Глава 9 (1/2)
По крайней мере, теперь все позади.
Часы давно пробили полночь, а он все сидел подле Геллерта, положив голову ему на грудь и упрямо борясь со сном. Ему хотелось быть рядом, когда юноша очнется. Когда увидит, что все получилось.
Магический огонек лениво кружил под потолком, бросая мягкие тени. Протянув руку, Альбус невесомо коснулся правой скулы Геллерта подушечкой большого пальца. Трудно было поверить, что почти два месяца назад в ночь, подобную этой, Гриндевальд появился в его квартире изувеченный, истекающий кровью… Сейчас при взгляде на красивое, расслабленное лицо об этом мог напомнить разве что крохотный шрам во внешнем углу правого глаза, из-за которого создавалось впечатление, будто Геллерт насмехается даже во сне. Но Альбус и не хотел больше вспоминать о той ночи. Никогда.
Сердце Гриндевальда билось гулко и размеренно. Усыпленный этим самым приятным на свете метрономом, Альбус широко зевнул, зажмурившись. А когда пудовые веки не захотели подниматься обратно, пообещал себе, что полежит так совсем немного. Чуть-чуть.
Пять минуточек.
...rennnessel…
- Хм? - виновато вздрогнув, он сонно заморгал, сходу не понимая, сколько прошло времени, и что вообще происходит. Приглушенный магический свет разгорелся ярче, реагируя на его пробуждение. Отлежанное ухо адски болело, но он замер, так и не подняв к нему руку.
На него глядели два глаза - левый, небесно-голубой, и правый, чуть более синий в память о сапфире, ставшем его ядром.
- Ал? - рассеянно хмурился Геллерт, и его неузнавающий взгляд блуждал по лицу Альбуса, пока вдруг не замер, прояснившись. - Ал, я тебя вижу! Все получилось, да? Получилось?!
Альбус закивал, улыбаясь дрожащими губами. И, не в состоянии сказать что-либо внятное из-за подступившего к горлу кома, приманил со стола зеркало, а пока юноша жадно вглядывался в свое отражение, завороженно вглядывался в него. Не считая разницы в оттенках, глаза Геллерта невозможно было отличить друг от друга или заподозрить, что один из них магический. Да и разница эта ничуть его не портила и даже придавала его внешности некую изюминку.
У них получилось. Правда, получилось.
- Ал…, - Геллерт поднял на него лучистый, восторженный взгляд, и в этот момент был так похож на самого себя времен Годриковой впадины, на того безмятежного солнечного красавца, который поцеловал Альбуса в тени ивы, что тот не выдержал. - Ал, ты чего? Плачешь?
- Прости, - сконфуженно покачал головой он, утирая навернувшиеся слезы рукавом. Черт, да он за всю жизнь столько не плакал, сколько с момента знакомства с австрийцем! Стыд-то какой! Но Геллерт заставлял его чувствовать так много всего сразу... Любовь и страх, нежность и силу, надежду и неутолимое желание - эти эмоции переполняли Альбуса, бурлили в обычно тихом омуте его души, и временами он попросту не мог с ними справиться. - Просто ты такой красивый…
Весело цыкнув, Геллерт бросил зеркало на одеяло и утянул его к себе:
- Ну и дурень же ты, Дамблдор.
К тому моменту, когда уже порядком расшатанная кровать перестала жалобно скрипеть, а без того изнуренный Альбус остался совершенно без сил и мог лишь, слабо улыбаясь, дремать, уткнувшись в плечо Гриндевальда, мысль спросить у юноши, что за тарабарщину он нес во сне, напрочь вылетела у него из головы.
А разбудил его запах корицы, изюма и свежей сдобы. И тот факт, что его слегка подбросило в воздух, когда развеселый Гриндевальд трансгрессировал прямо к нему на кровать.
- С Рождеством, Ал! - сложно было сказать, от чего Альбуса пробрало сильнее - от его громкого бодрого голоса у самого уха или прикосновения холодных губ и морозного уличного дыхания.
- Ты выходил? - сонно щурясь и кутаясь в теплое одеяло как потревоженный рак-отшельник в свою раковину, спросил он, и вместо ответа Геллерт водрузил на кровать большую лакированную коробку с блестящей металлической защелкой. На гладкой крышке красовалось изображение собаки, тычущей морду в вытянутую трубу угловатого граммофона.
- Это тебе. Открывай! - лучась самодовольством, велел Геллерт.
- Ох, - заправив волосы за уши, огорчился Альбус, протерев слипающиеся глаза. - А у меня для тебя совсем ничего нет.
