Глава 17 (1/2)

Все началось со смерти Багрова.

Вся линия защиты Альбуса строилась вокруг факта невменяемости Геллерта в моменты совершения самых тяжких из его преступлений. Этот простой и незамысловатый аргумент тем не менее считался в адвокатской практике весьма действенным и работал безотказно - стоило лишь доказать сам факт невменяемости. А это, как выяснилось, было не так-то просто. Ибо, хоть наличие у Гриндевальда наркотической зависимости на момент ареста было подтверждено целителями Конфедерации, доказать, что она уже давно подтачивала рассудок подсудимого, можно было только посредством свидетельских показаний. Но Геллерт, разумеется, не принимал наркотики прилюдно, и о его пагубном пристрастии знала лишь горстка самых приближенных соратников, так называемый ближний круг, большинство из которых на данный момент либо скрывались, либо погибли.

Те же, кого удалось поймать, наотрез отказывались давать показания против своего лидера. Непреложный обет продолжал держать их рты на замке, ибо никому не хотелось умереть мучительной смертью, учитывая, что в отличие от Гриндевальда их положение было не столь безнадежно, и имелись вполне реальные шансы избежать казни. Особенно в том случае, если публичная экзекуция мессии утолит общественную жажду крови. Таким образом, единственной надеждой Альбуса оказался глубоко ему противный, но зато самый давний и отчаянный приспешник Гриндевальда.

Остывшее, сведенное судорогой тело Дмитрия Багрова нашли ранним утром на полу камеры. Куда более заметный в своей хладной неподвижности чем при жизни, и после смерти он продолжал вызывать отвращение, словно мертвый скрюченный паук в углу комнаты, от которого хочется поскорее избавиться, но боязно подойти. Альбус своими глазами видел, как его тело выносят из камеры - аккурат в день, когда была назначена их с Багровым встреча - из чего напрашивался вывод, что кто-то прознал о его планах и пытается их нарушить. Но все оказалось куда прозаичнее.

Виновного не пришлось долго искать. Багрова отравил один из авроров, задействованный в сопровождении и охране, добавив яд не в еду, которую тщательно проверяли, но пропитав им салфетку, которой был накрыт обед. Причем, свершив самосуд, он не особенно скрывался, а, будучи пойман, не стал оправдываться. Внутреннее расследование выявило, что он состоял в дальнем родстве с семьей маглов, убитой Багровым в период, когда он занимался организацией ячеек сопротивления в Восточной Европе. То было одно из первых, ставших известным широкой общественности жестоких убийств Багрова, и заключенный под стражу, лишенный должности и волшебной палочки аврор тут же приобрел колоссальную популярность. Единственный, - как поговаривали некоторые, - у кого хватило смелости разобраться с негодяями так, как они того заслуживают.

После данного инцидента Альбус немедленно еще раз проверил авроров, охраняющих Геллерта, хоть знал их лично уже много лет, но даже так старался теперь проведывать того каждый день, несмотря на то, что его густо облепившие камеру чары не давали поводов в себе усомниться. Это спровоцировало ответную волну недоверия и неодобрения, ощутимо поколебавшие без того пострадавшую репутацию Альбуса. За прошедшие месяцы шок и потрясение, вызванные его намерением защищать самого опасного террориста и убийцу, сошли на нет, и общество разделилось на тех, кто пока еще колебался, не зная что и думать и ожидая исхода суда, и тех, кто окончательно уверился в лицемерной природе Альбуса Дамблдора.

Вчерашний герой и храбрец, не побоявшийся бросить вызов негодяю, сделавший то, чего международный аврорат полным составом не мог добиться много лет, сегодня Альбус иногда не удостаивался и кивка при случайной встрече на улице или коридоре штаба Конфедерации. Неприязнь подпитывалась еще и тем, как он старался оградить Гриндевальда от опасностей, первым делом, вступив в роль адвоката, потребовав замены главного целителя. Той самой, которая приказала накачать Геллерта двойной дозой седативного зелья накануне предварительного заседания. Новый целитель, Манцо, в отличие от своей предшественницы личной неприязни к Гриндевальду не испытывал и, главное, при всем своем специальном образовании не стремился перечить Альбусу и его представлениям о праве обвиняемого на свободу если не тела, то духа.

