Глава 2 (2/2)

- Ха! - злорадствовал Геллерт, носясь у него за спиной. - Подачками О’Брайена? Хороша себе надежда! Я столько лет потратил на это, уже практически прижал его, а что в итоге? Явился наш славный староста и все уладил! Чудесно! Просто замечательно! Да что ты вообще такого наобещал О’Брайену, что он согласился на мою амнистию?

- Патент, - игнорируя его мельтешение, отозвался Альбус, скрестив руки на груди. Что-что, а оправдываться он не собирался. - Американские компании получат исключительное право на использование моего способа длительного сохранения магической трансформации. Сроком на три года.

Кажется, это таки произвело на Геллерта впечатление. Застыв на середине шага, он долго глядел на Альбуса с нечитаемым выражением на лице.

- Вот зачем, Альбус? - раздраженно скривившись, спросил он, наконец. - Зачем ты полез?

Зачем? Ради ущемленных в правах волшебников, например? Ради общего блага? Да хотя бы ради нас с тобой!

- Всего лишь хотел помочь, - фыркнул Альбус, глубоко задетый тем, что его искренний душевный порыв и старания так обесценили. - Не одного тебя, знаешь ли, волнует сложившаяся ситуация, и авторских прав на оппозицию у тебя нет. К тому же, - он поднялся с кресла, гордо возвысившись над Гриндевальдом на полголовы. - Не ты ли утверждал, что твое самое заветное желание, чтобы я к тебе присоединился? Или это не так?

Он намеренно попал в самую точку.

- Разумеется я этого хочу, - голубой и синий глаза описали красноречивую дугу под потолком, впрочем Альбус уже знал, что таким способом Геллерт попросту тянет время, чтобы придумать, как вывернуть слова собеседника в выгодном для себя свете. - Но я просто в бешенстве от того, что ты решил все за нас обоих! Даже не соизволил спросить мое мнение. Мнение лидера оппозиции.

- Что ж, я спрашиваю сейчас, пока новость еще не предали огласке, - Альбус требовательно изогнул бровь. - Что тебя не устраивает?

- Да буквально все! - цыкнул Геллерт, но с уже куда менее эффектным, слегка стушевавшимся негодованием. И по обыкновению пустился в преувеличение. - Думаешь, я стану пресмыкаться перед О’Брайеном за его милость? Плясать перед Комиссией, чтобы какому-нибудь владельцу фабрики по производству магических зубочисток позволили нанимать маглов? Этим ты предлагаешь мне заняться? Бюрократией?

- Именно так. Конечно, это звучит куда менее заманчиво, чем выступления перед ликующей толпой, зато не грозит тебе тюрьмой, Геллерт! И никому не будет стоить жизни, - сурово добавил он, но затем смягчился, тронув Геллерта за руку. - К тому же я буду с тобой. В конце концов, важно лишь то, что мы делаем, а не как. И что мы делаем это вместе.

Алые губы упрямо поджались, и Альбус уже приготовился услышать что-то особо язвительное, но Геллерт вдруг шумно выдохнул и зажмурился, будто от приступа головной боли.

- Альбус, ты… Ну и что мне теперь делать? Отправить О’Брайену поздравительную открытку и уйти на покой?

Это была чистая и безоговорочная победа.

- Не совсем, - с легкой улыбкой он поднял руку и нежным жестом отвел мятежный золотистый локон со лба Геллерта за ухо. А затем провел пальцами по его острой скуле и подбородку, мягко приподняв его голову и заставив взглянуть на себя. - Как насчет того, чтобы пойти на конференцию и объявить благую весть до того, как это сделает О’Брайен?

- Отдаешь всю славу мне? - внимательно разглядывая его, будто Альбусу требовалась переоценка как предмету искусства, криво усмехнулся Геллерт. - Как благородно.

- Ну, - улыбаясь еще шире, Альбус притянул его к себе, - мы ведь изначально планировали, что именно ты станешь лицом нашей революции, - от облегчения хотелось петь, но еще больше - целовать. Что он и сделал. - Ведь в итоге ты сумел даже меня завербовать в свою армию.

- Ага, после того, как ты ее расформировал, - мрачно хмыкнул Геллерт, кратко отвечая на поцелуй и отстраняясь. - Пойду скажу своим, что планы поменялись.

