Любоѭ цѣноѭ (1/2)
Острый шпиль Адмиралтейства сверкал на солнце как стрелка золотого компаса. Нетипично высокое октябрьское небо сияло синевой. Кричали чайки.
Затем на его глаза упала тень. Послышался запах карамели и душистого яблочного мыла.
- Вера? - счастливо выдохнул он, сдвигая ее мягкие ладони к губам.
- Смотри-ка, угадал! - довольно хихикнула она, отнимая руки на пару мгновений позже, чем следовало. - Значит, мне можно не беспокоиться, что я забылась тебе за всеми прочими сердечными подругами?
Она нарочито говорила глупости, дразня и подначивая его, хоть прекрасно знала, что для такого нелюдимца как он помимо нее не существовало всего женского рода.
- Ты же совсем замерзла! - разворачиваясь и вновь сжимая ее ледяные ладони в своих, укоризненно покачал головой он. На ней было не по погоде легкое муслиновое платье и съехавшая по плечам - вероятно, от бега - тонкая шаль. Щеки и кончик вздернутого носа прелестно покраснели. Но вот в пневмонии не было ничего прелестного. - Сейчас…
Быстро сняв с себя сюртук, он завернул ее в него потуже. Конечно, куда быстрее было бы согреть ее заклинанием, но Вера была из простецов и о магии не знала. Пока еще. К тому же его палочка осталась в потайном кармане сюртука.
- В экипаже было душно, и я сняла пальто, да так оно там и осталось, - благодарно улыбнувшись, она кивком указала на ждущий у обочины экипаж с распахнутой настежь дверцей. Сидящий на козлах извозчик, догадавшись, что простоит еще долго, закурил. - Вообще-то я не собиралась гулять сегодня. Мы с tante ехали в ателье, а потом я увидела тебя в окно и не удержалась, - лучезарно улыбнувшись, она зарылась носом в ворот его сюртука. - Но как же все-таки славно, что я тебя заметила! Не то до пятницы не свиделись бы, и я с ума бы сошла, точно тебе говорю!
Разве мог он злиться на ее легкомыслие?
Ему захотелось схватить ее, поднять на руки прямо вот так, спеленутую как ребенка, отнести в укромное место и отогревать, отогревать, отогревать… Но это было нельзя. Хоть они вот уже как три месяца помолвлены, родители Веры настояли на том, чтобы сперва замуж вышла ее старшая сестра. Благо свадьба той должна была состояться уже скоро, в ноябре.
Не так уж и скоро!
Но это ничего. Он подождет. Терпение всегда окупается. Тем более что из кареты его как нить бусину пронизывал пристальный тетушкин взгляд.
- А что ты тут делаешь? - с любопытством поинтересовалась Вера.
Для нее он состоял на службе в Министерстве внутренних дел, что по сути было правдой, если не учитывать слово «магия» в названии организации. И да, в Александровском саду он оказался не просто так.
Он огляделся по сторонам. Трубецкого нигде не было видно, хотя от его начальника едва ли можно было ожидать опоздания.
- Жду кое-кого…
- Так ты на секретном задании? - заговорщически сверкнув светло-карими глазами, ахнула она.
- Может, я провожу тебя до экипажа? - виновато улыбнувшись, уклончиво предложил он. - Не то твоя тетушка будет сердиться.
- Не будет, - беспечно фыркнула Вера, тем не менее следуя за ним без возражений, обвив высвобожденной из-под сюртука рукой его локоть. - Она души во мне не чает.
Еще бы. И не только она.
Вечно игривая и жизнерадостная, но вместе с тем ненавязчивая, чуткая и нежная Вера была способна очаровать любого, будь то мужчина или женщина, старики или дети. Будто природа или сам Господь с его ангелами наделили ее особым даром - абсолютным неумением вызывать в людях зависть, ревность и прочие пороки. Разумеется, так описал бы объект своей страсти каждый, кто когда-либо любил, но он знал поименно бесконечный список желающих занять его место и не понимал лишь одного - почему ее выбор пал на него. Далеко не красавец - это сильно мешало бы работе, без весомого происхождения - по крайней мере, в среде простецов, и состояния - немагические рубли у него завелись только после знакомства с ней - ничего в нем не могло заинтересовать ее, даже будь она волшебницей.
И все же вот она, ее рука с кольцом со следящими чарами.