Впрочем, как оказалось, не один Альбус беспокоился о безопасности Геллерта Гриндевальда. Ибо вскоре после предварительного заседания ему начали приходить анонимные послания с предложением помощи. Поначалу лишенные конкретики, но полные уверений в том, что он не одинок в своем стремлении спасти Гриндевальда, со временем они становились все более настойчивыми, предлагали финансовую и любую иную поддержку, лишь стоило Альбусу «намекнуть». Похоже, даже обезглавленное движение во имя Общего блага продолжало жить, действуя из подполья совсем как на заре своего существования. Не желающий иметь с этими людьми, кем бы они ни были, ничего общего, да и не представляющий, чем они могут помочь, Альбус попросту уничтожал подбрасываемые записки, забывая о них в следующий же миг, и некоторое время спустя с ним рискнули выйти на прямой контакт.

Это случилось ближе к концу апреля, перед самым началом пасхальных каникул, когда освобожденный от необходимости вести занятия и проверять домашние работы Альбус смог, наконец, поселиться в своем крохотном кабинете в штабе Конфедерации. Большой и красивый у него отобрали сразу после того, как он добровольно снял с себя полномочия Президента во избежание конфликта интересов, а также потому что этого все равно рано или поздно потребовал бы новый Совет Конфедерации. В этом были и свои плюсы - так Альбус мог погрузиться в работу над стратегией защиты с головой.

Но и тут его не оставляли в покое.

- Разрешите? - дверь открылась еще до того, как стих одиночный стук, и в проеме нарисовалось холеное лицо Альфонса Розье.

- Прошу, - пригласил Альбус, непринужденным взмахом руки сворачивая разбросанные по столу свитки с протоколами прошедших заседаний и черновиками будущих речей. Дремавший на спинке его кресла Фоукс приоткрыл черный глаз.

- Мы не знакомы лично, месье Дамблдор, но, думаю, в представлении нет нужды? - усевшись напротив, Розье подтянул натянутые на ляжках брюки, сверкнув массивным золотым перстнем. Один только рубин в нем стоил дороже годового жалования хогвартского преподавателя.

- Вы правы, это лишнее, - кивнул тот, скрещивая руки на столе перед собой. Левую поверх правой. - Примите мои соболезнования в связи с гибелью мадемуазель Розье. Я слышал, похороны были весьма достойные.

- Разумеется, она ведь была моей…, - зеленые глаза Альфонса на мгновение помутнели как старое бутылочное стекло. - любимицей. Кажется, Вы были там, когда ее… не стало?

- Да. Но все случилось очень быстро, - сочувственно покачал головой Альбус. Пожалуй, не стоило упоминать, что Винда погибла при попытке убить его и сугубо вследствие оной. Тем более, что интуиция подсказывала, что пришел Розье не за этим.

- Невыносимая утрата для моей семьи. Винда была такой юной, красивой… совершенной. У меня есть сыновья, месье Дамблдор, - смахнув пылинку с колена, вздохнул Розье, - но, зная, что теперь они унаследуют фамильные владения и все наше состояние, я заранее подвожу черту под славной историей моего рода.

- Но ведь и мадемуазель Розье подставила семью под удар, открыто поддерживая Гриндевальда, - справедливо заметил Альбус, сосредоточенно разглядывая собеседника и пытаясь угадать его намерения. На первом же допросе Альфонс открестился от племянницы, заявив, что всегда был категорически против использования активов семьи в террористических и конспиративных целях, но церемония прощания с Виндой Розье, тем не менее, была достойна королевской особы.

- Винда всегда была впечатлительна и упряма. Гриндевальд вскружил ей голову, это очевидно, - дернул плечом Розье, отмахиваясь от его аргумента как от надоедливой мухи. - Однако, хоть Винда и украшала собой его движение, как преображала все, к чему прикасалась, по-настоящему важные решения принимала не она. И, вероятно, даже не сам Гриндевальд.