Через несколько часов они отправились на пресс-конференцию. По отдельности, так как Геллерт и его люди пока еще находились в розыске, и первый категорически отказывался подвергать Альбуса даже минимальному риску. За прошедшие годы этот аспект перерос в его больную тему - до той степени, что на двадцатый день рождения Геллерт подарил Альбусу (помимо пластинки с песнями в своем исполнении) самый дорогой и чувствительный вредноскоп из всех, что имелись на магическом рынке. Оформленный в виде римской монеты тот теперь всегда покоился у Альбуса на груди на цепочке, но еще ни разу не предупредил о какой-либо опасности. Так что Альбуса беспокойство Гриндевальда скорее умиляло.

Центральный парк занимал обширную территорию в сердце Нью-Йорка, простираясь от 59-й аж до 110-й улицы. По крайней мере, так значилось на официальных планах города. На самом же деле он продолжался и дальше, до улицы 110А, но об этом, как и о существовании самой улицы, маглам было ничего не известно. А посему огромный стадион для квиддича, самая большая в США коллекция магических растений и величественная аллея памяти с монументом в честь семей-основателей и системой зачарованных фонтанов не были упомянуты в списке достопримечательностей Нью-Йорка.

Сцену для публичных выступлений по обыкновению смонтировали у искусственного озера, являющегося домом для местных любимцев, гиппокампов Фрэнка и Джулии, но Альбус нашел бы ее без труда, даже не зная об этой традиции. Хотя бы по оживленному гомону нескольких сотен волшебников и волшебниц, собравшихся, чтобы послушать О’Брайена, обычно никого не оставляющего равнодушным. Журналисты тоже присутствовали в немалом количестве - зачарованные перья витали у них над головами, то и дело ныряя вниз, чтобы чиркнуть пометку в блокноте - и, разумеется, не обошлось без сотрудников отдела магического правопорядка, коих Альбус безошибочно узнавал по взглядам, направленным от сцены, а не на нее. Приблизившись, но так, чтобы не стоять в самой гуще, Альбус с нетерпением глянул на украшенную сине-красно-белыми лентами и гербом МАКУСА трибуну, пытаясь утихомирить зашедшееся галопом сердце. Здесь было столько людей. И лишь он один знал, что очень скоро все изменится.

Наконец-то, изменится.

О’Брайен поднялся на подмостки ровно в назначенное время и был встречен редкими аплодисментами из первых рядов, утонувших в куда более многоголосом гуле недовольных выкриков. Однако такое приветствие ничуть его не смутило. Этого энергичного, бойкого и чрезвычайно уверенного в себе человека вообще мало что могло смутить. Нелюбовь толпы он воспринимал с тем же удовлетворением, что и обожание, потребляя любое внимание к своей персоне с одинаковым аппетитом и не гнушаясь даже самой гнилой славой. Многих отталкивала такая “всеядность”, но тем не менее год за годом Роб О’Брайен стабильно избирался в бюро магического законодательства Северной Америки. В этом ему способствовал как образ социально-активного, предприимчивого, напористого человека - истинного гражданина Америки, так и умение делать емкие, красочные, а главное громкие заключения. Ну и, по слухам, друзья среди самых влиятельных бизнесменов Нового Света.

Слухи слухами, но ради кого-то же он старался с продвижением все новых и новых поправок к запрету смешанных производств, за почти пять лет перекрывших малым предприятиям уже практически весь кислород. Что и говорить, теперь туго приходилось даже некоторым рыбам покрупнее, и общее недовольство решениями властей заметно выросло даже среди обычно симпатизирующих правительству американцев. Чего нельзя было сказать о популярности О’Брайена, которая могла теперь сравниться разве что с популярностью нижнего белья среди эльфов-домовиков. Да, он и раньше слыл скандальной и противоречивой личностью, но в последнее время Альбусу все чаще казалось, будто О’Брайен окончательно потерял чувство меры и фактически гробит свою политическую карьеру. Вот только зачем?

- Доброго дня, Нью-Йорк! - засучив широкие рукава дорогой черной атласной мантии и коснувшись горла кончиком волшебной палочки, чтобы усилить громкость голоса, поприветствовал собравшихся О’Брайен, не обратив никакого внимания на неприличный звук, донесшийся в ответ из толпы. - Не могу выразить, насколько я благодарен вам за проявленный интерес к моей скромной деятельности, и как приятно видеть столько неравнодушных к будущему нашей великой страны лиц.

