Любоѭ цѣноѭ (2/2)
Крапивин берег эти часы как зеницу ока.
Тем временем в зеркальце зыркнул темный глаз, увидел связанного Химшиева с безвольно повисшей головой, и из окна третьего этажа в Крапивина тут же полетел расшитый бисером, остроносый домашний тапок. Тот поймал его - и тут же оказался посреди кабинета вместе с пленным. Захлопнулось окно, рывком задернулись шторы и перед Крапивиным возник сам Трубецкой в стеганом халате-неглиже и с сеточкой на усах.
- Ну и как прикажешь себя понимать?!!
- Я вышел на заговорщиков, как Вы и велели, - усадив своего пленника в кресло у письменного стола, отчитался Крапивин, стараясь не хромать и пряча обожженную штанину в тени. - Мне удалось выяснить, что Химшиев подавал запрос на маршрут императорского поезда, так что я проследил за ним. И меньше четверти часа назад застал за передачей послания. Последнее, к сожалению, сохранить не удалось.
- Но ты все слышал?! - ткнув в него пальцем, требовательно спросил Трубецкой.
- Лишь отрывки, - признался тот. - Но уверен, что на допросе личность его сообщника и адресата послания быстро всплывет. Я мог бы…
- Остолоп! - неожиданно взревел Трубецкой, разгневанно кидаясь к Химшиеву и приводя того в чувство тычком палочки. Увидев нависшего над ним начальника, парализованный и лишенный возможности говорить мракоборец смог лишь отчаянно заморгать. Казалось, Трубецкой готов был придушить его на месте. - Олух! Никчемный чурбан! Да как ты.. как ты только…
- Петр Николаевич, прошу, тише, - попытался утихомирить его Крапивин, представляя, как больно ударило по нему это предательство. Трубецкой радел за отдел и подчиненных как за собственную семью. - Вы же всех разбудите.
Слепо обернувшись на него, словно не узнавая за пеленой гнева, тот стремительным шагом отошел к окну и плотнее задернул шторы. Постоял так с минуту, тяжело дыша. Затем, наконец, спросил уже более спокойным тоном:
- Кому-нибудь еще известно, что к покушению причастны наши?
- Ни душе, - живо мотнул головой Крапивин.
- Ну, хоть тут не опростоволосились, - цыкнул тот. - Значит так. Химшиева я пока подержу в нашей камере для допроса. Нечего ему делать в министерских казематах, пока мы все точно не выяснили.
- Министерские затянут процесс, а нам нельзя терять ни минуты, - согласно закивал Крапивин, игнорируя пульсирующую резь в лодыжке, ощутимую даже сквозь лед. - Судя по всему, покушение на императора должно произойти до его возвращения в Петербург. Я проведу допрос немедленно.
- Не проведешь, - твердо оборвал его Трубецкой, оборачиваясь. - Посмотри на себя, ты еле на ногах стоишь. Так не пойдет. Я и так корю себя за то, что отправил тебя на это задание одного. Хившиев - не вчерашний студент, ты мог погибнуть сегодня. Нет уж, - уже мягче добавил он. - Отправляйся-ка ты лучше в госпиталь и скажи Орловой, чтобы хорошенько тебя подлатала. А допросом займусь я. Все равно сегодня уже не уснуть.
- Но…, - возражающе заикнулся Крапивин. В мракоборческом ведомстве не было легилимента искусснее него.
- Никаких “но”, - со всей строгостью отрезал Трубецкой. Взгляд выкаченных глаз неподвижного Химшиева бегал от одного к другому. - Это приказ, Антон. Ты нужен мне целым и работоспособным. И невесте своей, думаю, тоже. Пошел, ну! - прикрикнул он, заметив, что его подчиненный не шелохнулся. - Или ты что же, думаешь, я уже ни на что не гожусь?
- Никак нет!
Конечно, нет. Именно Трубецкой научил его, зеленого выпускника Академии, основным премудростям их нелегкой профессии.
- То-то же, - фыркнул тот, кивая на дверь. - А теперь вон. Шагом марш!
Час спустя, сидя в кабинете дежурного целителя и наблюдая за тем, как его вспузырившийся багряный ожог осторожно обрабатывают настойкой бадьяна, Крапивин мысленно убеждал себя, что не должен злиться.
