Глава 17 (2/2)

- Нет. Нет, конечно. Она погибла по своей вине, я понимаю это. Слишком хорошо помню, какой безрассудной она бывала, и что потом в Базеле Вы были единственным, кроме авроров на допросах, кто смотрел мне в глаза. Смотрел как на человека, а не бешеного пса, сорвавшегося с привязи... Мистер Дамблдор, Вы правда верите, что такой подонок как Гриндевальд заслуживает искупления? Ведь если так, тогда и я, наверное, тоже?

- Но за что Вы можете винить себя кроме того, что доверились не тому человеку? - удивился Альбус, читавший личное дело Тамаша и не запомнивший ничего ужасного.

- Не считая моей главной вины за то, что я все еще хожу по этой земле? Пожалуй. Впрочем, я не знаю ни одного оборотня, который хоть раз не причинил бы вред другому человеку. Случайно. Хотя, есть среди нас и те, кто делает это вполне осознанно. Знаете, какой первый вопрос мне всегда задают, узнав о моей ликантропии? Как я заразился. Здесь в людях почему-то просыпается острое, даже болезненное любопытство, - Батори презрительно фыркнул. - Я никому не рассказывал, но меня заразила мать. Мечтала о воцарении оборотней во всем мире или что-то такое. Вскоре после этого ее убил наряд из Министерства, а я сбежал. Несколько лет жил один, прятался в лесах, веря, что таким образом защищаю невинных людей, а потом до меня дошли слухи об убийствах в родных краях. Оказывается, мать успела покусать еще нескольких, а тем скоро надоело запирать себя каждое полнолуние, и они начали наведываться в отдаленные магловские деревни. Маглы от укусов не обращаются, сразу погибают, только в газетах потом “задран диким зверем” и все. Хоть тут газетам можно верить, ха? В общем, я вернулся в родную деревню, вычислил их, попытался образумить. Рассказал, как живу один в горах без страха проснуться однажды утром в крови и с человеческими волосами, застрявшими в зубах... Удивительно, но это подействовало. Почти все согласились уйти со мной. В итоге у нас образовалось что-то вроде лагеря, деревней это не назовешь. Со временем даже пошли браки, а там и дети, но… Вы же знаете, Дамблдор, что дети не наследуют проклятие, даже если оба родителя ему подвержены? Такое чудо!.. Да только нет ничего хуже, чем осознавать, что самую смертельную опасность для своего ребенка представляешь ты сам. Моему сыну в этом году исполнится пять лет, и он до сих пор ни о чем не знает. Поэтому, когда Гриндевальд нашел меня…

- Вы согласились участвовать в экспериментах?

- Да. Я был готов на все, чтобы избавиться от проклятья или хотя бы ослабить его. Мне было плевать на политику, да и обещанию Гриндевальда покончить с сегрегацией я не слишком-то верил. И Вам, если честно, верю лишь немногим больше. И мне все равно, спасете Вы Гриндевальда или нет. Ни мое время, ни Винду это уже не вернет, - откинувшись на спинку стула, Батори невидяще уставился во тьму под нависающим потолком шахты. - Но я скажу на суде все, что Вам нужно, Дамблдор. Просто потому, что Вы - хороший человек.

- Я…

Альбус не нашелся, что сказать. Ему десятки, сотни раз говорили, что он гений и великий волшебник, ему присуждали награды и премии, о нем писали в газетах, ссылались в научных статьях, выпускники Хогвартса присылали ему благодарственные письма, но почему-то именно эти простые слова из уст заключенного оборотня впервые за много лет заставили его смутиться.

- И побег мой не трудитесь устраивать, - между тем добавил Батори. - Я останусь здесь.

- Но почему?! - недоумевал сбитый с толку Альбус. - Как же Ваш сын?

- Он с матерью, с ними все будет в порядке, - спокойно повел плечом тот. - Здесь я нужнее. К тому же, если сбегу, местным придется несладко. Охрана тут все перевернет.

- Да, но не думаете же Вы, что я Вас здесь брошу! Я так не могу!

Батори смерил его взглядом, достойным Николя Фламеля.

- Делайте то, что должны, мистер Дамблдор, и позвольте другим делать то же самое. Вы не единственный, кому хочется кого-то спасти.

Крайне непривычно, прямо-таки физически неприятно было оставлять что-то вне своего контроля, но Тамаш был прав. Взявшись за все сразу, Альбус рисковал не преуспеть ни в чем.

- Тогда можно последний вопрос? - это мучило его уже некоторое время. - Каким образом, выдав аврорам местоположение Нурменгарда и нарушив тем самым Непреложный обет, Вы все еще живы?