- Еще раз скажешь что-нибудь подобное, и я тебя заколдую, честное слово! - гневно выпучил глаза Гриндевальд. Альбус только сейчас заметил венок из омелы на его светлых с россыпью растаявших снежинок волосах, но решил не портить себе настроение и не спрашивать, каким образом тот ему достался. - Хватит скромничать. Твои подарки мне никогда не переплюнуть.
В коробке оказался новенький, завернутый в бархат и тонкую папирусную бумагу граммофон - точь-в-точь такой же, как на рисунке. Альбус с трепетом прикоснулся к холодной металлической трубе.
- И пока ты не начал нудеть, Ал, - я его купил, а не украл, - заносчиво фыркнул Гриндевальд. - Это прошлогодняя партия, смешанное производство, сейчас такие продают за бесценок. Лишь бы сбыть побольше до нового года, пока это еще не стало незаконно, - он коснулся граммофона кончиком палочки, и тот собрался сам собой.
- Спасибо, Геллерт, - искренне поблагодарил Альбус, любовно поглаживая лакированный корпус. К сложным приборам - музыкальным, научным, каким угодно - он относился с большим пиететом с самого детства, и не было разницы, руками магла или волшебника те были созданы.
- Правда нравится? Я подумал, ты ведь любишь музыку, так что теперь она всегда будет с тобой. Вот, - Геллерт протянул ему несколько пластинок, которые до этого прятал за спиной. Польщенный таким вниманием к своей особе Альбус с интересом разглядывал пластинки, посмеиваясь про себя.
Я ведь все равно не перестану просить тебя спеть мне.
- А вот уже их я стащил, - добавил Гриндевальд и, увернувшись от подзатыльника Альбуса, с самодовольным кудахтаньем умчался на кухню варить кофе.
После почти двух месяцев непрерывных умственных трудов и бесконечной тревоги им не хотелось делать ровным счетом ни-че-го, а потому следующие несколько дней они тем и занимались. Просыпались уже даже не к полудню, а к послеобеденному чаю, и потом еще долго валялись, слушая пластинки, в постели, пока голод не гнал их оттуда (питались они почти одним только сладким), и шатались по городу до поздней ночи, а то и до утра. Гриндевальда, вернувшего былую красоту, теперь, разумеется, было не заставить нацепить на себя внешность уродливого старика, и поэтому они старались держаться подальше от людей, да те были им и не нужны. Так здорово было бродить с Геллертом по улицам и паркам, перебиваясь случайными пирожками и орехами, любоваться уже не кажущимися унылыми видами и, конечно, самим юношей - ослепительно красивым, здоровым, окрыленным возвращением в строй. Умиленно внимать любому вздору, слетающему с очерченных алых губ, будь то очередная критика Лондона и английских устоев или сумасбродная история из прошлого, пытаться дискутировать на ломанном немецком, обсуждая цитаты из сочинений горячо любимого юношей Ницше, или попросту слушать его задорный мелодичный свист.
Единственной ложкой дегтя оказался энтузиазм Гриндевальда, связанный с планируемой им поездкой в Штаты - следующим шагом в поиске Даров Смерти. Эта тема, хоть и мельком, всплывала в их разговорах постоянно, но Альбус, давно решивший для себя, что больше не станет искать Дары, ведь не достоин ни одного из них, был так безоговорочно счастлив с Геллертом здесь и сейчас, что постоянно откладывал серьезный разговор, оттягивая момент, когда вынужден будет поставить юношу перед выбором.
Ибо догадывался, какой выбор сделает Геллерт. И не торопился проверять.
К тому же они сошлись на том, что разумно будет понаблюдать за новым глазом Гриндевальда хотя бы месяц, чтобы удостовериться, что тот нормально прижился. По крайней мере, так Альбус убедил юношу повременить с любыми поездками, надеясь постепенно отговорить от его безумной затеи и перенаправить бурлящий энтузиазм в другое русло. Идея общего блага, например, ничуть не изжила себя, хоть и требовала основательной переработки, чем они по большей части и занимались, когда не страдали праздным бездельем.
Вкусивший магловской жизни Альбус теперь уже не был так категорично настроен против независимости немагического населения. Он пытался описать Геллерту, как чувствовал себя, лишившись магии, но не прочих своих способностей, как в нем несмотря на депрессию горела жажда знаний, как сохранилось желание принести что-то в этот мир. И какой кощунственной представлялась идея, что в любой момент может появиться всемогущий волшебник и авторитетно заявить, что лучше Альбуса знает, как ему жить и что ему делать. Гриндевальда это, конечно, в равенстве маглов и магов не убедило, но и в штыки он слова Альбуса не воспринял, напротив глубоко обеспокоившись назревшим противоречием в основополагающих принципах их стройной теории. А заставить Гриндевальда усомниться в своих же собственных убеждениях - уже огромное достижение.