Но как же это было несправедливо! Ведь это он выследил и схватил Химшиева. Он заслужил довести дело до конца. Но нет! Трубецкой отослал его как неразумное дитя, и все из-за какого-то ожога. Да он провел бы идеальный допрос даже с оторванной рукой! Тем более что Химшиева едва ли было бы особенно трудно расколоть. Хоть Крапивин не учился с ним и не знал его очень уж близко, все же интуитивно понимал, на что давить, чтобы выявить слабые места. Химшиев был амбициозен, упрям и горделив, а дома его не ждал никто, кроме бутылки. Лишившийся былой славы, обозленный и одинокий, пожалуй, он был идеальным исполнителем заговора.
Исполнитель…
Это слово висело в голове у Крапивина следующие два дня из тех пяти, которые он по совету целителя и отдельному приказу Трубецкого обязан был провести дома, “восстанавливаясь от полученных ранений”. И пока он слонялся по своей до аскетичности скромной квартире - почти все деньги уходили на накопления в счет будущей свадьбы - оно не давало ему покоя как засевшая в пальце заноза.
То, что Химшиев не являлся мозгом операции, стало очевидно сразу. Он был хорош в деле, на поле брани, но никак не в ставке главнокомандующего. И все же Крапивину казалось странным, что до этого ни разу не высказавший ни одной политической идеи мракоборец согласился участвовать в покушении на Императора. Обычно для столь дерзких предприятий требовалась фанатичность, идейность, личная неприязнь, в конце концов. Но Химшиев, кажется, не точил зуб на действующего монарха, не придерживался какой бы то ни было оппозиционной идеологии, да и ко всему прочему попросту не создавал впечатление человека, которому нечего терять. Напротив, он явно желал обладать очень и очень многим.
Из этого следовало только одно - в случае удачного исхода покушения, его ждала какая-то выгода. А знание о том, какая именно, быстро привело бы к человеку, в чьей власти было эту выгоду ему предоставить. Одним словом, от разгадки Крапивина отделял лишь один шаг.
Посему на третий день он все-таки не выдержал и спозаранку, ибо знал, что Трубецкой обычно приходит к девяти, явился в штаб-квартиру Особого отдела. И…
…не обнаружил Химшиева в камере для допроса.
Странно.
Хорошо, что, располагаясь под Петропавловской крепостью, Особый отдел соседствовал не только с Архивом и прочими отделами мракоборческого ведомства Министерства, но также и с тюремными камерами.
- Погоди, кто?! - поднял пшеничного цвета брови Городецкий, воззрившись на него слегка воспаленными от ночного дежурства глазами.
- Химшиев Давид Георгиевич, - начиная раздражаться, повторил Крапивин чеканным шепотом. - Его должен был поместить сюда лично Трубецкой.
- В тюрьму? Да за что, упаси тебя Господь? Нет, никого за прошедшие два дня не присылали, - он махнул рукой на толстые решетки за своей спиной. - Можешь сам посмотреть, коли не веришь.
- Не нужно, - отказался Крапивин, пытаясь собраться с осыпавшимися как песчаный замок мыслями. - Должно быть, я ошибся.
- Так может, спросить Трубецкого? Антон? ЭЙ!
Уже не слыша его, Крапивин устремился прочь, сопровождаемый гулким хромающим эхом. Вопиющих масштабов заговор разворачивался у него прямо под носом, а он совершенно ничего не понимал!
Нет.
Конечно, он понял все.
Шагая вдоль крепостной стены машинально, как полуночник, Крапивин отстраненно просчитывал дальнейшие действия. Первой мыслью было искать помощи в ведомстве, но там не осталось никого с достаточным уровнем полномочий. Логичнее было бы обратиться напрямую к Министру, но без единого доказательства тот даже слушать его не станет, и в итоге он лишь впустую потратит время. А ведь он даже не знает точно, сколько его осталось до покушения.
Запнувшись о булыжник мостовой, Крапивин застыл, и шедший следом простец-офицер налетел на него, громко выругавшись.
Зато знаю место.
В памяти услужливо всплыла показанная Оболенским карта и расписание.
Станция Борки, Змиевский уезд. Отбытие 17-го октября.
В груди похолодело.
Сегодня.
