляда.

Нет, ни черта он не знал.

«Ну же, приличия надо соблюдать. Дамблдор был бы рад увидеть твои хорошие манеры... поклонись смерти, Гарри».

Тот смотрел на него чуть удивлённо, но ненависть в чужом взгляде не затухала ни на миг, будто неистлевающий уголёк позади изумруда. Ненависть могла придать ему сил, а могла заставить совершить глупость. И тогда Гарри был ближе ко второму варианту, чем к первому.

Не время гордиться, мальчик.

«Я сказал, поклонись», — прошелестел Том и поднял палочку. Гарри согнулся, но вместо того, чтобы использовать эти несколько мгновений и осмотреться, чтобы найти путь к отступлению — две памятные статуи совсем близко, — он уставился на него исподлобья, источая яд.

Недостаточно хладнокровен, чтобы оценить ситуацию, но и недостаточно ожесточён, чтобы идти на поводу у ярости. Он больше напуган. Как и должно быть.

«Круцио», — прошептал Том, и Гарри закричал.

Боль и ярость смешались в чужом голосе, разлетевшись по округе, смешиваясь со смешками Пожирателей, когда Поттер врезался в них, тут же буквально упав к его ногам.

Кричи, Гарри.

Том мысленно осклабился, ощутив нервную дрожь.

Нет.

«Больно, правда, Гарри? Ты ведь не хочешь, чтобы я сделал это снова?»

Гарри захлебнулся от отчаяния и показной смелости. Он поджал губы, взглядом, подёрнутым дымкой боли, взирая на него. Вся его поза выказывала упрямство и нежелание подчиняться.

Он не ошибся — даже перед лицом смерти Поттер скажет «нет».

«Я спросил тебя, хочешь ли ты, чтобы я сделал это снова? — повторил Том медленно. — Отвечай! Империо!»

Последняя проверка…

«Не буду!» — громогласное восклицание Поттера откликнулось внутри томлением.

…пройдена.

«Не скажешь „нет“? Гарри, прежде чем ты умрёшь, я должен научить тебя слушаться старших... может, поможет ещё одна маленькая доза боли?» — тихо спросил Том и наконец-то заметил, помимо бравады и ненависти, ещё и решимость, исказившую тонкие черты лица.

Однако вместо того, чтобы проскользнуть меж толпой, больше занятой перешёптываниями и смешками, Гарри перекатился к мраморному памятнику и застыл за ним, дыша так загнанно, что, наверное, во всей округе было слышно, сколь сильно он напуган.

Глупый ребёнок, почему ты не убегаешь, а сражаешься?

«Мы тут не в прятки играем, Гарри, — напомнил он, подавляя ярость внутри и давая мальчишке собраться с мыслями: — От меня не спрячешься. Может, ты устал от нашей дуэли? Может, ты хочешь, чтобы я закончил её сейчас, Гарри?..»