Но то были лишь затравки, наметки будущих трудов. А пока, приняв к сведению точку зрения друг друга, оба интуитивно избегали по-настоящему серьезных дискуссий, позволяя себе не беспокоиться ни о чем кроме своевременного обновления шумоподавляющих чар на квартире.
И, как выяснилось, чрезмерной обеспокоенности Гриндевальда фактом своей смертности.
В один из дней в преддверии Нового года они гуляли по набережной Темзы неподалеку от места проведения рождественской ярмарки - многие палатки уже снялись с мест, но некоторые, как и карусель, не торопились уезжать, надеясь заработать еще немного на неутомимых гуляках. Снег, словно его хранили молитвы горожан, таки продержался до самого Рождества, но после быстро растаял, и теперь над городом вновь повисли привычные для зимы туманы. Сегодня, правда, плотную как молоко пелену немного разогнал ледяной северный ветер - видна была даже Игла Клеопатры, белеющая на противоположном берегу - и, памятуя о том, что Альбус в отличие от Геллерта не обладает поразительной морозостойкостью, они прибегли к согревающему заклинанию. Так что спустя несколько часов любования видом на набережную Альбус предложил отправиться домой не потому что замерз, а потому что стемнело и он жутко проголодался.
В первом же попавшемся закоулке, откуда они по привычке намеревались трансгрессировать, с ними заговорила, вспыхнув огоньком сигареты, тень:
- Джентльмены, не хотите ли узнать свое будущее?
И затем от стены отделилась невысокая полноватая женщина в дырявой шали и с дешевыми перстнями на коротких пальцах. Ее деформированная “фосфорная” челюсть выдавала тяжелое прошлое работницы спичечной фабрики, но в настоящее время женщина, судя по всему, зарабатывала на жизнь неожиданно открывшимся даром к предвидению.
- Не имеем такого желания, достопочтенная, - смеясь, отозвался Геллерт, одернув руку, которой в темноте намеревался приобнять Альбуса за талию для трансгрессии (а может и чего еще). Гадалка тут же сосредоточила на нем все свое внимание, вцепившись хватким взглядом в насмешливое юное лицо.
- О, сэр, поверьте, Вам необходимо это услышать! Ведь речь о Жизни и Смерти! - швырнув недокуренную сигарету в сторону, она загадочно повела рукой в воздухе, будто нащупывая что-то.
- Боюсь, нам это действительно совсем не интересно, - вежливо, но настойчиво отказался Альбус, разворачиваясь, чтобы уйти, но обнаружил, что Гриндевальд уже не смеется, а весь как-то напрягся и побледнел. Нахмурившись, Альбус тронул его за предплечье. - Пойдем?
- Женщина! - взвизгнула гадалка, испугавшись, что потенциальный клиент вот-вот сорвется с крючка. - Со мной говорил дух женщины! Той, которая Вас любила, и которую Вы потеряли.
Тут Геллерт, уводимый Альбусом прочь, вздрогнул и остановился так резко, что Альбуса дернуло к нему назад. Не упуская момент, гадалка продолжила уже более глубоким, таинственным голосом, выделывая странные пассы короткими пальцами.
- Да, да! Дух велел предупредить Вас! Вы молоды, наделены красотой и одарены великими талантами, но над Вами нависла страшная опасность! Угроза притаилась в тенях, - чем больше она говорила, тем сильнее бледнел Геллерт и тем меньше терпения оставалось у Альбуса. - Грядет что-то страшное! Что-то…, - пошарив взглядом по проулку, она вдруг остановилась на Альбусе, - ...красное! Да, я вижу красного недруга!
Тут уж он наплевал на все правила приличия и молча вытолкал замешкавшегося юношу из проулка, смерив гадалку тяжелым взглядом.
- Если захотите узнать больше, найдите меня! - кричала неугомонная женщина им вдогонку. - Найдите мадам Ленорман!
- Глупости какие! - яростно шагая, негодовал Альбус, ведя Геллерта куда глаза глядят по лабиринту слабо освещенных, заполненных разношерстной публикой переулков. - Набор общих фраз! Кто из нас не боится смерти? А этот бред про женщину. Да у каждого второго кто-нибудь погиб - возлюбленная, мать или… сестра.