Серое лицо Батори озарилось торжеством.

- Ах, это. Все очень просто. Как и все волшебники Гриндевальд думает, что знает все на свете, но как бы не так. Каждую луну мы, оборотни, перерождаемся, мистер Дамблдор. Не просто отращиваем мех и когти, а по-настоящему рождаемся вновь, совсем как Ваш феникс. И вместе с человеческой кожей с нас слезают все проклятия, болезни, порча и клятвы. Вот почему облик оборотня нельзя сымитировать чарами или оборотным зельем. И поэтому в первое же полнолуние в темнице Нурменгарда я освободился от Непреложного обета, данного Гриндевальду.

- Вот оно что! - впервые за долгое время Альбус был по-настоящему восхищен. - Стало быть, Вы - воистину идеальный свидетель, мистер Батори, Вы можете рассказать абсолютно все! Но это, если не возражаете, мы пока что тоже сохраним в тайне.

- А Вы прямо-таки копилка тайн, Дамблдор, - заметил Тамаш с долей укоризны.

На это Альбусу оставалось лишь виновато улыбнуться.

***</p>Не прошло и суток, на следующий же день за ленчем в министерской столовой Альбус жаловался Элфиасу, что с убийством Багрова лишился своего главного козыря, и всякая надежда на свидетельские показания теперь утрачена.

- Из приближенного круга Гриндевальда остался только тот оборотень, это просто катастрофа! - сокрушенно вздыхал он, старательно не замечая паническую пляску бровей на побледневшем лице Дожа, пытающегося указать ему за спину. Где - какая неожиданность! - в этот момент обедал, навострив уши, старший помощник прокурора Уизли. - Хорошо хоть, что этого Батори сослали в резервацию. Уж он-то наверняка с удовольствием бы рассказал о Гриндевальде всякое.

- О, Альбус, как насчет заказать что-нибудь еще? - так и не сумев незаметно привлечь его внимание, резко перебил Элфиас, поспешно подзывая домовика. - Может гребешков? Ужасно захотелось гребешков!

Чуть не прыснув от смеха, польщенный преданностью Дожа Альбус сказал, что угощает. И вскоре посеянное принесло плоды. За несколько месяцев и раундов судебных прений Альбус довольно неплохо узнал своего противника, прокурора Уизли. К пятидесяти с лишним годам тот сделал блестящую карьеру обвинителя и уже очень давно никому не проигрывал. А потому, так и не сумев раскусить, на что Альбус собирается сделать основную ставку - с виду его действия казались слегка хаотичными - не побрезговал ничем, даже оборотнем, чтобы обезопаситься со всех сторон и гарантировать себе победу. Посему в начале июля накануне финального заседания лояльные Альбусу источники среди местных авроров доложили ему, что из Румынии в Базель под конвоем был отправлен некий опасный преступник.

Все шло строго по плану.

Но даже так Альбус места себе не находил и за неделю перед судом потерял покой и сон. Весь его тонкий расчет и тщательно выстроенный план зиждились на том, сдержит ли Тамаш свое слово, не передумает ли в последний момент по воле изменчивой человеческой натуры, и эта неустойчивость, неопределенность, невозможность контролировать ситуацию понемногу сводили Альбуса с ума. Нет, он не был приверженцем тотального контроля, но когда столь многое стояло на кону, привык полагаться исключительно на себя.

Себе он научился доверять. И временами не мог не думать о том, насколько было бы проще жить без необходимости долго и кропотливо убеждать в правильности своих решений других людей. Если бы мог действовать без оглядки, без получения дозволения и разъяснения, почему его решение в конечном итоге самое верное, как делал всю свою жизнь, начиная со школьных учителей и заканчивая министрами и аврорами. Пожалуй, в этом смысле он был специалист. На что и надеялся.

Так что утром судьбоносного дня Альбус выпил крепкий несладкий чай - успокоительные зелья пагубно влияли на способность ясно мыслить, к умострительные среди побочных действий вели к  повышенной самонадеянности - пожевал показавшийся картонным, щедро смазанный домашним терновым джемом Аберфорта тост. И отправился в Лондон.

У Берта, понятное дело, даже мысли не возникло прийти на заседание, чтобы поддержать его - а может он просто боялся не сдержать откровенную радость в случае провала старшего брата? В любом случае, Альбус утешался тем, что в зале будет Рене. Несмотря на то, что как и Николя она не одобряла его решение защищать Геллерта, тем не менее оставалась с ним до самого конца. За это Альбус был ей невероятно благодарен.