- Вот как? Полагаете, что он - лишь верхушка айсберга? - заинтересованно подпер подбородок ладонью Альбус, представляя, в какое бешенство пришел бы Геллерт, услышав эти крамольные речи.

- Скорее его символ, - улыбнулся Розье, довольный понятливостью собеседника и отсутствием необходимости вдаваться в громоздкие пояснения. - Гриндевальд бесспорно зажег первую искру, взбудоражив массы своим юношеским задором и подав пример мятежной молодежи, но неужели Вы думаете, что он способен в одиночку организовать единое оппозиционное движение, охватывающее территорию всей Европы и отчасти Америки?

Именно так Альбус и думал. Но сперва решил дать Розье выговориться. Ибо, увлекшись своим красноречием, тот не замечал, что выдает себя с головой.

- Ведь что есть Геллерт Гриндевальд по своей сути? - самозабвенно продолжал Розье, найдя благодарного слушателя. - Бренд. Обладающее громкой репутацией и всюду узнаваемым лицом имя. Так сказать, заглавие для череды грядущих событий. Никто, разумеется, не умаляет Ваших подвигов, месье Дамблдор, но, боюсь, Вы выудили мелкую рыбешку. Настоящие фигуры, стоящие за Общим благом, по-прежнему скрывают себя.

- Вы имеете в виду Освальда Йоста? Но разве Министерство магии Германии публично не осудило его причастность к Общему благу? - на недавних выборах на пост министра доселе не особенно популярный Антон Фогель наголову разбил скомпрометировавшего себя Йоста, хоть причастность того пока еще не была доказана. Впрочем, газеты уже прочили ему позорное окончание политической карьеры.

- Йост - такая же пешка, как Багров или Вуды! - снисходительно фыркнул Розье. - Нет, я говорю о тех, кто обладает реальным влиянием и силой. Вполне может статься, месье Дамблдор, что, взявшись за это дело, Вы недооценили масштаб того, во что ввязываетесь.

- Не исключено, - заговорщически понизил голос Альбус, чуть подавшись вперед. - Считаете, я нахожусь в опасности?

- О, нет-нет! Нисколько, - сверкая перстнем, замахал руками тот. - Ведь Вы пытаетесь сохранить Гриндевальду жизнь, а значит, фактически действуете в их интересах. Однако, на Вашем месте я бы все равно поглядывал по сторонам. Кто знает, на что еще способны…, - Розье кашлянул. - Могу я быть предельно откровенен, месье Дамблдор?

- Это кабинет адвоката, месье Розье. Поверьте, я предпринял все возможные меры, чтобы ни одна тайна не покинула его пределы, - и это была чистая правда.

- Мне кажется, если Вам и грозит опасность, то со стороны аврората, - многозначительно поднял жидкие брови Розье. - Слишком уж долго Гриндевальд мозолил им глаза, а Вы, если можно так выразиться, отобрали кость у голодной собаки.

- Хм, - будто бы крепко задумался Альбус. - Тогда не разумнее мне отказаться представлять его защиту?

- Ну что Вы, Ваше дело правое! - округлил глаза тот, поняв, что перегнул палку. - Я убежден, что казнь - слишком легкий исход для Гриндевальда. И предпочел бы, чтобы он имел возможность осознать всю тяжесть своих преступлений!

- Не говоря уже о том, что в таком случае он продолжит воплощать собой символ революции, - согласно кивнул Альбус. Более всего живой, но находящийся в заключении - а значит под контролем - Гриндевальд был выгоден тому, кто под шумок занял его освободившийся трон. Революционерам и мессиям узничество вообще, пожалуй, даже придавало некий шарм, добавляя к образу особенно привлекательный для простого обывателя налет мученичества. А пока у людей имелся красивый идол для поклонения, они продолжали верить в Общее благо и подчиняться тому, кто ныне определял его из закулисья. Альфонсу Розье, например.

Судя по всему, тот не рассчитывал, что «понятливость» его собеседника зайдет настолько далеко.

- Вижу, Вы прекрасно ориентируетесь в ситуации, месье Дамблдор, - улыбка исчезла с лица Розье, приобретшего глянцевую как у студня твердость. - Значит ли это, что мы пришли к взаимопониманию?

