Глава 33. Прямо во сне я влюбился (1/2)

Не береди мою душу.

Всё это время я не знал, как мне быть сильным:

Глубоко в душе, прямо во сне, я влюбился,

Как оказалось.

Оставь меня или люби по-настоящему;

Оставь меня, если не знаешь, как себя чувствовать;

Оставь меня — это за пределами моего понимания;

Оставь меня.

Твоя душа — это твоё сердце

Под моей кожей — я думал, что нашёл что-то настоящее.

Сделай это живым.

То, что скрывалось под твоей улыбкой, — совершенно ничего:

Просто пустые глаза и пустая душа.

Оставь меня или люби по-настоящему.

Свободный перевод

Dewian Gross, Artak – Leave Me Now</p>

Гарри замешкался.

— Воспоминание задавало обычные и в то же самое время чудные вопросы, — он поднял глаза, ничуть не расстроенный ответом Ваблатски: она и так многое ему раскрыла, а требовать больше было бы наглостью с его стороны. — Спрашивал, как я одолел Волдеморта, как сумел уцелеть — словно это имело какое-то значение. В тот момент я думал, что его интерес обусловлен желанием предотвратить подобное в будущем: чтобы никто другой не смог отыскать его слабое место и противостоять ему подобным образом…

— Сейчас твоё мнение изменилось?

— Сейчас я вспоминаю и другие моменты, — Гарри усмехнулся, скосив взгляд в сторону.

Парочка, застывшая меж столов, продолжала ворковать, вызывая у него глухое раздражение неясного характера. Хорошо, что он хоть не слышал, о чём шёл разговор.

— Я никогда не заострял на этом особого внимания, считая манией величия или же хвастовством то, что Том… Волдеморт постоянно делился со мной своим modus operandi, — продолжил Гарри, переключив внимание на Ваблатски. — Тогда он рассказывал, как выживал, хотя сейчас я считаю, что умнее было бы умолчать… Зачем врагу, то есть мне, — хоть я и был всего лишь одиннадцатилетним мальчишкой, — знать, что он может вселяться в чужое тело? — Гарри покачал головой. — Зачем пояснять мне в Тайной комнате, сколько жизни оставалось в Джинни и сколько она вложила в него? Что именно это послужило тому, что он смог обрести физическое воплощение? Мне видится это неосмотрительным с его стороны, а кое-где даже, — Гарри поёжился, — ненавязчивой подсказкой. После определённых моментов и откровений с его стороны я пытался уложить в своей голове все разрозненные фрагменты, но во время нашего с вами разговора меня взволновало кое-что ещё.

Ваблатски настороженно глянула на него, еле заметным жестом приглашая продолжить, и Гарри, помедлив пару секунд и собравшись с мыслями, заключил:

— Том из дневника сказал мне, что так долго ждал этой минуты, ждал возможности увидеть меня и поговорить со мной… Конечно, Джинни рассказала ему обо мне, о знаменитом «Мальчике, который Выжил», победителе Тёмного Лорда из-под бортика своей кроватки… Тогда я именно с этим связал его слова, а он подтвердил, — Гарри не сводил взгляда с предсказательницы и поэтому заметил еле видимый румянец, проступивший на щеках и носу. — Однако, для того, кто существовал столько лет, время — вещь относительная. Даже год, скорее всего, не имел определения «так долго» для заснувшего на страницах дневника воспоминания, чтобы ему внезапно стало не терпеться со мной встретиться, — усмехнулся Гарри, прищурившись, когда Ваблатски отвлечённо кивнула, будто соглашаясь с ним, однако напряжения ей скрыть не удалось. — Зачем он заставил Джинни оставить подсказку и стал ждать меня? Зачем привёл к себе, ещё не материализовавшемуся в этом мире до конца, и посему уязвимому из-за привязки к дневнику? Ведь он мог забрать Джинни, закончить процесс, и тогда вряд ли ребёнок, коим я являлся, мог соперничать с ним: проценты того, что он сможет убить меня, сразу бы возросли.

— Я не знаю, что тебе сказать, Гарри.