А ведь даже познакомились они по воле случая. Больше полугода назад, расследуя неудавшийся теракт на Невском, он опрашивал гражданских и, слегка переусердствовав, довел до слез мальчишку-посыльного лет десяти. Увидев это, прогуливающаяся неподалеку с тетей и матерью Вера незамедлительно вмешалась. Оттащила мальчишку в сторону, вручила леденец, которые всегда носила с собой, а затем вернулась и отчитала его как школьника.
Он мог бы проигнорировать ее или заткнуть своим удостоверением, но вместо этого смутился. Как самый настоящий школьник.
И сейчас, остановившись у экипажа и утонув в ее теплом взгляде, почти забыл о назначенной встрече.
И о tante.
- Quel plaisir de vous voir, Anton, - чинно кивнула та из окна экипажа, мастерски делая вид, что не следила за ними как тюремный надзиратель последние десять минут.
- Je vous ramène la fugitive, - кивнул он в ответ, получив незаметный щипок от Веры. - Il faut le réchauffer.
- Je suis content que vous sois au moins raisonnable*.
* - Приятно видеть Вас, Антон.
- Возвращаю беглянку Вам. Ее необходимо срочно отогреть.
- Рада, что, по крайней мере, Вы благоразумны (фр.)
Перед тем как запрыгнуть в экипаж, Вера с шутливой угрозой всучила ему сюртук:
- Ух и дождешься ты у меня, Тось!
Только ей можно было называть его так.
Во времена Академии в отличие от большинства сокурсников любовная горячка обошла его стороной, так что целовал он разве что страницы учебников, за которыми засыпал под утро. Над ним потешались, обзывали библиотечной крысой, но в отличие от них всех он четко знал, кем хочет стать после окончания учебы и как этого добиться. Потому не распылялся на бессмысленные страдания, не пачкал стишками тетради и не вздыхал над надушенным любовным письмом какой-нибудь гимназистки (девиц в Академию мракоборческого ведомства не брали). А уж кто потешался, когда на большом практикуме по помысловеданию он размазал по ментальному барьеру всех, кто над ним смеялся! Особенно забавно было вырывать из них в противоборстве самые сокровенные воспоминания. Правда, в большинстве случаев его ждало разочарование - прыщавые девичьи лица, мокрые губы, глупое хихиканье и “Васенька, не шали!” Как же он их презирал.
А теперь готов был на все, лишь бы услышать нежное “Тось”.
Даже в мыслях это вызвало улыбку.
- Не невеста, а загляденье, одобряю! - раздался рядом бодрый голос, и он резко развернулся, сжав палочку под полой сюртука. Но то был Трубецкой. Посмеиваясь над его реакцией, он покрутил седеющий ус. - Чего это ты, Антон Павлович, своих не узнаешь? Я-то нарочно выждал, пока твоя барышня уедет, не стал уж вам мешать.
- Простите, Ваше благородие, - почти не смутился он.
- Ну, не подлизывайся, - весело хмыкнул тот, положив ладонь ему на плечо и легонько подтолкнув вперед. - Идем, дело есть.
Они углубились в Александровский сад, туда где за разросшимися кронами виднелись медные головы Петра I и его вставшего на дыбы коня. Людей в сей час здесь было немного, но даже их до определенного расстояния отпугивали простецеморочащие чары.
- Ты хорошо показал себя в марте, Антон, - закурив, пыхнул дымом Трубецкой. Ростом он был невысокого, но зато так широк в плечах, что приходилось следить за тем, чтобы не врезаться в него на ходу. - Потерять второго государя за два года - ведомство было бы посрамлено на веки вечные.
- Но я же чуть не упустил их! - возразил он, ибо, если не учитывать знакомство с Верой, тот инцидент входил в картотеку его самых провальных воспоминаний.
- Известно почему, и твоей вины тут нет. Все мы, я в том числе, были уверены, что после смерти покойного императора, земля ему пухом, простецы сослали или повесили всех народовольцев. А кого не поймали они, тех выловили мы. Наши же мартовские зайцы, сам знаешь, были совсем свежие, неподготовленные. Романтики - черт их дери - импровизаторы.
Он с удивлением покосился на Трубецкого. На мгновение в его словах ему почудилось сожаление.
- Что опять-таки не умаляет твоей заслуги, Антон, - назидательным тоном продолжил тот, бросая окурок под ноги и наступая на него сапогом. В свое время Трубецкой несколько лет работал в полиции простецов под прикрытием, что раз и навсегда избавило его от привычки тушить сигареты волшебством. - А потому молчи и слушай разведданные. Чует моя душа, дело нечисто, и положиться я могу только на тебя.