***</p>
Чтобы попасть на станцию вовремя, Крапивину пришлось использовать несанкционированный портал до Змиева, а оттуда лететь на единственной отыскавшейся в мелком городе метле. Не исключено, что какие-нибудь простецы даже видели его несущимся по небу, но в данный момент Статут волновал его в последнюю очередь. Спрыгнув с метлы еще до того, как та коснулась земли - раненая нога возмущенно подвернулась - взмокший Крапивин вбежал на платформу с палочкой наготове.
Поезд был еще здесь. Пышные клубы пара вились вокруг большого, фыркающего как нетерпеливый конь локомотива. Вагонники, путевые и прочие станционные служащие, перекрикиваясь, сновали между вагонов и вдоль узкого перрона, совершая последнюю проверку креплений и колес перед отбытием.
Император очень спешил.
Занятые делом станционные работники не обратили ни малейшего внимания на появившегося словно из ниоткуда Крапивина. Отчаянно замотав головой, тот узнал вагон-столовую, где согласно расписанию должна была обедать сейчас императорская семья, но до отбытия оставались считанные минуты, и на тет-а-тет с Императором времени уже не было. Нужно было любой ценой не позволить поезду тронуться с места! Недолго думая, Крапивин замахнулся…
Острый кончик волшебной палочки уперся ему аккурат между лопаток.
- А вот этого не надо, - предупредил знакомый молодецки бодрый голос, и Крапивин почувствовал, как словно разбитое на макушке яйцо по нему медленно ползут хамелеонные чары. - Нас не должны видеть.
Мчась сюда, он был уверен, что готов к этому. Что исполнит свой долг во что бы то ни стало, но, обернувшись и увидев лицо Трубецкого, понял, что сильно себя переоценил.
- Вы обманули меня, - только и сумел горько выдавить он. - Моя миссия, расследование - все это изначально было лишь для отвода глаз и не могло ни к чему привести. Мне просто повезло, что я вышел на Химшиева. Ведь это Вам он отчитывался в ту ночь?
Чуть опустив палочку, Трубецкой спокойно затянулся сигаретой, которую держал в свободной руке.
- Химшиев бестолочь. Но выбирать мне было не из чего, к тому же я сам виноват. Слишком привык к твоей безукоризненной работе, - он тепло улыбнулся. - Поверь, Антон, меньше всего я хотел, чтобы ты оказался замешан в этом.
- Зачем тогда вообще сообщили мне о покушении?
- Ты ведь и сам понимаешь, было бы подозрительно, если б наш отдел не знал о готовящемся покушении, а расследованием не занимался бы лучший из лучших. И я дал тебе ложный след, чтобы в назначенный день ты находился как можно дальше отсюда. Чтобы на тебя не пала и тень подозрения.
Это было правдой. Крапивин поставил бы все что имел на то, что Трубецкой предельно искренен.
- Но почему?! - в сердцах воскликнул он. - Зачем Вам убивать Императора?
Глянув на него сквозь дым, Трубецкой показался ему практически незнакомым человеком.
- Ты еще молод, Антон, и не ощутил сполна, что такое жизнь в тени Статута. Мне же хуже горькой редьки надоело скрываться и оглядываться. Я хочу хоть раз пройтись по столице, не притворяясь тем, кем не являюсь. И чтобы мои дочери могли сделать так же, а не строить из себя беспомощных девиц. Я не анархист и по-прежнему верен Монархии, но вдумайся, как может править народом тот, кто не знает о существовании немалой его части? - он убежденно покачал головой. - Когда Император и его прямые наследники погибнут, сам знаешь, кто будет следующим в очереди на престол. Он той же крови, но волшебник, как и мы, и будет учитывать интересы магического населения.
Вот, в чем дело. Вот, что Вам обещано. Что же обещано Химшиеву?
- А что Давид? Зачем ему это?
- Чтобы занять мое место, - охотно ответил Трубецкой, довольный его вопросами как учитель. - Чего, разумеется, никогда бы не случилось. Исполнив свою роль, Химшиев должен был трагически погибнуть в процессе, но из-за твоего вмешательства пришлось все переиграть. И все же процесс запущен, - в тот же момент раздался пронзительный свисток, и состав с лязгом тронулся. Похолодев, Крапивин крепче стиснул дрогнувшую палочку вспотевшими пальцами. - Простецы подложили бомбу под вагон-столовую, а я снял защитные чары. Мой замысел претворится в жизнь, как только поезд покинет станцию, и этого уже не остановить. Так что прошу, вернись в Петербург и сделай вид, что ничего не знаешь.