— Я ещё не задал свой вопрос, мисс Ваблатски, — едва улыбнулся он. — Мне не даёт покоя, почему шестнадцатилетний Том так ждал моего появления и так хотел со мной поговорить? Настолько сильно, что рискнул успешным воскресением… ради того, чтобы задать несколько вопросов о своей смерти? Вряд ли. Если он был достаточно умён, чтобы провернуть эту авантюру, то должен был понимать, что подобную информацию можно получить чуть позже: после своего триумфального возвращения. Опасался ли он возвращения Дамблдора? Но каких-то полчаса ничего не изменили бы. Тогда… он настолько горел от нетерпения, чтобы убить меня да поскорее? Не спорю: всё, что касалось меня, почему-то делало его несколько неосмотрительным, но за этим скрывался страх перед пророчеством Трелони. Однако знала ли Джинни о нём, чтобы поведать дневнику? Сомневаюсь. Поэтому воспоминание знало лишь то, что я победил его каким-то чудесным образом, но спешка была не обоснована. Да, я был сопляком, но всё же он знал, что я стал причиной его падения, но до того самого момента не знал почему — он пошёл на ненужный риск, даже имея в своём арсенале Василиска, приглашая меня в комнату.

Гарри открыл было рот, чтобы добавить, что эта черта не присуща Риддлу, но вспомнил, как тот рискует сейчас, и замолк, понимая, что подобное могло быть в нём всегда. Том сам сказал, как любит рисковать. Если, конечно, это был не сарказм.

— Мисс Ваблатски, простите меня за подобные рассуждения вслух, но внутри меня сидит смутное неоформленное чувство, и я могу лишь кружить вокруг него, снабжая и себя, и вас неясными догадками.

Та вздохнула, бегло посмотрев в окно.

— Вы ведь знаете причину? — настойчиво спросил Гарри.

— Знаю, что заключённые частички души в крестражах постепенно сходят с ума, но… — она перевела рассеянный взгляд на него, — я подозреваю, почему даже слегка искажённая версия так хотела тебя увидеть.

Гарри вздрогнул, не ожидая какого-либо подтверждения своим извилистым блужданиям, и подался вперёд:

— Почему?

Ваблатски улыбнулась, но улыбка показалась ему натянутой, точно застывшая маска за секунду поместилась на прежде воодушевлённом и экспрессивном лице:

— Я расскажу тебе, Гарри. Но прежде мне бы хотелось кое-что понять и чтобы кое-что понял ты.

— Что же?..

— Давай продолжим нашу беседу, — предложила она, рассмеявшись, но смех был настолько искусственным, что заставил его ещё больше насторожиться. — Мне интересно, Гарри, будь ты на месте Тома, к чьей помощи прибег бы сперва? — с искренним интересом осведомилась она и склонила голову набок, оценивающе рассматривая его. — К помощи нынче директора школы, Альбуса Дамблдора, или же позвал бы на подмогу своих друзей, чтобы решить, что со всем этим делать?

Гарри нахмурился, понимая, что даже не раздумывал над ответом — безусловно, к помощи друзей, — а Ваблатски, видимо, заметив горящий в его глазах ответ, добавила:

— Знаешь, я была рада, что Том обратился ко мне: ведь поделиться подобным — это высшая степень доверия. Но, с другой стороны, он вовлёк меня в эту часть своей жизни, не спросив моего на то согласия и тем самым усложнив моё существование. Он сделал меня хранительницей ключей от своих тайн, — предсказательница усмехнулась. — Что является сомнительным удовольствием.

— Как вы сблизились — тоже секрет?