- Возьму на себя смелость полагать, что понял Вас верно, - ушел от прямого ответа Альбус. Важнее всего сейчас было избавиться от довлеющей над Геллертом тени эшафота, а уж дальше можно будет спокойно заняться Розье и ему подобными. Или намекнуть на него тому же Оболенскому.

- В таком случае, Вы знаете, где искать помощь, - поднимаясь с кресла, важно кивнул Розье, едва ли осознавая, что как бы он ни старался, но до Геллерта с его непревзойденными способностями оратора и интригана ему было как до луны.

Не успел Альфонс Розье удалиться, источая самодовольство и аромат дорогого парфюма, как в кабинет Альбуса постучали снова.

На этот раз в окно.

Министерства магии, штаб Конфедерации и все строения того же уровня секретности были заколдованы так, что попасть внутрь или покинуть их можно было единственно через специально оборудованные входы и выходы, в то время как даже настежь открытые окна не сообщались с внешним миром. Вся приходящая в здание почта, разумеется, вскрывалась и проходила проверку. И только Президент Конфедерации пользовался исключительной привилегией получения почты в обход Отдела внутреннего порядка.

Лишившись президентского кабинета, Альбус в тот же день расколдовал свое окно в новом кабинете самостоятельно. Так что огромный, черный как смоль ворон, толкнув мощным клювом створку, беспрепятственно влетел внутрь и закружил под потолком, уронив на стол перед Альбусом письмо. Прекрасный образец слоновой бумаги с гербом Гриндевальдов на сургучной печати. Даже не вскрывая его, Альбус знал, что обнаружит внутри отказ от опекунства. Гордость гордостью, но здравый смысл очевидно поборол в душе Райнхарда нежелание давать сыну и малейший шанс на выживание.

Что было весьма кстати, ибо судебное разбирательство, набрав обороты несмотря на все старания Альбуса, стремительно неслось к своему логическому завершению, и, потеряв счет его бесконечным заседаниям, он начинал уже всерьез беспокоиться. Тем более, что ощутимых успехов за прошедший месяц он не достиг.

Не стоило и сомневаться, что Уизли и его команда используют все преимущества - а их у стороны обвинения в деле Гриндевальда было не счесть - против единственного заявления Альбуса о невменяемости подсудимого. Тем сложнее, что последнее со смертью Багрова, казалось, уже просто невозможно доказать. К счастью, кое-что они упустили. А вернее, кое-кого.

Отправив письмо Райнхарда в потайной карман пиджака, планируя впоследствии спрятать ценный документ в своей спальне в доме Фламелей, ведь надежнее места не найти, Альбус вытащил из ящика стола кусочек сушеного мяса, которым обычно баловал Птолемея и служебных почтовых сов. Кружащий под потолком, жутко нервируя Фоукса, ворон лакомство высокомерно проигнорировал и, убедившись, что письмо доставлено точно адресату, молча вылетел обратно в окно.

Неужто дома его кормят из золотой миски?

Так оно или нет, а на на уме у Альбуса сейчас был уже совсем другой металл.

***</p>С точки зрения маглов серебряные копи в окрестностях Златны, небольшой коммуны на одном из хребтов Западных Румынских гор, были давно истощены и заброшены веке эдак в XVIII. Впрочем, активная добыча серебряной и ртутной руд, ведущаяся в шахтах по сей день, была точно такой же тайной и для большинства волшебников. В том числе - до некоторых пор - для Альбуса тоже.

Ибо как и все при упоминании резервации для оборотней он воображал себе самую обычную деревушку, разве что окруженную прочными магическими барьерами, да с решетками на окнах и дверях, за которыми зараженные ликантропией запирали себя на время полнолуния. Не самое приятное место для жизни, конечно, но и не Азкабан*.

Как же далек он был от реального положения вещей.

Огромный котлован, вырытый не столько в целях разработки месторождения, сколько из соображений тотального контроля - так лежащая как на ладони резервация просматривалась целиком и полностью - был изрыт отводными траншеями и колеями от тачек. В их сплетении, в пыли и закаменевшей грязи как птенцы в гнезде жались друг к другу невзрачные лачуги из иссохших, ободранных досок. Казалось, они вот-вот развалятся на части словно освобожденная от обода бочка - и точно развалились бы, если б не удерживающая их вместе магия.

