Глава 12. Прячешь лицо своё в тени (1/2)

Прячешь ты секреты свои?</p>

Есть ли то, что держишь ты в тени?

Что смогу увидеть, когда

Честно ты посмотришь мне в глаза?

Зачем ты лжешь, скажи

Что скрываешь во лжи?

Anberlin — Pray Tell<span class="footnote" id="fn_26719227_0"></span></p>

</p>

Он впервые чувствовал душевную цельность, непоколебимую уверенность в будущем и совершенно непривычное ему спокойствие — и всё это одновременно. Прям долгожданные выходные для напряжённых до предела нервов.

Решив использовать уникальную возможность, пока столь необычное состояние не испарилось окончательно, Гарри завернул в кабинет, прикрыл дверь, а затем для верности наложил запирающие чары. Не то чтобы кто-то, — например, Риддл — мог внезапно войти, но, как правило, непредвиденные ситуации происходили именно в такие моменты.

Глаза закрылись. Гарри глубоко вдохнул, задержал дыхание и так же медленно выдохнул. В поисках чего-то непонятного он бесцельно представлял себе разные картинки: море, лес, ночные огни, звёзды… Словно пытался за что-то уцепиться. Но всё было слишком отстранённое, мёртвое, точно обычная фотография, на которой взгляд задерживается не более трёх секунд и переходит к следующей.

Нужно было что-то родное, настолько близкое, что въелось в кожу. Простое небо — такая обыденная картина медленно развернулась, заполняя собой всё. Серо-голубоватый бескрайний горизонт простирался впереди и отгораживал от остального мира, отрезал все мысли, эмоции, даже ощущение времени и окунал Гарри в абсолютную тишину. Один на один с собой — такую роскошь он мог позволить себе очень редко.

Неожиданно сверху что-то свалилось и зашуршало. Недовольно приоткрыв один глаз, он увидел скользящую по столу Эррол и валяющийся на коленях громовещатель. Сова оторопело ухнула и кое-как встала, крутя головой и теряя кучу перьев на деревянной поверхности.

Ни минуты покоя.

Недовольно поёрзав, он аккуратно подхватил конверт и раскрыл его.

— Гарри, хочу напомнить тебе, что завтра в девять часов вечера мы ждём тебя в Норе. Можешь опоздать, но только минут на десять. Не больше, — проникновенно вещало письмо голосом Гермионы. Вслед за тем оно воспламенилось и сгорело, исчезнув, словно и не существовало вовсе.

Настенные часы удивили: казалось, в своём медитативном состоянии он провёл от силы секунд тридцать, однако время твердило обратное — почти двадцать минут. Гарри пресыщенно улыбнулся и уже хотел вновь попытаться, но услышал позади шелест и обернулся. Дневник был открыт, а страницы бесконтрольно перелистывались, точно в попытке привлечь к себе внимание.

Что ж, у них получилось.

«Зайди в три часа», — сухо и кратко.

Проведя рукой по странице, он подманил чернила и, макнув перо, тут же перенёс полученную информацию: «Экриздис скоро покинет Азкабан. В пределах месяца-двух. Я не знаю, полагается ли мне обо всём этом знать, так что не стал связываться самостоятельно с Шеклболтом, — а затем добавил: — Чтобы ты потом не жаловался».

Гарри гипнотизировал буквы с минуту, однако Риддл молчал. Он из кожи вон лез, как пытался сохранить дивную безмятежность, подаренную ему времяпрепровождением с провидицей.

«Что ты собираешься делать?»

Затишье.

«Может, поговорим?»

Фыркнув, он распотрошил перо и откинул в сторону, тут же подманив другое.

«Если не ответишь, я спущусь!» — текст расплылся и замер кляксой.

А не пожалел ли Риддл о создании дневника? Быть может, даже уничтожил его, дабы отделаться от докучливого собеседника. Утопил в унитазе, к примеру.

Хмыкнув, он скользнул пером по бумаге: «Настолько хочешь меня видеть, что молчишь? Соскучился, но боишься признаться?» — внутри бурлила искра веселья, что, впрочем, не удивило Гарри.