Ваблатски на мгновение замерла. На чужом лице отразилась лёгкая задумчивость, которая тут же перетекла в хриплый смех — теперь уже открытый и полный задора:

— О, если честно, это тайна и для меня в том числе, — она пожала плечами. — Мы познакомились на церемонии распределения, если это можно назвать знакомством. Том повернулся ко мне — а тогда я не знала абсолютно ничего о нём — и спросил: «Ты ведь из прославленной чистокровной семьи Ваблатски, в чьих сердцах живёт дар предсказания?» Я так растерялась, что просто молча кивнула, а он воспользовался моим замешательством, чтобы заявить: «Погадаешь мне, насколько великим я стану в будущем?» — Ваблатски усмехнулась, словно заново переживая это. — Мне не позволили манеры сказать ему, куда он может идти с такими требованиями, но и промолчать я не смогла, заявив, что нас, скорее всего, распределят на разные факультеты и знакомство не станет продолжительным.

— Что же он ответил? — Гарри откинулся назад, спрятав нижнюю часть лица в вороте свитера, чтобы утаить рвавшуюся наружу улыбку ото всех, включая самого себя.

— Как раз в тот момент его позвали, а я осталась дожидаться своей очереди, — улыбнулась она краешком губ, явно напуская таинственности. — Очередь замерла, хотя распределение шло достаточно быстро, и всё потому, что Тому захотелось поговорить со шляпой, — Ваблатски театрально закатила глаза. — Он спорил с ней: как оказалось после, сомневался в критериях шляпы и чуть не довёл её до истерики, пытаясь доказать, что одни лишь качества не могут являться определяющим фактором для такого сложного выбора. Мол, подобное может быть принято только в качестве совета, а факультет должны избирать сами ученики… Бунтовал, одним словом.

Гарри прикусил губу, сдерживая веселье, и глубоко вдохнул. Свитер почему-то пах чем-то неуловимо древесным с примесью дыма и молодой листвы, и создавалось ощущение, что Том стоит позади, наблюдая за их беседой.

Ваблатски тем временем тихонько вздохнула, разведя руками:

— Тогда заместитель директора подошёл поинтересоваться, что случилось… И вот, наконец-то, на весь зал разнеслось «Слизерин». К слову, я ничуть не удивилась.

— Вы не боитесь, что Том будет не в восторге от того, что вы делитесь этим со мной? — внезапно спросил он, потому что не мог отделаться от ощущения, что тот где-то рядом, и это заставляло нервничать.

— А кто же ещё может поведать тебе школьные байки о нём? — шёпотом спросила она, иронично вскинув брови. — Ты сам учился в Хогвартсе и понимаешь, что факультеты больше похожи на команды: если ты играешь за одну, то связь с остальными выглядит неприглядно и даже порицается. Я думала, он усвоил эти негласные правила — так и было на людях, — но в середине первого курса он поймал меня после Истории магии со словами: «Ты обещала мне погадать!» Тогда я отмахнулась от него, соврав, что не умею. Мне показалось, что он поверил, и мы больше не сталкивались нигде, кроме общих уроков да столовой, но с начала второго курса Том вновь пристал ко мне, — Ваблатски едва заметно хмыкнула. — Он всегда умел убеждать. Что ж, я была удивлена такой страстью к весьма сомнительной науке — в те года к прорицанию относились с ещё большим скепсисом и воистину уважаемых гадалок можно было пересчитать по пальцам одной руки не только в нашей стране, но и в целом мире. К концу второго курса у меня практически не было близких друзей, одни лишь знакомые… У Тома, в свою очередь, уже была сформирована постоянная компания.

— Но он не считал их друзьями?

Она тихо рассмеялась, озадаченно потерев лоб:

— Он тебе ничего не рассказывал?

— Рассказывал о своей проблеме… с эмоциями. С конкретной частью, точнее. А также о чистокровных семействах. Упоминал, что проводил лето у Лестрейнджей, — с заминкой перечислял Гарри. — Когда я просматривал некоторые воспоминания Слизнорта, у меня создалось ощущение, что Том изначально считал их скорее последователями, чем друзьями. Я несколько удивлён, что он вообще смог с кем-то сблизиться, — с заминкой добавил он. — Том упоминал, что такие эмоции, как восторг, симпатия, благодарность, он не мог ни ощутить, ни даже просто понять. Но что им тогда двигало, когда он сблизился с вами, мисс Ваблатски? Простая заинтересованность? Выгода? Если тебе неведома симпатия, сострадание, если не испытываешь вину или же жалость… Сложно сохранять лицо на протяжении стольких лет, полагаю. Окружающие должны были замечать, что с ним что-то не так.