Магией здесь был пропитан буквально каждый дюйм земли. Но вовсе не затем, чтобы серебро было легче добывать. Выработка месторождений происходила абсолютно по тем же технологиям, что и у маглов, разве что благодаря усиленной регенерации оборотни не погибали спустя семь-десять лет работ от травмы или тяжелого отравления серебром. Просто вследствие своей магической инертности благородные металлы, особенно в больших количествах чрезвычайно плохо поддавались зачарованию и, соответственно, манящим чарам, и только гоблинская магия, ревностно оберегаемая от посягательств людей, могла справиться с по-настоящему крупными партиями, снабжая золотой и серебряной валютой весь волшебный мир. По той же причине драгоценные металлы испокон веков использовались для изготовления котлов, скальпелей-ножей и прочей посуды для зельеварения, а также - во избежание магической интерференции - пряжек для мантий-невидимок и рукоятей волшебных палочек. Не меньшей чем у маглов популярностью пользовались и обычные ювелирные украшения, посуда и столовые приборы. И все это: от сложных трансфигурационных проявителей до колец для салфеток было изготовлено из серебра, добытого в Златне.

Добытого оборотнями.

Глубина котлована была рассчитана так, чтобы даже самая крупная особь в конечном воплощении не могла допрыгнуть до его края, в то время как скользящие чары, которыми были пропитаны отвесные стены, отсекали любую возможность вскарабкаться или сделать подкоп. Даже небо над котлованом было затянуто плотным магическим полем, вобравшим в себя маглоотталкивающие, сигнальные и защитные чары широкого спектра действия. Сотрудники Надзора за магическими популяциями - специального отдела Международной конфедерации - круглосуточно дежурили на вышках по периметру, восстанавливая прорехи в магическом барьере и следя за порядком. На вооружении у них были волшебные палочки, дротики с парализующим зельем и серебряные сети-крюки.

Жители резервации права владения волшебной палочкой, разумеется, автоматически лишались. Добывать руду это, в конце концов, ничуть не мешало.

Не то чтобы у Альбуса имелся большой в этом опыт, но, как правило, проникновение на закрытую охраняемую территорию проходило тем успешнее, чем проще и незамысловатее был избранный способ. Поэтому, вместо того чтобы пытаться взломать довольно-таки серьезную защиту, рискуя, что малейшая ошибка поднимет на уши всю стражу, Альбус воспользовался - в очередной раз за последнее время - услугами Фоукса. С этим, конечно, стоило бы завязывать. Хоть Фоукс и не выказывал явного недовольства, Альбус чувствовал, что еще немного и гордое существо потребует перерыв в отношениях.

Сперва ко всему прочему он хотел воспользоваться еще и оборотным зельем, приняв облик случайного магла, и даже взял порцию у Горация - к его удаче программа продвинутого курса зельеварения включала в себя такие необычные и сложные зелья как оборотное - но в последний момент передумал. Даже если охрана не обратит внимания на появление лишнего узника, не меньший шум могут поднять и сами местные.

Он оказался прав. Коммуна, состоящая из почти пяти десятков оборотней, была сплочена как одна большая семья, и слиться с толпой не вышло бы в любом случае. Был поздний вечер, и трудоспособные жители резервации возвращались из шахт, покрытые ровным слоем кремнеземной пыли. На выходе их с ведрами воды встречали те, кто еще или уже не был способен на тяжелый физический труд - старики, калеки и совсем еще юные представители нежелательных элементов общества. Ликантропия, насколько Альбусу было известно, не передавалась по наследству, только через укус обращенного. Поэтому рожденных в резервации детей отбирали у родителей. Те же, что все-таки жили здесь, были укушены в юном возрасте. Иногда своими же родителями.