- Не могу! - отчаянно выдохнул Крапивин, пятясь и целясь палочкой ему в лицо. - Вы же знаете, что не могу! Пожалуйста, одумайтесь. Спасем Императора вместе!
- Пожалуй, я разочаровался бы, ответь ты иначе, - затянувшись в последний раз, с улыбкой вздохнул Трубецкой. - И не тешу себя надеждой одолеть тебя в поединке, а потому подготовился заранее. Знал, что совесть не позволит тебе отступиться. Так что вот тебе достойный повод, - отшвырнув окурок, он выудил из внутреннего кармана крохотный стеклянный флакон, заполненный прозрачной жидкостью. - Знаешь, что это? Живая вода, - не дожидаясь ответа, пояснил Трубецкой. Быстро набирая скорость, паровоз увозил со станции последние вагоны. - Из моих личных запасов.
Взгляд замершего Крапивина сам собой благоговейно переметнулся на флакон. Живая вода являлась единственным существующим противоядием к воде мертвой - самому опасному и сильнодействующему волшебному яду. Тот убивал не мгновенно, сперва незаметно проникая в каждую клеточку тела и лишь затем одномоментно отсекая всякую способность к жизни. Смерть от него считалась одной из самых болезненных.
- Вы отравили Императора, - обреченно догадался Крапивин. - А бомба нужна, только чтобы замести следы.
- Идея замечательная, но все должно выглядеть как самый настоящий теракт без следов магии. Нет, Антон, - глаза Трубецкого застыли как у мертвой рыбы. - Едва ты появился, я послал сигнал Химшиеву. Вот, - он протянул ему флакон. - Это одновременно и портал к ней. Поторопись. Очень уж хрупкую девушку ты выбрал в невесты.
Что?...
Мир сомкнулся на горле Крапивина удавкой.
Вера!
- Вы… Что Вы сделали?...
- Назови ее имя, и портал активируется, - шагнул к нему Трубецкой, настойчиво протягивая противоядие. - Не медли. У тебя минут пять, не больше!
Колеса удаляющегося поезда стучали по рельсам, отсчитывая время и удары его сердца.
Работники станции махали шапками, провожая государя в добрый путь, не подозревая, что в любое мгновение под ним взорвется бомба.
Далеко в Петербурге Вера внезапно почувствовала слабость.
- Антон? - рявкнул Трубецкой. - Ну же!
Вздрогнув, он послушно подался вперед…
и в следующий миг оглушенный Трубецкой с гримасой глубочайшего потрясения грузно осел на перрон, выронив палочку.
Я успею! Должен успеть!
Вскочив на метлу, Крапивин нагнал поезд одновременно со взрывом.
- Обращати сѧ! - было первым, что пришло ему в голову.
Желто-алый шар взметнувшегося было пламени, неестественно сплющившись, отпрянул прочь от желанной добычи. Обратившись вспять, ударная волна со сдавленным рокотом ушла в землю, и железнодорожные пути под успевшим проскочить вагоном-столовой вздыбились как вожжи ямщика. Следовавшие за ним вагоны весом в несколько тонн подбросило в воздух как игральные кости, а после швырнуло обратно, сминая и давя один о другой. От силы удара идущий впереди паровоз провалился между рельсов, пропоров глубокую борозду, а вагоны в голове состава, в том числе вагон-столовую оторвало напрочь, и он кубарем покатился вниз с высокой щебенистой насыпи.
Ухнув за ним на метле, Крапивин не нашел ничего лучше, чем пытаться замедлить его беспорядочное движение манящими чарами, сжимая палочку обеими руками и едва различая что-либо за пеленой поднявшейся пыли. Грохот, крики, чудовищный скрежет. Это был самый настоящий ад.
Когда вагон замер, похожий на изломанную детскую игрушку, все стихло на несколько бесконечных мгновений. А затем Крапивин с облегчением услышал голоса. Послышались удары, будто кто-то пытался выбить покореженную дверь. Из одного из разбитых окон высунулась чья-то фигура.