— А разве вина или жалость — это позитивные эмоции? Почему ты думаешь, что он не испытывал жалости? — вскинула она брови. — В этом и была загвоздка: наши эмоции тесно сплетены друг с другом. Часто мы даже не замечаем, как переходим из одного эмоционального состояния в другое, диаметрально противоположное. Радость может стать поводом для грусти так же, как и необоснованная злоба поводом для вины, а для мук совести — вспышка ярости, для жалости — возможная симпатия? Что, если ты можешь ощущать лишь негативные последствия? Не ощутив симпатии к человеку, тебе его просто жалко.

«Необычно испытывать ревность, когда не можешь любить, правда?» — пронеслась мысль в его голове, и Гарри коснулся лица, ощущая ещё более колючую шероховатость щетины.

Эмоции Тома нарушили логическую цепочку, представляя в его голове огромное фамильное древо. Каждая эмоция имела своё название и свой портрет, вот только часть из них была вычеркнута, вырвана, но при этом вязь из линии спускалась к другой эмоции. Связь сохранялась.

— Познаешь ты друга и в радости, и в грусти — почти что обеты, — хмыкнула Ваблатски, театрально приложив ладонь к груди, а затем почти зверски воткнула ложку в остатки пирога. — Полагаю, его толкнула ко мне выгода, как ты и сказал, но я предпочту думать, что то была тоска. И даже я не сразу заметила, что с ним что-то не так. В первый год, после его странного предложения, я изредка наблюдала за Томом, и единственное, что мне бросилось в глаза — это то, что он был более прилежен и менее улыбчив, чем все остальные. Что, впрочем, сложно назвать странностью: на моём факультете были более чудаковатые экземпляры, — заключила она насмешливо, округлив глаза, и уточнила: — Так, а какое именно лето он упоминал?

— Он часто гостил у Лестрейнджей? — ответил вопросом на вопрос Гарри и нахмурился.

— Несколько раз, — уклончиво пояснила Ваблатски. — И говоря о Лестрейнджах, исходя из всего сказанного, мне сложно дать тебе ответ — только сам Том знает, считал ли он их друзьями или же нет. Я лишь знаю, что с Корвусом он был более близок, чем с остальными.

Гарри замолчал на мгновение, пытаясь мысленно воспроизвести собрание Клуба Слизней. Там определённо присутствовал Лестрейндж, но видение было столь быстрым, а он настолько сильно сконцентрировался на Риддле, что не обратил внимания на всех остальных.

— Том, — задумчиво заговорил Гарри, — особенно ценил Лестрейнджей и Беллатрису, однако, насколько я знаю, среди Пожирателей никакого Корвуса не было ни во время первой войны, ни позже. Только… сыновья? Лестрейндж-старший погиб ещё до войны?

— Во-первых, Беллатриса, — Ваблатски развела руками, — была урождённой Блэк. Не стоит этого забывать. А во-вторых, нет, Корвус не погиб — он до сих пор жив, но давно покинул эти края.

— Мне казалось, что все они стали первыми членами в рядах Пожирателей смерти. Разве нет?

Ваблатски слегка нахмурилась и покрутила ложкой в воздухе, будто разговор принимал неприятный для неё оборот. Гарри же не торопил и не требовал. Что-то в сказанном ею насторожило его, но он опять не мог оформить из смутного ощущения тревоги конкретную причину для неё.

— Сложно… — вполголоса протянула Ваблатски наконец. — Думаю, тебе лучше спросить самого участника этих событий о Корвусе.

— И Том расскажет? — с толикой скепсиса поинтересовался Гарри скорее у себя самого, чем у неё.