Стоило ли говорить, что из речей О’Брайена можно было составить руководство по риторике? В ораторском искусстве тот достиг такого мастерства, что, слушая его, в своих убеждениях начинали сомневаться даже самые ярые его оппоненты. Конечно, наваждение проходило, стоило О’Брайену умолкнуть, но подхваченное газетчиками эхо его броских лозунгов потом еще долго кочевало из уст в уста. О’Брайен, в конце концов, был настолько харизматичен и убедителен, что даже Геллерт неоднократно уступал ему в дебатах (и в эти дни неизменно приходил к Альбусу, ища утешение уязвленному самолюбию).

Впрочем, сегодня победителем вне всяких сомнений выйдет Геллерт. Я позаботился об этом.

- Признаюсь сразу, у меня для вас отличные новости, - продолжал О’Брайен, охватывая заинтересовавшуюся публику загадочным взглядом. - Насколько всем вам известно, последние несколько лет я посвятил проблеме урегулирования экспансии не-магов. Проблеме, с которой наша страна неминуемо столкнулась вслед за европейскими государствами. Однако благодаря своевременным корректировкам авторства вашего покорного слуги, - он важно кивнул, - внесенным в международные экономические нормы, в конце концов нам удалось избежать серьезного социального и финансового кризиса. Тем не менее некоторые сограждане остались недовольны новыми стандартами безопасности. В особенности отсутствием возможности вступать в тесные экономические контакты с не-магами, - последние слова намеренно прозвучали как нечто непристойное, отразившись отвращением на лицах некоторых волшебников и легким раздражением - у других.

Как все-таки ловко О’Брайен обращается со словами. Начиная с полностью выдуманного кризиса и заканчивая уничижительными намеками на немагофилию. Геллерт совершенно не зря обозначил его своим первейшим врагом. Ведь даже согласившись разрешить в редких случаях сотрудничество с не-магами, О’Брайен по-прежнему прилагает все усилия, чтобы мой план с треском провалился. Чтобы у людей немедля возникало отвращение при одной только мысли об этом.

Тем временем, сделав небольшую паузу, чтобы неестественность озвученного прочувствовалась как следует, О’Брайен продолжил с нотками торжественности:

- Но в Америке свобода не пустой звук. Даже если это свобода подвергать себя неоправданному риску.

- Наконец-то Вы произносите верные слова, О’Брайен! - никто так и не понял, как Геллерт появился на сцене, но сложилось впечатление, будто это не стоило ему ни малейшего труда. Сунув руки в карманы белых брюк, он наградил О’Брайена снисходительно-строгим взглядом. - Но к сожалению закладываете в них в корне неверный смысл.

Первыми в себя после столь дерзкой выходки пришли министерские, и еще до того, как по толпе прокатился взволнованный шепот «Гриндевальд! Это же Гриндевальд!», ринулись к Геллерту с палочками наизготовку. Громко взвизгнув, молодая особа слева от Альбуса зажмурилась, схватив подругу за локоть, но О’Брайен вдруг примирительно поднял ладони.

- Все в порядке, господа! Все в порядке, - он улыбнулся с неповторимой смесью любезности и насмешки. - Пусть мистер Гриндевальд выскажется.

Наблюдая за тем, как министерские с явным недовольством расступаются по своим местам, Альбус одобрительно кивнул. За прошедшие годы Геллерт очень хорошо изучил своего соперника и точно знал, что не подозревающий о его информированности О’Брайен обязательно предоставит ему возможность для нападок и агрессии. Чтобы после, объявив о создании Комиссии, выглядеть на его фоне в куда более выгодном свете, как бы говоря: «Смотрите, пока он кричит и топает ножкой как капризное дитя, я работаю над решением ваших проблем». Альбус лишь надеялся, что Геллерт достаточно хитер, чтобы не попасться на эту провокацию.

- Охотно воспользуюсь Вашим любезным приглашением, - чуть склонив голову в пародии на благодарность, тот развернулся к толпе. Белоснежный, прямой - простой была даже геометрия его костюма - без капли жеманства. Словно луч света, прободающий тяжелый смог. Да, Геллерт умел играть на контрасте, не уступая противнику ни в актерском мастерстве, ни в умении создать нужный образ. Он начал говорить, и шепотки в толпе окончательно затихли. - Господин О’Брайен прав. Мы действительно серьезно рискуем. Но не от того, что идем на контакт с не-магами, а совсем наоборот - потому что не делаем этого. Я говорил это уже неоднократно и скажу еще раз. Если мы не наладим с ними прочные связи, совсем скоро наша добровольная изоляция превратится в вынужденное бегство, - он чуть обернулся на О’Брайена. - И от вашей хваленой свободы не останется даже воспоминания.