В Хогвартсе он постоянно поддевал пленника. Сначала открыто издевался, срывал на нём свою злость; сложно сосчитать, сколько раз он использовал Круциатус, стоило тому не так посмотреть или не туда шагнуть. Том лишь стискивал зубы и странно косился, а Гарри не знал, как интерпретировать этот взгляд: то ли это была злоба, то ли, наоборот, насмешка над его потугами. Затем ярость остыла, оставляя лишь пепел из презрения, что выливался в словесные колкости и желание уязвить; сейчас же всё и вовсе изменилось — они обменялись ролями.

«Том, Том, Том… Том! Тебя хватил удар из-за последних новостей?»

Не совсем понимая как, но Гарри чувствовал раздражение, исходящее от бумаги, и ещё больше распалялся.

«Или, может, ты занимаешься там чем-то непристойным? — ухмыльнувшись, он промокнул перо и продолжил: — Тебя так завели мои вчерашние страдания? Не мог дождаться, чтобы я поскорее свалил, и засунуть руку в штаны? Настоящий садист!» — с удовлетворением поставив восклицательный знак, он хохотнул, в мельчайших подробностях представляя недовольную мину.

Скромное наслаждение от этой маленькой мести разлилось по телу, а вот ожидания, что дневник воспламенится от чужой злости, не оправдались.

Вновь глянув на часы, он с сожалением заметил, что до трёх ещё оставался целый час — слишком долго, а он не представлял, чем ещё может себя занять. Хотя это были лишь оправдания, чтобы поскорее увидеть скорченную рожу. Захлопнув дневник, Гарри буквально выскочил в коридор, чуть не врезавшись в дверь, ибо совершенно забыл о наложенных чарах, а затем, не медля ни секунды, сбежал по лестнице на этаж ниже.

Около двери Риддла он, наоборот, притормозил немного и дёрнул за ручку, ожидая, что та будет закрыта, но преграды не оказалось, и по инерции Гарри грузно ввалился в комнату. Повиснув на ручке, он выпрямился и услышал резкое:

— Разве уже три?

— Где твоя палочка? — Гарри захлопнул за собой дверь и обернулся к Риддлу. Тот сидел в своём уже, можно сказать, любимом кресле и держал дневник одной рукой, а во второй был стакан… С алкоголем? — Ты собирался напиться перед процедурой? — удивлённо пробормотал он, а следом прищурился, сделав угрожающий шаг вперёд.

Янтарная жидкость покачивалась вместе с движением руки. Когда Том отложил тетрадь в сторону и поднялся, сделав глоток и буквально ошпарив Гарри злобным взглядом, он ощутил раздражение.

— Повторяю: где твоя палочка?

— Ты пришёл ради дела или палочками мериться? — презрительная усмешка тронула губы. Том неторопливо поставил стакан, растягивая каждое движение с каким-то показным наслаждением, и вопросительно вскинул брови. — Могу показать, если хочешь.

Гарри, наверное, должен был оскорбиться, ну или смутиться, но вместо этого шагнул ближе и вскинул голову, выпятив подбородок.

— Покажи, — почти ласково прошептал он.

— Уверен, что потом сможешь спокойно спать?

— Покажи!

Том скользнул рукой по столу, а в следующий момент медленно, почти играючи крутил тисовой палочкой.

Чары невидимости.

Гарри ощутил мимолётное волнение, но виду не подал, лишь заинтересованно склонился вперёд. Насыщенный карамельный цвет дерева привлёк внимание: он впервые мог осмотреть её неторопливо и вблизи.

— Дамблдор, — заключил Гарри и коснулся её, а Риддл не отвёл руку, напротив, поощрительно позволил утолить любопытство. — Зачем скрывал? Сейчас ты только номинально невольник, — криво усмехнулся он, скользя пальцем от кончика до основания опасного орудия, пока не ткнулся в ладонь Риддла, ощутив тепло. Незаметно мазнув по коже, Гарри убрал руку и спрятал за спину.

Эта палочка была его проклятием, и он на мгновение возжелал сломать её. Распотрошить.

— Я не скрывал.

— Неужели? А контрзаклятие манящих чар? — хмыкнул он, заметив, как Риддл напрягся. — Или не ты делал вид, что пользовался моей палочкой?