Но чаще всего детей отдавали добровольно и не только из-за риска заражения. Резервация была не тюрьмой, что особенно подчеркивалось в скудной документации, а охраняемой территорией, на которой оборотни могли жить свободно. Правда, свобода в данном случае заключалась в выборе между изнуряющей работой на рудниках и голодной смертью, ибо о пропитании и прочих базовых жизненных потребностях жителей резервации никто не заботился. Единственным доступным им способом заработать была добыча серебра, хоть и платили ровно столько, чтобы хватало на еду, одежду и визит целителя раз в месяц. Да и зачем переплачивать, если тратить больше не на что? Но даже так местные едва сводили концы с концами, ибо старики и дети находились на содержании тех, кто мог держать в руках кирку и долото, и заработок одного приходилось растягивать на троих.

Именно поэтому неработающие, особенно дети старались помочь всем, чем могли, и именно потому жители резервации держались друг друга крепко, и при появлении незнакомца хоть с фениксом, хоть с белым флагом в руках наверняка набросились бы без расспросов. Так что, сокрытый от самых острых глаз мощными чарами незримости Альбус терпеливо дождался, пока шахтеры ототрут от грязи одинаковые графитово-серые лица, и, узнав среди них взлохмаченного Тамаша Батори, бесшумно последовал за ним, подбросив записку в оттопыренный карман его мешковатых брюк.

Часом позже, когда совсем стемнело, дверь крошечного домишки, который Батори делил с пожилой парой и угрюмого вида подростком, тихонько отворилась, и Альбус различил его худощавую фигуру, спускающуюся по ступеням. Местом встречи в записке был указан вход в шахту, но, сделав лишь пару шагов, Батори замер как вкопанный. Его ноздри шумно втянули воздух...

- Дамблдор?! - удивленно ахнул он, настороженно вглядываясь во мрак сквозь невидимое тело Альбуса. До полнолуния оставалось несколько дней, и, судя по всему, в нем начало просыпаться чутье оборотня. Этого Альбус не учел.

- Да, - шепнул он. - Простите за этот маскарад, но мне бы очень хотелось сохранить свой визит в тайне.

- Ну еще бы! - фыркнул тот, тем не менее, двинувшись к шахте, глубоко засунув руки в карманы. - Что ж, пошли.

Они не стали спускаться слишком глубоко, может, на пару десятков шагов, и там Альбус очертил палочкой круг, осторожно, чтобы не потревожить уже имеющиеся охранные чары, организуя им скрытое от посторонних глаз и ушей пространство для беседы. Также он наколдовал два стула с мягкой обивкой, шар магического света, видимого только им, и, наконец, сбросил с себя чары незримости.

- Да, точно Вы, - недоуменно оглядывая его с головы до ног, удивился Батори. - Но как? А, впрочем, неважно, - тут же равнодушно пожав плечами, он уселся на стул, скрестив ноги в потертых ботинках. - Признаться, я думал, что больше Вас не увижу. Вы-то, небось, решили, что облагодетельствовали меня, избавив от тюрьмы. Да как бы не так! - беззлобно хмыкнул он, кивнув на низкий каменистый потолок. - Стало быть, я зачем-то Вам понадобился?

При всем кажущемся простодушии наивности в Тамаше Батори было не больше, чем в гринготском гоблине.

- Прежде всего Вы должны знать, что мне глубоко противна политика, проводимая волшебными министерствами в отношении оборотней, и это место в частности, - звенящим от гнева, накопившегося за время пребывания в Златне, голосом начал Альбус, присаживаясь напротив и вздымая полами мантии липкую серую пыль. - Я не знал всей правды о резервации, когда добивался Вашего перевода сюда, и теперь это так не оставлю. Я намерен добиться лучших условий для оборотней, только… к сожалению, сперва мне нужно закончить с текущим делом.

- Защитой Гриндевальда? - разумеется, в резервацию не было запрещено выписывать газеты, да и едва ли в мире остался волшебник, не знающий о судебном процессе, в котором личность адвоката вызывала ничуть не менее неоднозначную реакцию у публики чем личность подсудимого.