— А вот этого я и правда не знаю, — коротко рассмеялась Ваблатски, покачав головой. — Что ж, Гарри, мы с тобой такие… болтливые сегодня, — усмехнулась она, явно желая сменить тему побыстрее. — Считаешь ли ты подлым и недостойным поступком то, что в тот день мы не отправились к Диппету с чистосердечным признанием, а воспользовались смертью Миртл: точнее, Том воспользовался, а я поддержала, как ты выразился, став пособницей?

— Нет, мисс Ваблатски, — Гарри опустил взгляд, гипнотизируя в течение нескольких долгих секунд крошки на тарелке и глубже зарываясь носом в свитер, из-за чего голос звучал приглушённо. — Не вижу смысла скрывать, я тоже часто нарушал правила, почти всегда считая это нарушение обоснованным. Но что делает его таким? То, что я считал это правильным? В свете определённых событий не могу понять, было ли это распланированным изначально, или я поступал так по собственной воле.

— Лишь Империус может заставить тебя действовать, следуя пошагово чужой прихоти, ну или направленная на тебя палочка. Даже в упомянутом тобой случае с Тайной комнатой. Чего бы от тебя не ждал Том или кто-либо другой, всегда оставалась вероятность того, что ты не явишься туда по собственной воле или же по случайности, — вновь усмехнулась предсказательница. — Чьи-то поступки можно лишь приблизительно просчитать, можно поспособствовать дельным советом, но само поведение слишком переменчиво, ведь человеческий фактор — это непредсказуемый фактор.

— Что ж, тогда можно сказать, что я мысленно проклинал — помню, что мой первый детский порыв после открытия волшебства был наслать проклятие на кузена, — врал, воровал, даже, бывало, шантажировал, вскрывал замки, проникал на чужую собственность, мучил, убивал… Тома несколько раз? — Гарри хмыкнул. — Мне казалось прописной истиной, что, имея добрые намерения, сомнительные с точки зрения морали поступки ничего не значат — все средства хороши для достижения цели. Мне… нам так казалось. Поджечь чью-то мантию, чтобы остановить мнимое проклятие, думая, что «он ведь взрослый волшебник и профессор, сможет и погасить», а ведь всегда остаётся крошечное «а»: а что, если… — Гарри коснулся лица, оттянув ворот. — Что, если, увидев огонь, профессор впал бы в ступор и не смог потушить его вовремя?.. Что, если бы рядом оказался некто мнящий себя сведущим во всех областях, — тут же перед глазами появился Локхарт, и Гарри скривился, — и вместо того чтобы погасить, раздул бы пожар… Возможно, опасности не было, но, быть может, мы во многом ошибались? Не в самих действиях, а в их оценке.

— А может, ты просто вырос, — со спокойной улыбкой заметила Ваблатски, воспользовавшись наступившей тишиной. — Ребёнок не ведает, что творит, не понимает до конца, что его поступки могут иметь серьёзные последствия. Будь дети такими рассудительными, осознающими последствия каждого своего шага, то не пришлось бы их учить… не совать пальцы в розетку — так ведь говорится?

— Так, — мягко улыбнулся Гарри.

— С другой стороны, — Ваблатски забавно подпёрла лицо рукой, сделав испуганные глаза, — даже не все умудрённые опытом волшебники осознают всю серьёзность чар, которые применяют, не все читают перечень побочных эффектов, балуясь зельями… Буду банальна, — она развела руками, — но это просто жизнь и не стоит винить себя, Гарри. Ты был удивлён тем, что Том с таким эмоциональным багажом смог сохранить лицо, я же удивлена, что ты смог сохранить самого себя, не став жестоким, не став мстительным, не разочаровавшись в людях. Ведь оступиться очень просто…

— Вы преувеличиваете, — возразил он вполголоса. — Я ведь оступался, и не раз. Я не святой, каким меня видят все, и уж точно не герой.