Перед заседанием адвокату и подзащитному полагалась последняя беседа, на которой они имели возможность еще раз обсудить стратегию защиты и все важные нюансы предстоящего процесса, поднять командный дух. У них же с Геллертом, разумеется, не было ничего даже отдаленно напоминающего сотрудничество. Геллерт никак не помогал. С того самого первого разговора Альбус виделся с ним множество раз, но тот не сделал и полшага навстречу. Попытки Альбуса выявить новые, полезные делу детали игнорировал, а на вопросы о покушении и о том, зачем убил членов Совета Конфедерации в Осло - самое слабое место в защите Альбуса - упорно не отвечал, заявив, что ничего не помнит. Все прошедшие месяцы в те моменты, когда не спал и не застревал в видениях, становившихся все сильнее и ярче с каждым днем, Геллерт только и делал, что глумливо ухмылялся и без конца предрекал своему защитнику тотальное фиаско, а себе - скорейшую смерть. К счастью, даже если бы он во всеуслышание объявил, что жаждет смертной казни, его мнение абсолютно ни на что бы не повлияло.

Уводимый аврорами в зал суда Геллерт бросил насмешливое “удачи”.

Сегодня он находился в особенно приподнятом настроении несмотря на нервный тик, перекосивший добрую половину лица, и оставшийся один Альбус еще некоторое время смотрел на его пустой стул, далеко не впервые словно гладиатор на арене лицом к лицу встречаясь с мыслью, что веселое злорадство Геллерта вызвано тем, что он уже предвидел исход суда. Впрочем, он вел бы себя точно также просто чтобы сбить ему настрой - Альбус не мог знать наверняка, так как в мысли Гриндевальда, после того как узнал правду о Старшей палочке, больше не заглядывал ни разу. Это было бы неправильно и ничем не отличалось бы от поведения самого Геллерта, ставящего свои намерения выше желаний других людей.

На заседании все пошло как по маслу.

После вступительной речи, одарив Альбуса победоносной улыбкой, прокурор Уизли вызвал своего «тайного» свидетеля, Тамаша Батори. Того ввели в наручниках и серебряном ошейнике, хоть в этом не было совершенно никакой нужды, и публика сразу настороженно затихла. Поразительно, но даже Гриндевальд, публично застреливший человека и без палочки обрушивший мост у всех на виду, обвиняемый в терроризме, кровавом массовом убийстве и создании инферналов, даже он пугал их меньше, чем изможденный оборотень в фазу молодой луны. Глядя на него, Альбус усилием подавил в себе угрызения совести.

Никакой новой информации от Батори Уизли не добился - оттого что задавал все те же вопросы, что и всем остальным последователям Геллерта, а также потому, что его основной целью было деморализовать Альбуса, приведя на суд того, кого он якобы менее всего желал видеть.

Вот только дело обстояло с точностью наоборот.

Когда за Батори взялся Альбус, он не спрашивал о злодеяниях Гриндевальда или планах развязать войну, только об обращении с подчиненными и пагубных пристрастиях. Как часто Тамаш видел его с бокалом алкоголя в руке, с сигаретой, с чем-нибудь еще? Бывали ли у Гриндевальда приступы внезапного неконтролируемого гнева? Тамаш отвечал честно, без утайки, и в итоге его ответы - и объемы всего вышеперечисленного - потрясли даже самого Альбуса. Невозможно было вообразить, как Геллерт в тот период умудрялся не то что плести интриги, строить планы планетарного масштаба и произносить пламенные речи, но вообще стоять на ногах.

Слушая все это, тот лишь безумно скалился, похожий на маску демона из японского театра. И хоть Альбус знал, что отчасти это потому, что Геллерт больше не контролирует правую половину лица, менее жутким зрелище не становилось.

И тем сложнее было вызвать к нему сочувствие.

- Что ж, вы все слышали, - этими словами после нескольких изнурительных часов перекрестных допросов свидетелей начал свою заключительную речь защитника Альбус, выходя в центр зала. После показаний Батори еще несколько последователей Гриндевальда, не входящих в ближний круг, вспомнили эпизоды, отлично вписывающиеся в картину укоренившейся наркотической зависимости - в том числе пылающий праведным негодованием Томас Акерли, стыдливо прячущий взгляд Освальд Йост и, конечно же, невозмутимый Альфонс Розье. Последний в подробностях описал появление находящегося при смерти Геллерта на пороге его фамильного поместья почти семь лет назад - только по его версии на помощи международному террористу настояла его племянница - а также продолжительное лечение впоследствии. Некоторые волшебники из числа заложников в Ковент-Гардене, присутствующие и на заседании, также подтвердили «некоторую странность» в поведении Гриндевальда в тот злополучный вечер, и, таким образом Альбусу удалось не то что посадить зерно сомнения, но пересадить сразу дерево.