— Выжидал, когда сам догадаешься. Альбус дал тебе месяц, меня же этот срок немного оскорбил, — Риддл склонил голову, с натяжкой усмехнувшись, — поэтому я сделал ставку на неделю.

— Вы оба проиграли.

Хотелось бы возмутиться, но от Альбуса Дамблдора Гарри стал ожидать чего угодно. Даже если завтра тот пришёл и признался бы со скорбной миной, что является его дедом, дядей или потерянным братом близнецом, Гарри бы не удивился.

— Раз ты здесь, приступим, — безразлично предложил Том, убирая палочку.

Насупившись, Гарри мазнув взглядом по комнате, затем больно ущипнул себя, тут же сморщившись ещё больше, и вкрадчиво сказал:

— Доволен собой? — он понизил голос, сделав шаг вперёд. Риддл, не изменившись в лице, подхватил стакан и отпил, точно собирался наблюдать за очередным утомительным спектаклем в его лице. Отняв напиток, Гарри опустошил стакан залпом и с громким стуком поставил его на стол. Горло тут же обожгло, а дыхание перехватило, что пришлось как нельзя кстати. Облизав губы, он злобно пробормотал: — Я всё знаю… Знаю, что случилось десятого февраля 1942 года.

Прищурившись, Гарри буквально въелся взглядом в бледное лицо напротив. Он дотошно разглядывал малейшие изменения, словно от этого зависела его жизнь. А изменения были: лицо будто окаменело, губы раскрылись и дрогнули, зрачки расширились, затопив алую радужку, а брови сошлись на переносице — лицо заострилось. Гарри казалось, коснись он скулы и порежется. И всё же Риддл не выглядел злобным, скорее испуганным. Если выражение на его лице вообще можно было идентифицировать как страх.

Воздух стал тяжёлым, буквально заискрив, и Гарри невольно отступил. Огневиски вместо того чтобы притупить чувства, обострил их: сейчас в комнате витала почти осязаемая угроза.

Он вздёрнул взгляд, плотно сжав губы. Раз уж начал, Гарри решил играть свою роль до конца. А конец наступил довольно-таки быстро: острая боль пронзила висок, а по разуму словно лопатой прошлись, разбрасывая в стороны всё ненужное.

Раздался довольный вздох.

— Я оценил вашу маленькую диверсию. — Гарри больно дёрнули за запястье, притянув к себе. Он всё ещё пытался отойти от такого грубого проникновения в разум, ибо в сравнении с незаметным присутствием Ваблатски, Риддл, казалось, специально старался быть как можно заметнее. — Трусливый щенок, — на последнем слове голос понизился, а гласные растянулись, — ты думал, что можешь обмануть меня? Уже жалею, что решил вас познакомить.

— Зачем же ты сделал это? — мотнул Гарри головой, собирая мысли в кучку.

Риддл промолчал, лишь сильнее сжал руку, отчего, казалось, даже кости хрустнули.

— Не трогай её, — вполголоса попросил он, заметив стальной блеск в глазах, но страха по-прежнему не ощущал. — Ваблатски мне ничего не рассказала, и я не буду пытаться ничего узнать, Том! Она не виновата!

— Малышу Поттеру так нужен наставник, что он готов в коленях валяться, умоляя за жизнь почти что незнакомки, — притворно-ласковым тоном заговорил Риддл, а Гарри закусил губу, чувствуя, что в который раз проиграл. — Так зачем же я это сделал? К кому бы ты потянулся со своей извращённой нуждой в старческом плече? К Шеклболту или, — о, ужас! — к Слизнорту?

Гарри моргнул, а затем вывернул запястье, вцепившись пальцами в его руку, и дёрнул на себя.

— Меня мучает один вопрос. Нет, на самом деле их много, но… ответ от тебя можно получить лишь по талонам, — заметив немой интерес в глазах Тома, губы Гарри расплылись в слабой улыбке. — Что ты стащил у Слизнорта, когда так «искусно соблазнял» его? Уверен, что ингредиенты, — сам себе ответил он. — Чуть не забыл: мне по нраву твоё плечо, — вернул Гарри полный наигранной ласки тон, — и по возрасту тоже подходит.