— Смотря с кем сравнивать, — ласково пробурчала Ваблатски. — Мир не делится на белое и чёрное. Мыслить категориями абсолютного добра и зла проще — проще направить палочку на врага с намерением убить, если ты увидишь его отъявленным злодеем, а не человеком, не личностью со своей историей, чувствами, мыслями… И нет ничего удивительного в том, чтобы опираться на веру в абсолютное добро, считая, что герой — фигура непобедимая, символическая. И в качестве символа герой всегда идеален во всех своих начинаниях, а любой его поступок можно оправдать благими намерениями, — предсказательница положила ладонь на стол, нарисовав круг. — Изничтожить целую деревню, чтобы зараза не распространилась дальше и не унесла ещё больше жизней: добро ли это, зло ли это? А человек, который принимает подобное решение, какой он? Добрый или злой? Разве не всё это одновременно? Для того, кто будет убит, — зло воплоти, для спасённого жителя из соседней деревни — настоящий герой, для третьего — справедливый судья, для четвёртого — своевольник… Попробуй собрать всех их в одной комнате и прийти к единому мнению — это невозможно, — она хлопнула ладонью по столу и улыбнулась: — Примитивный пример, тебе не кажется? Мы не живём в мире героев и злодеев и вечно уходим с тобой от темы.

— Вы правы: мы блуждаем вокруг да около, — Гарри вернул ей улыбку. — Так вы поведаете мне, что же случилось в тот день?

— Как ловко ты навёл меня на интересующую тебя тему, — усмехнулась она, сощурив глаза. — Хочешь сказать, что что бы ни скрывал тот день, ты готов увидеть всё произошедшее в полутонах?

— Мисс Ваблатски, я уже это делаю… — с нажимом напомнил Гарри.

Какое доказательство может быть достовернее того, что происходит между ним и Томом?

Ваблатски на мгновение замерла, разглядывая его нечитаемым взглядом, словно взвешивая все за и против, а затем, смиренно вздохнув, кивнула:

— Что верно, то верно.

Она задумчиво провела рукой по столу, будто собирая невидимые крошки, и добавила:

— В тот день Том пришёл ко мне за помощью. Хотел, чтобы я погадала ему, однако вместо расклада карт, я огласила пророчество. Моё первое пророчество, — Ваблатски скосила взгляд, и Гарри ощутил лёгкое покалывание чар полога — тот стал плотнее — и напрягся.

— Помощью с чем?.. Что за пророчество?

Она сложила руки, и Гарри заметил, как тонкие, покрытые сетью морщинок пальцы слегка вздрагивают, а её взгляд становится невидящим.

— Только не говорите, что не знаете, что предсказали, — поспешно заговорил он. Внутренности скрутило в тугой узел от напряжения, и каждая мышца одеревенела. — Вы ведь не могли не спросить Тома о содержании…

— Не только спросила, но и помогала разбирать каждую фразу, — со смутной тоской отозвалась Ваблатски. — Я тогда была молода… Ох, это звучит так, будто молодость может быть оправданием для любых проступков, — совсем невесело рассмеялась она. — Для меня всё это было впервые. Я… презирала свои способности: в то время они казались мне фальшивкой, трюком для потехи публики. Возможно, это было из-за того, что слава моей семьи стала обоюдоострым лезвием: едва попав в Хогвартс, я уже была знаменита, но также стала неким подобием изгоя, — хмыкнула она. В усмешке не было печали или горечи — простая констатация факта. — А может, из-за демонстрируемого моей матерью восторга от всего, что касалось этой дисциплины. Дух юношеского бунтарства во мне заставлял постоянно перечить и перечёркивать всё, что ей было так дорого. В любом случае в то время пророчество выглядело простым и малопонятным набором слов — загадкой, которую надо разгадать.

Ваблатски замолчала и зачем-то переставила свою чашку на центр стола. А спустя мгновение вновь вернула её обратно, на блюдце, точно её не устраивало расположение посуды на столе. Гарри в лёгком трансе наблюдал за ней, но не хотел торопить, позволяя ей сделать небольшую паузу — ему казалось, она была ей необходима.

— Пророчества бывают весьма различными по степени важности, — невозмутимо продолжила она, — и никогда не знаешь, в какой момент они тебя настигнут. Внешний раздражитель может как существовать, так и отсутствовать… Моя мать предрекала от погодных катаклизмов до обыденных действий вроде несчастливой любви или сломанной руки. «На закате седьмого дня Януса двуликий подаст руку помощи и проведёт через зелёные врата…» — ты можешь истолковать эти слова, Гарри?