Крапивин весь обратился в слух.
***</p>
Новость о том, что на нынешнего императора снова готовится покушение, подстегнула его как Перунова стрела. По крайней мере, состояние его было столь же взбудораженное как после этого незамысловатого дуэльного заклинания.
В этот раз он не ошибется.
Таким образом, пятничный ужин у Вяземских, а значит и свидание с Верой, был решительно отменен. А вскоре подброшенный Трубецким след и вовсе увел его из столицы. Но, проведя далеко на юг через Саратовскую и Оренбургскую губернии так ни к чему и не привел. Не нашлось буквально ни одной зацепки, и сбившемуся с ног Крапивину оставалось лишь, поджав хвост как потерявший след пес, вернуться в Петербург и сообщить об этом Трубецкому. Но Крапивин скорее удавился бы, нежели подвел своего наставника, доверившего эту наиважнейшую миссию ему, ему одному! Тем более что он знал - Трубецкой не стал бы наводить напраслину и паниковать на пустом месте - и безоговорочно верил в его чутье. Так что, если ему не удалось ничего найти, винить он мог только себя.
Но уж точно не возвращаться с пустыми руками.
Был лишь один более менее действенный способ хотя бы отчасти приблизиться к разыскиваемым - попробовать пройти их же путем. Представить, будто это он хочет убить государя. Как бы он подошел к этой непростой задаче? С чего бы начал?
Вернувшись в Петербург тайно от коллег, Крапивин первым делом отправился в одно из отделений Собственной канцелярии на Гороховой, где располагался штаб Охранной агентуры. Переодетые в штатское ее члены сопровождали императора на всех мероприятиях и во всех поездках, а потому имели в распоряжении информацию не только о его соответствующем моменту местоположении, но и о будущих маршрутах.
Часть сотрудников Охранной агентуры, разумеется, были мракоборцами.
- Здравствуй, Антон, - кивнул через стол Оболенский, не поднимаясь навстречу, чтобы пожать руку (тайный знак, по которому мракоборцы легко изобличали шпионов под оборотным зельем). - Какими судьбами здесь? Я думал, канцелярская работа тебе всегда претила.
После окончания Академии в один год с ним, Оболенский, учитывая разгульный образ жизни и результаты экзаменов на грани с проходными, еле смог устроиться в Охранную агентуру координатором. Что и говорить об Особом отделе мракоборческого ведомства, куда Крапивина определили еще на пятом курсе. Нетрудно догадаться, что самолюбие застрявшего в четырех стенах Оболенского было ощутимо уязвлено.
- Веду расследование, - кратко ответил Крапивин, плотно закрывая за собой дверь и проверяя прочность шумоподавляющих чар на ней. - Секретное.
- О, само собой, - улыбка Оболенского больше походила на гримасу. - Какую же скромную помощь я в силах тебе оказать?
- Мне необходимо знать расписание императора на ближайший месяц, - спрашивая об этом и, разумеется, выдавая себя с головой, Крапивин надеялся, что Оболенский в чем-то замешан. Это сыграло бы ему на руку, вынудив злоумышленников переполошиться и что-то предпринять. Выдать себя. Но если тот и насторожился, виду не подал.
- Вам бы, - раздраженно качая головой, Оболенский вынул чистый лист бумаги из ящика стола, - в вашем Особом отделе все же наладить сотрудничество. Сколько можно спрашивать об одном и том же? У меня как будто своей работы нет.
- Кто-то еще приходил за этой информацией? - игнорируя его недовольство, нахмурился Крапивин.
Возможно, это оно.
- Химшиев с неделю назад. Видимо, он не справился, раз подключили еще и тебя? - фыркнул Оболенский, наставляя волшебную палочку на бумагу.
Давид Георгиевич Химшиев был его коллегой и тоже подчинялся напрямую Трубецкому. Но они почти ни разу не работали вместе, хоть занимались одним и тем же - выявляли подпольные террористические организации, особенно затаившиеся после большой чистки 1887-го. И к охране императора имели весьма опосредованное отношение.
Зачем ему понадобилось расписание? Тоже заподозрил что-то? Но ведь Трубецкой поручил это только мне. Зачем гнать нас с Химшиевым по одному следу?
- Предупреждаю, никаких записей быть не должно, все только здесь, - тем временем постучал указательным пальцем по виску Оболенский. - Так что запоминай.