Альбус видел, что он пытается сделать.

Оставить О’Брайену лишь два выбора: согласиться с ним, предав таким образом свою же точку зрения, или вернуться в привычную колею критики маглов, но тогда объявление о послаблении запрета смешанных производств будет выглядеть как проявление слабости и намного более весомая, чем это есть на самом деле, уступка оппозиции.

Ни тот ни другой вариант О’Брайена не устраивал. Поэтому он, судя по всему, решил вести дискуссию дальше в ожидании более подходящего для официального заявления момента.

- Как жаль, мистер Гриндевальд, - с показным разочарованием покачал головой он. - А я уж надеялся услышать что-нибудь новенькое. Что-то помимо Вашего давно всем известного убеждения в том, что волшебники, - он хохотнул, - пропадут без не-магов. Уж извините, мистер Гриндевальд, но тут сама госпожа Многовековая История говорит против Вас.

Кто-то в толпе крикнул: «Вот именно!»

- Не такая уж и многовековая, если говорить о законе Раппапорт, - справедливо заметил Геллерт, отыскав глазами выкрикнувшего и обращаясь уже как бы напрямую к нему. - Опыт Северной Америки в проведении изоляционной политики станет показательным лишь спустя еще хотя бы столетие. Но у нас нет столько времени. Темп развития технологий не-магов достиг беспрецедентных масштабов, и…

- Позвольте спросить, мистер Гриндевальд, - бесцеремонно прервал его О’Брайен с нарочито скучающим видом. - Вы сеете панические настроения потому, что искренне верите в то, что говорите, или потому что так легче всего снискать известность? В отличии от, например, упорной работы над законопроектом, который позволит учесть пожелания всех граждан и который…

Ага!

- Позвольте спросить, мистер О’Брайен, - в свою очередь оскорбленно перебил его Геллерт, не давая занять желаемую позицию, словно они играли партию в крестики-нолики. - Вы доводите ситуацию до крайности намеренно или по той простой причине, что не способны предугадать будущее развитие событий на основе уже известных фактов? Скверный недостаток для политика, не находите?

В ответ на это в толпе раздались одобрительные крики. О недостатках О’Брайена горазды были посудачить многие. Впрочем, за десятилетия, проведенные на международной политической арене, О’Брайен обзавелся, кажется, уже ничем не пробиваемой броней, и этот укол прошел незамеченным. Однако вернуться к поправкам к запрету, не ответив сперва на выпад Гриндевальда, он, по-видимому, не мог.

- Факты? Какие же факты легли в основу Ваших притязаний на гордость и самоуважение всех славных волшебников и волшебниц Америки? - умело имитируя праведный гнев, О’Брайен указал в сторону зрителей. - Что навело Вас на гнусную мысль, будто они только и мечтают, что побрататься с не-магами?

Не один Геллерт любит преувеличивать.

- Все просто, - пожал плечами Геллерт, выпростав левую руку из кармана и медленно обведя публику широким, грациозным жестом. - Они сами сказали мне правду об этом. Может, Вам тоже стоит попробовать прислушаться к голосу народа, который Вы игнорируете вот уже столько лет? Не все же Вам решать, что лучше для людей, О’Брайен.

Его слова вновь были встречены одобрительными возгласами из толпы. И неожиданно бурной реакцией оппонента. В общем-то, О’Брайен буквально взорвался.

- Нет, именно МНЕ! - вцепившись в трибуну, рявкнул он, и на его щеках мгновенно расцвели красные пятна. - Я посвятил этому всю свою жизнь! МЕНЯ поддерживает правительство, бизнес и все здравомыслящие граждане Америки! А за Вами, Гриндевальд, пошли лишь безумцы, немагофилы и негодяи в поиске легкой наживы! - он яростно ткнул в толпу пальцем, скривившись в презрении. - У тех из вас, кто принимает россказни этого юнца всерьез, дырявый котел вместо головы и слизь вместо мозгов!…

Это уже как-то… чересчур. Совсем не похоже на поведение политика с многолетним стажем.