- Да, ты прав, - выйдя из оцепенения, согласился Гриндевальд, пропуская вперед пошатывающегося мужчину с вывернутыми карманами и таким амбре из смеси лука и пива, что заслезились глаза. - Признаться, сперва я вспомнил свою покойную бабушку Эльзу, но… Ты прав, Ал, она ткнула пальцем в небо и наплела бы сейчас что угодно, лишь бы содрать с меня побольше денег.
- А красного недруга вообще только что придумала! - ворчливо добавил тот, все никак не успокаиваясь. Криво ухмыльнувшись, Геллерт благодарно стиснул его плечо.
- Вне всяких сомнений. Мне здорово повезло, что нашего дорогого старосту так легко не проведешь.
- Да ну тебя! - вскобенился Альбус, на самом деле, конечно, не сердясь на него. Главное, что Гриндевальд отвлекся от этих абсурдных и якобы зловещих предзнаменований скорой смерти.
Но не тут-то было!
- Помнишь, я говорил, что хотел бы погибнуть молодым, не успев состариться? - спросил вдруг Гриндевальд, когда они, не сговариваясь, отправились домой пешком. Размышлять на ходу будто бы было удобнее.
Чувствуя нарастающую тревогу, Альбус кивнул.
Еще бы не помнить, когда ты выбрал для того разговора могилу моего отца.
- Я тут подумал, Ал, может, зря мы пренебрегли той частью легенды о трех братьях, в которой упоминается, что хозяин всех Даров станет Повелителем смерти?
О, нет, только не снова Дары!
- Я всегда видел в этом скорее хм… изящную метафору? - отозвался Альбус, не особенно желая развивать эту тему.
- Да, но тебе не кажется странным, что нам, волшебникам, при всей нашей магии не известно ни одного способа отсрочить свой уход? - продолжал Гриндевальд в каком-то странном оживлении. - Один только Фламель с его философским камнем, и это при том что никто из ныне живущих не видел своими глазами ни того, ни другого.
- Если бы ты имел удовольствие переписываться с ним…, - в который раз завел свою шарманку Альбус, но захваченный потоком мыслей Гриндевальд его даже не слышал.
- А если даже допустить, что Фламель действительно живет уже несколько сотен лет, храня камень втайне от всех - и я на его месте без сомнений поступил бы точно так же - почему до сих пор никто не нашел еще какой-нибудь способ обрести бессмертие? Почему мы, обладая по сути безграничным даром, живем жалкие сотню лет и умираем подобно тем же маглам, старые и скрюченные? Это как-то… неправильно.
Хоть волшебники действительно могли считаться долгожителями по меркам маглов, которым дожить до девяноста лет уже казалось невероятным достижением, средний срок жизни магического населения составлял лишь немногим больше - девяносто пять лет. Некоторые волшебники, и особенно ведьмы, уходили из жизни в сто двадцать - сто тридцать, умудряясь даже сохранить к преклонным летам вполне цветущий вид, но это было скорее исключением. И несмотря на то, что большинство “болезней маглов” излечивалось довольно простыми зельями и заклинаниями, поиск подходящего лекарства от новой или давно забытой старой хвори иногда мог сильно затянуться, и тогда случались эпидемии магических заболеваний, как, например, жуткая эпидемия драконьей оспы 1880-х годов, унесшая жизни бабушки и дедушки Альбуса. Существовали и такие болезни и проклятья, лечение от которых не было найдено до сих пор. Так, слово “ликантропия” по-прежнему вызывало благоговейный ужас у всякого волшебника и волшебницы.
При всем своем нежелании обсуждать подобные безрадостные материи, Альбус не мог не поправить юношу.
- На самом деле есть еще один способ обрести вечную жизнь, - задумчиво произнес он. Особая секция библиотеки Хогвартса хранила знания столь опасные и зловещие, что доступ в нее был разрешен только студентам старших курсов, либо по индивидуальному разрешению преподавателя. Поэтому Альбус, разумеется, прочел все хранящиеся в ней книги от корки до корки. И особенно запомнил желтые засаленные страницы древнего манускрипта, от одного лишь взгляда на который леденели руки и кружилась голова, как будто он высасывал жизнь из читателя как дементор из своей жертвы. Именно после этой книги Альбус безоговорочно согласился с практикой ограничения доступа студентов к особой секции. Подобные знания должны быть сосредоточены исключительно в руках и умах талантливых и просвещенных людей. Тех, кто достаточно мудр и силен, чтобы устоять перед соблазнами. Альбус оценивающе покосился на Гриндевальда. - Хотя, строго говоря это не совсем вечная жизнь. Может быть, ты знаешь о крестражах?