Едва дыша от напряжения, Крапивин поднес врезавшийся в ладонь флакон ко рту.
И тут словно срезанная ножом крыша вагона начала проваливаться, грозя раздавить выживших, пытающихся покинуть злосчастный вагон.
- Локомотор гравитас!
Почти час ушел на то, чтобы все члены императорской семьи выбрались наружу. Весь этот час они находились на волоске от смерти, ибо только левитационные чары Крапивина удерживали неподъемную крышу от падения вниз. Обычно для подобного требовались усилия нескольких волшебников, он же был один и мог лишь держать ее на месте изо всех сил, устремив на это всю свою волю.
Пожалуйста. Кто нибудь…
Держать, пока по его застывшему бескровному лицу струились слезы.
Пока из вагона не вывели императора, отказавшегося уходить, не убедившись, что спасены все.
Держать.
***</p>
Позже газеты простецов назвали спасение императора чудом. Что и не мудрено, учитывая тот факт, что и он, и все члены царской семьи не только остались живы, но и отделались лишь ссадинами, да ушибами. О десятках погибших среди слуг и прочей свиты никто особенно не вспоминал. Никто из очевидцев - стараниями прибывших на место крушения мракоборцев - не вспомнил также о том, как с парящей в небе метлы в глубоком обмороке рухнул на обломки вагона Крапивин.
Министерские целители потом сказали, что ему невообразимо повезло, ибо он сломал лишь несколько ребер и вскользь оцарапал бок, тогда как, упади чуть левее, и его проткнуло бы торчащим куском дверной рамы насквозь. “В рубашке родился”, - одобрительно хлопали его по плечу сослуживцы, в чьих рядах он уже начинал становиться живой легендой. Еще бы, в одиночку раскрыть заговор в самом сердце Министерства, выступить против своего непосредственного начальства и одержать верх, попутно сорвав покушение на императора. Рядовые мракоборцы о таком и не мечтали, не говоря уже о романтически настроенных студентах Академии. Да каждый второй из них отдал бы все на свете, чтобы оказаться на его месте!
Но ни один не сумел бы заплатить его цену.
За свой “подвиг” Крапивин удостоился ордена Волхова-князя «за отвагу и верность Империи». Министр на личной встрече также предложил ему занять освободившееся место главы мракоборческого ведомства - что сделало бы его самым молодым главой за всю историю - но он отказался. Занять кабинет Трубецкого в Особом отделе было бы выше его сил. Самого Трубецкого вместе с Химшиевым вскоре приговорили к смертной казни, но Крапивин на ней не присутствовал.
В тот же день хоронили Веру.
Как рассказала ее тетя, мучилась она недолго. Возможно, он все равно не успел бы ее спасти.
Нет.
Он знал, что это трусливая ложь. Трубецкой всегда был верен своему слову. Вера осталась бы жива, как он и обещал.
Если бы я выбрал ее.
В официальном заключении о смерти значилась внезапная остановка сердца. Ничего другого семейный врач не придумал - Вера была абсолютно здорова, а мертвая вода не оставляла следов. Ее смерть, внезапная и скоропостижная, стала огромным потрясением для ее родных, но даже в своей скорби они нашли слова сочувствия для него. И от этого было особенно гадко. Ведь он не мог даже облегчить совесть и рассказать им правду, ибо ему тут же пришлось бы стереть их память об этом.
Так же как на станции он был одинок и в своем горе. Оно давило на него как низкое свинцово-пасмурное небо, как волнующаяся у гранитных ступеней мрачная тяжесть Невы. Утопая в ней невидящим взором, Крапивин крутил в пальцах флакон с живой водой. Портал, который не вел больше никуда.
Резко поднявшись, он шагнул вниз на одну ступень, и его щиколотки пронзило ледяной водой.
Такой же была земля на Новодевичьем кладбище.
И ночь, которую он провел у ее могилы.
Его называли героем, храбрецом, человеком несгибаемой воли. Он же чувствовал себя ничем. Пустым как гильза от использованного патрона. Его воспитывали как орудие, и в нужный момент он сработал без осечки. Но в конце, что осталось у него?
Ничего.
Выпростав руку, он разжал ладонь, и, тускло блеснув, флакон исчез в зеленовато-черном чреве Невы.
Ничего кроме долга.
Levithan - Second
Levithan - Mood</p>