Альбус ждал, что О’Брайен вот-вот опомнится, улыбнется и обернет свою грубость во что-нибудь осмысленное, но тот все распалялся, а толпа уже негодующе ревела. Пусть далеко не все из присутствующих симпатизировали маглам - даже не большинство - но почувствовать себя стадом безмозглых овец не понравилось никому.

- …Только самый последний, не уважающий себя волшебник согласится на союз с не-магами! - брызжа слюной, орал О’Брайен с трибуны. - Мы СИЛЬНЕЕ их! Мы ЛУЧШЕ их! И нам НЕЧЕГО их бояться!

Альбус нахмурился. Что-то было не так. Дискуссия ушла от разговора о сотрудничестве и учреждении Комиссии настолько далеко, что он не представлял, как раззадоривший оппонента Геллерт собирается к нему вернуться.

- Значит, Вы утверждаете, что никаких причин для беспокойства у нас нет? - спокойно, даже слегка лениво поинтересовался Геллерт, и хорошо знакомая, обманчивая расслабленность его позы заставила сердце Альбуса пропустить удар.

- Я утверждаю, что для взрослого вооруженного волшебника, - тем временем О’Брайен выхватил волшебную палочку из рукава мантии и потряс ею совсем как рассерженный учитель указкой, - ни один не-маг не способен представлять мало-мальски серьезную опасность!

- О, в самом деле? - вскинул светлые брови Геллерт.

Альбус сорвался с места, расталкивая ближайших людей.

Раздался громкий выстрел.

***</p>

Резко сев в кровати, Альбус долго прислушивался, напряженно вглядываясь во мрак, но комнату наполняло лишь мерное тиканье настенных часов XVI века. Те показывали четыре утра. Прерывисто вздохнув, он утер одеялом липкое от пота лицо, стянув с него паутину взмокших волос. В груди ныло так, будто это он поймал ту пулю, а не О’Брайен.

Взбудораженные сном перед глазами тут же услужливо всплыли воспоминания о том, что случилось дальше. Как, сипло икнув, О’Брайен схватился за грудь, как повалился вперед, глухо ударившись лицом о трибуну, и медленно сполз вниз, оставив на сине-красно-белых лентах смазанную кровавую полосу. Как в гробовой тишине его волшебная палочка покатилась по деревянным доскам к туфлям Гриндевальда, застывшего с блестящим черным револьвером в вытянутой руке.

Медленно опустив ее, Геллерт обратил чуть побледневшее, заострившееся лицо к неподвижной, шокированной толпе.

- Иногда проще показать.

Дальнейшее происходило в размытом хаосе. Завопив «УБИЙЦА!», кто-то из первых рядов упал в обморок, повиснув на руках соседей. Его поддержало еще несколько голосов. Кто-то трансгрессировал с оглушительным хлопком, и вскоре хлопки трансгрессий заполнили воздух как взрывы хлопушек в новогоднюю ночь. Меча оглушающие заклинания во все стороны, министерские пробивались к сцене, где к своему ужасу встретили не только яростное сопротивление Лизы и еще двоих людей Гриндевальда. Протестующе взревев, поредевшая, но все еще устрашающая толпа лавиной двинулась вперед, не позволяя схватить своего героя. Началась давка.

Геллерт возвышался над ними. Недосягаемый. Ненаказуемый. Глядел на сминаемых под натиском толпы сотрудников правопорядка и тонко улыбался. А затем, когда несколько голосов начали скандировать «Грин-де-вальд!», голубой и синий глаза вдруг остановились точно на Альбусе, выловив его из вороха шляп и мантий. Лишь на одно краткое мгновение - в следующий миг подоспело подкрепление из аврората, и Геллерт трансгрессировал с неслышным за криками хлопком - но Альбус успел понять абсолютно все.

Геллерту никогда не нужны были ни мир, ни уступки О’Брайена.

Ни, похоже, сам Альбус.

Сорвав с себя одеяло, он приманил одежду с вешалки. До встречи с Дереком оставалось еще несколько часов, но вряд ли ему удастся уснуть. Спокойный сон за почти полгода, прошедшие с убийства О’Брайена, стал такой же редкостью как дни, проведенные без сожалений.

И неустанных размышлений о том, как исправить если не прошлое, то хотя бы настоящее.