— Офелия плохо на тебя влияет, — хмыкнул Том. — Сначала достань до моего плеча. И да. Это были ганглии ведьмы.

Гарри запустил ладонь в его волосы, сжав мягкие пряди в кулаке, и приблизился.

— А Слизнорт, слишком взволнованный твоими действиями, не заметил пропажи ценного ингредиента.

На секунду ему показалось, что в глазах Тома промелькнуло одобрение, но это призрачная эмоция сменилась заинтересованным блеском:

— Решил поддаться своим желаниям?

Чертыхнувшись, он словно в колодец с ледяной водой окунулся. Следуя правилам игры, Гарри и правда забылся, позволил быть ведомым в этой непонятной беседе.

— У меня в отношении тебя нет никаких желаний, — отрезал он.

Риддл резко отпустил запястье, и Гарри ощутил, как скользит назад, пока не упал навзничь поверх покрывала. Изумлённо наблюдая, как Риддл склонился, упираясь руками по обе стороны от головы, он сглотнул. Сердце билось где-то в желудке, а руки дрогнули то ли от желания оттолкнуть, то ли, наоборот, притянуть ближе.

Сердце неприятно ёкнуло. Сейчас кровь не бурлила от вожделения; он не был возбуждён, и желание не затуманивало рассудок, но Гарри отчаянно хотел прижаться губами даже в беглом, до смешного невинном поцелуе.

«Замечательно, Поттер, признайся ещё, что соскучился», — отчаянно хотелось, чтобы ядовитая мысль принадлежала пропавшему двойнику. До крови прокусив щеку изнутри, он неподвижно застыл, пытаясь переварить неудобную правду.

— Приступим? — промолвил Риддл вполголоса, выжидающе поглядывая сверху вниз.

— Да, — еле слышно ответил Гарри, нервно раскинув полы мантии. Он не совсем понимал, зачем Том выбрал такую позу, весьма неудобную — или же смущающую, — а потом просто потерялся в ноющей боли по всему телу. Гарри был даже благодарен — она выбила все нелепые мысли из головы.

Сегодня болевые ощущения были интенсивней: тело пронзало тысячами маленьких осколков раз за разом. Дыхание сбилось, и, комкая покрывало в руках, он тянул его на себя, словно мог спрятаться под ним от непрерывных мук.

Поза никак не повлияла на ощущения. Они прибавились к вчерашним, и Гарри со стороны услышал собственные жалобные всхлипы, а когда сфокусировал взгляд, заметил на лице Тома улыбку: сытую и блаженную — тот был явно доволен причиняемыми страданиями и даже не пытался этого скрыть.

Сцепив зубы, Гарри проглатывал стоны, но взгляда не отводил. Нельзя.

А затем, когда всё кончилось, его вышвырнули из комнаты, как нашкодившего щенка, со словами: «Завтра будь пунктуален». Дверь вновь захлопнулась, прежде чем он успел что-либо возразить.

Гарри смотрел на тёмную поверхность, но не видел. Он задумчиво поглаживал палочку, пребывая в сомнениях: стоит ли разворотить стену к чертям и заглянуть внутрь или же нет?

Нехорошее предчувствие поселилось внутри, отговаривая от решительных действий, от движимых эмоциями деяний. Интуиция буквально вопила: «Нет!» — и Гарри почему-то отступил, прислонился к стене, буравя мешающую дверь взглядом. Если бы только он мог видеть сквозь предметы…

У него были три теории: или Том, вопреки логике и антитрансгрессионному заклятию, переносился, или он над чем-то работал, несомненно, секретным и, разумеется, очень тёмным, или просто не желал терпеть его присутствие без необходимости. Последнее выглядело более правдоподобно, но вызывало неприятную тяжесть на сердце.

Интригующим и ужасающим было иное: выбери он другой вариант, Риддл бы так же им попользовался, а потом выпихнул из постели, захлопнув дверь перед самым носом, мол, «гуляй, Поттер, нечего тебе здесь делать»? И как бы поступил он тогда? Обиделся? Оскорбился? Перестал бы с ним разговаривать?