И злобно исчиркавший свою речь перед финальным выступлением Уизли был тому живым доказательством. Взяв слово после него, Альбус, напротив, постарался рассеять звенящую атмосферу непримиримой враждебности, неприятия и жажды мести, воззвав к сочувствию и милосердию:

- Сейчас как никогда очевидно, что Гриндевальд серьезно болен, и что болезнь подтачивала его уже давно. Ибо зависимость - это именно болезнь, отнимающая разум и человечность, оголяющая самые низменные желания и ужасные пороки. И здесь я ни в коем случае не оправдываю преступления Гриндевальда! Должны ли мы судить его? Безусловно! Должен ли он понести суровое наказание? Вне всяческих сомнений. Но казнить его сейчас, когда он попросту не способен всецело осознать свои злодеяния и невероятную боль, причиненную жертвам и их семьям - все равно что свершить правосудие походя, для галочки, во имя минутного удовлетворения. Лишив его жизни сейчас, мы лишь запрем гнев глубоко в наших сердцах. Закончив эту историю так быстро, оставим без внимания ее мораль, - Альбус строго покачал головой. - Конечно, многим из вас может показаться, что сохранить жизнь подсудимому, тогда как многие другие погибли, несправедливо, но подумайте вот о чем. Геллерт Гриндевальд страдает тяжелой зависимостью от наркотиков маглов, тех самых, кого он так жаждал поработить. Самое по себе это уже наказание, которое будет длиться годы, если зависимость не излечить. И это как раз то, чем я планирую заняться. Еще одна причина, почему так оставить Гриндевальда в живых - проявление не слабости, а мудрости. Я уверен, что его печальный опыт может послужить правой цели, поможет спасти несколько жизней. Даже если это будет всего одна жизнь, не лучше ли это смертной казни, которая все равно не вернет погибших и счастье их близким? Я убежден, что любую ситуацию при желании можно обернуть во благо. И, если позволите, я сделаю это, заставлю Гриндевальда по-настоящему послужить Общему благу, хочет он того или нет. Главное, - Альбус поднял руки, не скрывая по обыкновению раненную, и обвел ими зрительный зал и скамью присяжных, - чтобы этого хотели вы.

Его речь по завершении не вызвала бурных оваций, как было с речью прокурора, но за густой как лондонский смог тишиной скрывалось нечто куда более значительное. Альбус знал, видел по задумчиво опущенным взглядом, что сумел-таки задеть практически в каждом из присутствующих что-то личное. Не ярость и жажду мести, столь же заразительные и легко угасающие, что и смех, но нечто глубинное, сокровенное, близкое к сердцу, которое в конечном итоге и вынесет окончательный вердикт.

- Благодарю, Уважаемый защитник, за столь проникновенные слова, - кивнула судья Кескен, собирая пергаменты в стройную стопку перед собой. - А теперь суд и присяжные удалятся для принятия решения.

- Отличная речь, - хрипло фыркнул Геллерт. Как и обычно он сидел на стуле, съехав, насколько позволяли цепи, и широко расставив ноги. Раздражая одной своей позой. Его синий правый глаз с сузившимся до размеров макового зернышка зрачком был выкачен, создавая жуткий контраст с голубым левым. Корочка на искусанных губах казалась бумажной. - Решил сделать из меня подопытную крысу? Да ты само милосердие!

- Заткнись, - емко посоветовал Альбус, взведенный до предела. Несмотря на дышащий спокойствием и правотой вид сам он едва мог дышать из-за колотящегося о ребра как заведенное сердца.

Мерлин, ну когда же они уже вернутся!

«Ты молодец», - подбодрили изумрудные глаза Рене, занявшей место в самом дальнем ряду зрительного зала. Для Альбуса она выглядела как обычно, в то время как все остальные видели ее по-разному, но одинаково незнакомой. Впрочем, она могла быть чьей-нибудь дальней родственницей или чрезмерно любопытствующей дамой, выкупившей место у одного из причастных к процессу. Почувствовав себя чуточку лучше, Альбус благодарно полуулыбнулся в ее сторону.