- Именно так. И буду честен, я не знаю, сколько времени это займет. До завершения судебного процесса могут пройти месяцы и даже годы, которые Вы не заслуживаете провести в этом ужасном месте. Поэтому я пришел, чтобы предложить вызволить Вас отсюда не вполне… легальным путем. А точнее - устроив побег. Тихий, незаметный, без жертв и стычек с охраной. Я мог бы забрать Вас прямо сейчас, но…

Глядя на него чуть исподлобья, Тамаш кивнул, словно говоря “вот, наконец, мы и подошли к сути”.

- …мне необходимо, чтобы Вы пробыли здесь еще некоторое время, - признался Альбус, чувствуя себя распоследним мерзавцем. - Ровно до того момента, как Вас вызовут в суд для дачи обвинительных показаний против Гриндевальда.

- Постойте-ка, - не понял тот, мучительно пытаясь уложить услышанное в голове. - Так Вы… что, разве не пытаетесь помочь ему?

- Да, я занят именно этим, - подтвердил Альбус. - Для этого мне и нужно Ваше присутствие на суде. Но только - и это самое главное! - чтобы Вы выступали со стороны обвинения, не как мой свидетель. А тот факт, что именно я попросил Вас об этом, необходимо будет держать в строжайшем секрете до самого последнего момента. Это очень важно, мистер Батори, и это то, что я прошу у Вас в обмен на помощь, как бы неблагородно это ни звучало. Прошу поймите, позволив Вам сбежать сейчас, я лишусь последней надежды выиграть это дело.

Постукивая тяжелой подошвой по пыльной породе, Тамаш мрачно хмыкнул:

- Ваша логика мне вполне ясна, мистер Дамблдор. Преступник в бегах не вызовет доверия у судьи и присяжных, это понятно. Но, Вы правда думаете, что они с готовностью поверят оборотню в наморднике? Мне бы Вашу веру, хах.

- Даже невысокая вероятность этого выше, чем мои шансы спасти Геллерта без Вас, мистер Батори, - признался Альбус, почти не преувеличивая.

- Ну а зачем вообще его спасать? - поднял кустистую бровь Тамаш. - Разве вы не кровные враги?

Кем мы только не были.

- Недавно я узнал, - вздохнул решивший быть до конца честным Альбус, - что незадолго до нашей дуэли, сразу после Ковент-Гардена у Геллерта появилась возможность без лишних усилий избавиться от “кровного врага”, но он спас меня, даже зная, что после я его не пощажу. Возможно, для кого-то… для большинства этого покажется мало, но не для меня. Он проявил милосердие, и я хочу ответить тем же, сохранив ему жизнь. И шанс на искупление.

- Что ж, если у кого и есть это право, то только у Вас, Дамблдор, - покачал головой Батори, невесело усмехнувшись. - В конце концов, если б не Гриндевальд, Вы могли не дожить и до Ковент-Гардена.

ЧТО?!

- Что Вы имеете в виду?!

- А-а-а, Вы так и не узнали? - в голосе Тамаша мелькнула злорадная нотка. - Винда готовила на Вас покушение еще в январе в Милане. И вполне возможно преуспела бы, если б Геллерт обо всем не узнал. После того случая он и дал ей этот чертов…, - запнувшись, он постучал себя костяшкой по груди и надолго замолк, утонув в своей скорби.

Впрочем, оторопевший Альбус тоже не спешил возобновлять разговор. Его перетряхнутые как мешок игральных костей мысли, пытаясь встать на место, без конца наталкивались на одно и то же.

Покушение?!!

- Знаете, Дамблдор, - вскинув голову, Батори остро взглянул на него, и его глаза вспыхнули как у животного в темноте. - Я жутко Вас ненавидел после того, как Вы поймали меня в Ковент-Гардене. Настолько, что впервые в жизни захотел убить человека не под влиянием полной луны. Не потому, что из-за Вас меня отправили в тюрьму, но оттого, что меня не оказалось поблизости, когда погибла Винда. Теперь же оказывается, что и погибла она из-за Вас.

Волоски на затылке Альбуса встали дыбом. Хоть до полнолуния оставалось еще несколько дней, в воздухе струной зазвенела опасность. Однако Альбус и не подумал потянуться к палочке. А прежде чем что-либо ответил, Батори, вздохнув, опустил резко потухший взгляд на свои грязные, загрубевшие от физического труда ладони и помотал головой.