По мановению его палочки на листе нарисовалась карта с проложенным маршрутом и точками-датами. Государь вместе с семьей возвращался с отдыха на Черном море, и императорский поезд с небольшими остановками, но без задержек следовал на север, обещая быть в Санкт-Петербурге к последней неделе месяца.
Тут карта без предупреждения исчезла, а листок обратился пеплом. Сдув его, Оболенский деловито сложил руки на столе перед собой:
- Могу я еще чем-нибудь помочь?
- Да, - лихорадочно размышляя, протянул Крапивин. - Химшиев сказал что-то о своем задании, когда приходил сюда?
- То же, что и ты, - фыркнул Оболенский, откидываясь на спинку стула и округляя глаза. - Совершенно секретно.
***</p>
Это было подозрительно. Крайне подозрительно.
Крапивин никогда особенно не полагался на такие абстрактные понятия как чутье или интуиция, стараясь руководствоваться исключительно фактами и холодным рассудком, но что-то упрямо подсказывало ему, что действия Химшиева не имеют ничего общего с приказом начальства. Тот был старше него на пятнадцать лет и когда-то слыл отменным мракоборцем, но в последнее время его преследовали неудачи, особенно контрастные на фоне успехов Крапивина. По слухам он даже пристрастился к алкоголю.
Так что Химшиева стоило проверить в любом случае.
Задача это была не из легких в том числе потому, что Крапивину и самому приходилось держаться тени - никто из коллег, не считая Оболенского, не дружного с Особым отделом и не склонного к сплетням, не знал, что он вернулся с задания. С другой стороны, это обеспечило Крапивину примерно сутки форы и, судя по всему, сыграло решающую роль в успешной локализации старшего и куда более опытного коллеги.
Впрочем, стоило признать, тот не особенно осторожничал и вообще вел себя так, будто наблюдение за ним невозможно по законам природы.
Но если подумать, зачем ему, пусть и поутратившему былую славу, но ни в чем не повинному мракоборцу, переживать о слежке?
Это заставило Крапивина разувериться в своей теории настолько, что, появившись во втором часу ночи на Адмиралтейских верфях, он ожидал уже лицезреть какой-нибудь грех из числа обыденных - алкоголизм, наркотики, разврат, растрату.
Но стал свидетелем иного.
- …у станции Борки, - послышался звонкий шепот из-за больших ладно сколоченных ящиков и огромных в человеческий рост канатных бобин, - там полотно идет по крутой насыпи…
Если память мне не изменяет, эта станция находится на пути следования императорского поезда!
Крепче стиснув палочку, Крапивин подкрался ближе, увидев спину и бритый на военный манер затылок Химшиева. Стоя лицом к воде, заложив руки за спину и не шевелясь, тот диктовал зачарованному чаячьему перу, пишущему бесцветными чернилами, прочесть которые мог лишь адресат послания.
- …и если верно рассчитать время, успех операции гаранти…
Крапивин наложил на площадку антитрансгрессионные чары.
И в следующим момен алая как раскаленный металл молния хлестнула в дюйме от его виска. Следующее заклинание вынужденный показаться из-за своего укрытия Крапивин уже парировал. Впрочем, узнавший его Химшиев повременил с новой атакой. Всегда чуть выкаченные, огромные глаза его с яркими белками сверкнули из тьмы прежде, чем на них надвинулись тяжелые черные брови.
- Что ты здесь делаешь?!
- Как обычно пытаюсь предотвратить преступление, - не сводя глаз с кончика саблевидно загнутой палочки, Крапивин кивнул на лист бумаги. - Кому Вы собирались отправить это письмо?
- Не понимаю, о чем речь, - без намека на веселье скривился тот, и письмо на ящике за его спиной тут же воспламенилось вместе с пером. Крапивин не смог помешать этому.
Тц. Теперь доказать его вину будет сложнее.
- Лучше не лезь в это, Антон, - явно не спеша нападать, со снисходительностью старшего посоветовал Химшиев. - Не порти себе жизнь.
Это было бы смешно, если бы у Крапивина было чувство юмора.
- Остановить Вас - мой долг.
Вздохнув, Химшиев покачал головой.
- Что ж…
Его мощный выпад завершился не менее мощным разрядом электричества. Если Перунова стрела, в целом, была безвредным заклинанием, которым школьники палили друг в друга на дуэлях, Перунов молот при должном уровне мастерства способен был испарить человека напрочь.
- Крѣпъкъ щитъ! - чтобы парировать его, Крапивин вынужден был прибегнуть к вербальной магии и тут же атаковал сам. - Экспеллиармус!