Он на мгновение задумался, вновь спрятав нижнюю часть лица в вороте и вдыхая еле заметный аромат.

— На закате седьмого дня — это или число, или день недели, как я предполагаю. Упоминание Януса указывает на месяц, — начал он, тут же добавив с усмешкой: — Знаете, всегда не понимал одного: зачем так всё усложнять? Ведь можно просто сказать, что седьмого января на тебя упадёт кирпич.

Ваблатски тихо рассмеялась:

— Степень абстрактности тоже бывает разной. Однако в этом и кроется двусмысленность, которая позволяет пророчеству быть довольно-таки пластичным, предлагая несколько путей и интерпретаций.

Гарри слегка склонил голову набок:

— Что ж, тогда двуликий — это лицемерный человек, человек с двумя лицами. Он «подаст руку помощи»… Может быть, предложит что-то? «Проведёт через зелёные врата» — указывает, скорее всего, на место встречи с этим двуликим. Это предостережение?

— Можно и так сказать. Одно из пророчеств моей матери. Некий волшебник, нуждающийся в помощи, и правда встретил, как оказалось после, своего друга около зелёных врат — врата были дверью этого самого заведения, — махнула она рукой в сторону входа, и Гарри обернулся, с удивлением подмечая, что арочная дверь и правда исполнена в болотно-зелёных тонах. — Он провёл его внутрь и предложил свою помощь. Волшебник не прислушался к предостережению и согласился. Однако ничего ужасного в тот момент не произошло: друг всего лишь помог ему решить проблему, — развела руками Ваблатски.

— Но?..

— Спустя два года двуликий предал его, и волшебник оказался в тюрьме.

— Получается, что в этом пророчестве…

— Скрыто несколько истин. Возможно, если бы он отказался от помощи, не было бы и предательства. Поэтому, надеюсь, ты понимаешь, что, когда мне было ниспослано пророчество для Тома, я сочла это весьма интересным событием — своего рода экспериментом.

— Вы словно боитесь, что я стану вас обвинять в чём-то, мисс Ваблатски… — в попытке успокоить её Гарри ободряюще улыбнулся. — Я ведь сам захотел знать, значит, и вся ответственность лежит на мне.

— Боюсь, что всё не так просто, Гарри, — вымученно улыбнулась она. — Я была уверена, что к тому моменту, когда ты овладеешь окклюменцией, Том сам тебе расскажет, а мои слова останутся простой мотивацией и подстегнут тебя на пути к овладению способностями… Но ты опередил меня, — в её голосе проскользнуло что-то ласковое и журящее одновременно.

— Постойте, но вы сказали, что он вряд ли расскажет мне о таком… — с непониманием напомнил Гарри.

— В ту ночь я имела в виду. Сейчас же мы болтаем о будущем. Однако велика и вероятность того, что он никогда ничего не рассказал бы, — поспешно пояснила Ваблатски. — Насколько он разозлился, когда ты упомянул о том дне?

— Гм... — Гарри на мгновение прикрыл глаза, а затем с усмешкой спросил: — Вы снова тянете время?

Она хмыкнула, помахав рукой:

— Возможно и так. Ты ведь спрашивал о помощи, которая ему потребовалась… — мгновенно перескочила с темы на тему Ваблатски. — Ты ведь осведомлён, что Том изучал свойства Амортенции? — Гарри лишь кивнул в ответ, и та неспешно продолжила: — Он пришёл к заключению, что влияние любовных чар на него через утробу матери никак нельзя отменить, — покачала она головой, — ни контрзаклятием, ни другими зельями…

Словно набатом в голове прозвучало: «Ты хотел обратить побочный эффект?» — «Эффект необратим» — «Тогда я не понимаю» — «Если ты не понимаешь, у меня тоже нет ответа».

Что это за странный ответ был тогда?..

Гарри озадаченно моргнул, но перебивать предсказательницу не стал.