Принятие решения в итоге заняло более полутора часов, за которые Альбус, кажется, потерял несколько лет жизни и приобрел с десяток седых волос, а Геллерт успел задремать, уронив подбородок на грудь. В последние недели он периодически забывал, где находится. Но, наконец, белый парик судьи Кескен вновь возвысился над судейской трибуной:

- Начну с того, что мне выпала редкая честь участвовать в столь резонансном и беспрецедентном судебном процессе. Сегодня в этом зале вершится не только правосудие, но и История. Я благодарю уважаемые стороны обвинения и защиты за все представленные суду доказательства, а также присяжных заседателей за их непростую работу, - ее темные глаза пробежались по строкам раскрытого пергамента. - Прежде чем зачитать приговор, хочу отметить, что по этому делу наши с присяжными мнения разошлись. Кхм. Итак.

Все, в том числе вздернутый аврорами со стула Геллерт, поднялись на ноги.

- Именем Международной конфедерации магов я, Кара Кескен, Верховная судья Конфедерации, на основании выдвинутых против Геллерта Лиутберта Гриндевальда обвинений, на основании предоставленных его законным представителем оправдательных аргументов и на основании вердикта, вынесенного судом присяжных решила признать Геллерта Лиутберта Гриндевальда виновным в совершении всех преступлений, в которых был обвинен, а именно…

Ну разумеется, он виновен, - мысленно кивал себе Альбус, пока судья озвучивала длинный список. - Здесь мы даже не пытались спорить.

- …В связи с чем я, Верховная судья Конфедерации, - повторила Кескен, неодобрительно поджав губы, и сердце Альбуса напрочь остановилось, - решила приговорить Геллерта Лиутберта Гриндевальда к… высшей мере наказания, а именно - смертной казни без права обжаловать приговор.

***</p>Щелчки фотокамер были подобны треску молний, тяжелый стук сердца - глухому рокоту срывающихся в ущелье камней.

Нет.

Не может быть…

Все же шло так хорошо!

Ревущая как горная лавина волна торжествующего гомона затопила зал.

- Вот так! - громче всех кричал Джастин Азимус, пока его мать утирала счастливые слезы кружевным платком. - Получил по заслугам?! Теперь ты сдохнешь, Гриндевальд!

Услышав свое имя, тот рассмеялся. Его поначалу почти беззвучный сиплый хохот вскоре, набрав полноту, заглушил все прочие звуки. То не было безумие. Геллерт смеялся взахлеб, ликующе и беззаботно - совсем как в юности, когда они с Альбусом вместе летали над Годриковой впадиной или играли в снежки в заледеневшем Сент-Джеймс парке. В те дни, когда им казалось, что впереди только триумф, счастье и молодость.

Эбеновая палочка легко скользнула в руку из рукава мантии.

АЛЬБУС!

Отрезвляющий голос Рене прозвучал в голове так отчетливо, будто она кричала прямо в ухо. Ни разу за долгие годы знакомства ни она, ни Фламель не позволили себе нарушить его ментальные границы, хоть, очевидно, с легкостью могли.

Альбус, прошу, не делай этого!

Он медленно поднял палочку, охватывая раскинувшимся разумом сразу весь судебный зал.

- Мистер Дамблдор, что Вы намерены…

Никому еще не удавалось подобное.

Но у него получится.

Должно получиться.

Иначе никак.

- Империо!

Время

словно

останови-

лось.

Десятки, целые ряды остекленевших, сверкающих как алмазное колье глаз воззрились на него в покорном ожидании. Все кроме потрясенных до изумрудных глубин глаз шестисотлетней ведьмы и еще одних, буравящих его затылок.

- Тюрьма, не казнь, - твердо произнес Альбус, и каждое его слово падало с тяжестью мироздания. - Пожизненное заключение будет самым страшным наказанием. Не казнь.

Кончик эбеновой палочки дрогнул, будто поставив точку, и та снова скрылась в рукаве мантии Альбуса.

Время возобновило свой ход.

- …в связи с чем я…, - осеклась Кескен, нахмурившись и вновь пробегая глазами по изменившемуся тексту. - Кхм. Простите. В связи с чем Геллерт Лиутберт Гриндевальд приговаривается к пожизненному заключению без возможности обжаловать приговор.

Зал встретил ее слова одобрительными криками и бурными аплодисментами.

- Вот так! - громче всех кричал Джастин Азимус, пока его мать утирала счастливые слезы кружевным платком. - Получил по заслугам?! Теперь ты сгниешь за решеткой, Гриндевальд!

Снова защелкали фотокамеры. Встретившись взглядом с в ужасе прижавшей руку ко рту Рене, Альбус медленно, как во сне обернулся.

Впервые за много дней левая половина лица Геллерта симметрично повторяла правую, отображая бездонное, разверзшееся до глубин души потрясение.

Ocean Jet - Follow You Down</p>