Уклонившись, Химшиев презрительно фыркнул. Им еще ни разу не приходилось сражаться друг против друга. Однако, Крапивин знал, что его противник принадлежит к той породе мракоборцев, да и волшебников вообще, которые считали ниже своего достоинства использовать латиноязычные заклинания. Даже если славянские аналоги значительно им уступали. В Академии будущие мракоборцы, разумеется, изучали особенности чародейства многих стран, так же как изучали самые распространенные языки. Это позволило тому же Крапивину подобрать свой собственный уникальный арсенал из заклинаний различных культур. Почти не отличаясь по сути, они все имели свою специфику. Основанная на латыни и греческом европейская магия, к примеру, позволяла достичь лучших результатов в трансфигурации и преобразовании, магия Востока обладала наибольшим исцеляющим эффектом, а по силе сглазов и чар ничто не могло превзойти магию африканского материка. Славянская же была прямолинейна и сокрушительна. И отлично подходила для атакующих заклинаний.
Без лишних прелюдий, Химшиев сделал палочкой краткий как у фехтовальщика выпад:
- Да мрѣти!
Ожидавший этого Крапивин, впрочем, резко кинулся в сторону, под прикрытие ящиков, и широкий ядовито-зеленый хлыст убивающего заклинания вспорол воздух. Не давая ему отдышаться, Химшиев атаковал снова. Если он нужен был Крапивину живым, то тот ему - отнюдь, так что мракоборец не церемонился. Так продолжалось некоторое время, пока оба не поняли, что оказались в западне. Заключенный в ловушку антитрансгрессионых чар Химшиев не мог ни уйти, ни достать Крапивина, а перебегающий из одного укрытия в другое под шипение смертельных заклятий Крапивин - высунуться для несмертельной контратаки. Словно две последние шахматные фигуры гоняли друг друга по полю. Только шанса закончить партию ничьей не было.
- Пламѣнѩ вервь!
Огромное огненное лассо нависло над замешкавшимся Крапивиным и схватило его за лодыжку. Взвыв от ослепляющей боли, он почувствовал, как его волоком протащило по земле, тогда как палочка выпала где-то по дороге.
- Видит Бог, я не хочу убивать тебя, Антон, - в поле пульсирующего болью зрения возникло бледное лицо Химшиева и кончик его загнутой палочки.
- Тогда сдавайтесь, Давид Георгиевич, - сквозь зубы прошипел Крапивин, получив, наконец, возможность приблизиться к противнику, и, боясь раньше времени потерять сознание от боли, с силой пнул того здоровой ногой в коленную чашечку.
Охнув, Химшиев согнулся и в тот же момент был обезоружен:
- Забъвениѥ! - и лишен сознания своим же оружием. Приманив палочку из тополя, потеплевшую от радости воссоединения, Крапивин первым делом обернул пострадавшую лодыжку леденящими чарами и попробовал подняться. Перед глазами вновь полыхнула красная вспышка, но, по крайней мере, он мог стоять почти не шатаясь.
Нужно было как можно скорее увидеться с Трубецким.
***</p>
Так как появление в ведомстве среди ночи со связанным коллегой было бы воспринято, мягко говоря, превратно, а Трубецкого в такой час все равно не могло быть на месте, отправился Крапивин не в Петропавловку, а по совершенно другому адресу.
В доме 13 на Миллионной улице свет горел в единственном окне третьего этажа, кабинете Трубецкого. Крапивин знал это, ибо бывал частым и желанным гостем в этом доме. Жена Трубецкого, Елизавета Сергеевна, всегда относилась к нему с добротой и вниманием, как к собственному сыну, а обе ее дочери с непринужденной легкостью игнорировали попытки родителей сосватать за него одну из них. Так что, хоть все три ведьмы знали, кем работает отец семейства, и уже ничему не удивились бы, Крапивин не стал ломиться на порог, чтобы лишний раз их не тревожить.
Вместо этого он послал особый сигнал.
В крышку его карманных часов было вмонтировано маленькое зеркальце. Ничего примечательного, учитывая насколько модным в последнее время стал этот маленький аксессуар, позволяющий вовремя поправить прическу или проверить, не прилипло ли что к усам. За одной лишь особенностью, что зеркало Крапивина было связано с точно таким же зеркалом в часах Трубецкого. Так они могли обмениваться информацией на расстоянии, не оставляя материального следа. Подобные приспособления выдавали всем мракоборцам без исключения, но эта пара зеркал не была зарегистрирована нигде и демонстрировала особый уровень доверия начальства.