Он ждал, что голубой и синий глаза Гриндевальда удивленно округлятся или же наполнятся трепетом и страхом, но тот лишь надменно фыркнул, словно Альбус поинтересовался, представляет ли он как избавиться от гнезда пикси.
- А кто о них не знает? - пренебрежительно отмахнулся он, и сходу было не определить, выпендривается Гриндевальд или же учебная программа Дурмстранга и впрямь настолько углубляется в Темные искусства. Меж тем Геллерт охотно обрисовал ему свое экспертное мнение по данному вопросу. - Дрянь это, а не бессмертие. Ты только представь, запереть, пусть половину, своей души в каком-нибудь предмете. Бррр. Все равно что быть заживо погребенным! А что получаешь взамен? Вечную мнительность и страх, что какой-нибудь дотошный кретин отыщет твой тайник и расковыряет крестраж у тебя за спиной, пока ты радуешься своему бессмертию как распоследний болван? Жалкое зрелище. На такое пойдет разве что вконец отчаявшийся трус, не иначе!
Пусть Альбус и сам не испытывал восторг от концепции крестражей и в общем и целом был согласен с Гриндевальдом, заоблачное высокомерие и бьющая по глазам бравада юноши, как это частенько бывало, вызвали у него непреодолимое желание оспорить его слова. Даже не саму суть, а грубость и презрение, в которые юноша ее облачил.
- Но разве ты сам не боишься смерти, Геллерт? - упрекнул Альбус. Уверенность австрийца в том, что он самый умный и ловкий, уже едва не стоила ему жизни. Нет, подобные убеждения необходимо скорее пресечь, даже если Гриндевальду придется услышать о себе кое-что неприятное. - Я думал, последние события заставили тебя многое переосмыслить, и ты уже не очень-то стремишься уйти молодым.
В противном случае ты не испугался бы так паршивенькой гадалки.
- Боюсь, но нужно уметь проигрывать, - заявил Геллерт все с тем же высокомерием и, правильно интерпретировав скептически взлетевшие брови Альбуса, пояснил. - Именно так. Я понял кое-что важное, Ал. Если бы я не знал тогда, что моя жизнь, моя душа - одна-единственная, мне, может, и не удалось бы сбежать от русских. Я не сражался бы в полную силу. Понимаешь? Смерти нужно бояться хотя бы немного, и в этом нет ничего постыдного.
Неужели я слышу благоразумие в твоих речах, Геллерт?!
- Но в таком случае ты противоречишь сам себе, - назидательно поправил Альбус. Что ж, Гриндевальд в очередной раз продемонстрировал, что вполне способен мыслить глубоко и даже отдавать себе отчет в том, что творит. Вот только с выводами как обычно проблемы. - Говоришь, что хотел бы стать Повелителем Смерти, но бессмертие и стимул в виде страха погибнуть не очень-то сочетаются друг с другом, не находишь?
- Нахожу, - признал некоторое время спустя, совершенно искусав губу в упрямых попытках найти слабое звено в аргументации Альбуса, Гриндевальд, глянув на него с, кажется, искренним почтением. - И начинаю думать, что в старосты Хогвартса действительно не берут кого попало.
- Мерлин! - взорвался не ожидавший подвоха Альбус под его веселый гогот. - Покоя тебе мой значок не дает! Если я отдам его тебе, ты перестанешь меня этим донимать?
- Не-а, - потешался Гриндевальд, жутко довольный тем, что вновь сумел вывести его из себя, а затем взглянул как-то по особенному тепло (или Альбусу так только показалось из-за непривычной разницы в оттенках глаз?). - К тому же я сказал чистую правду, Ал. По сравнению с тобой я иногда чувствую себя так же, как, наверное, все прочие - в моем присутствии.
- Слишком явно подлизываешься, Гриндевальд, - фыркнул Альбус, впрочем, прямо-таки ощущая, как патока слов приятно обволакивает его взбудораженный разум. И почему это действует на него безотказно?
- Возможно, - беззаботно пожал плечами тот. - Но это все равно ничего не меняет. И кстати, раз уж пошел такой разговор, торжественно обещаю тебе, Альбус, что ни за что никогда не создам крестраж.
Он все же улыбнулся. Нет уж, земля едва выносит одного Гриндевальда, куда там двух! К тому же половины его горделивой, самовлюбленной души наверняка тут же перегрызутся между собой за право считаться единственной и неповторимой.
- А я обещаю тебе, Геллерт, что если все-таки создашь, я стану тем самым дотошным кретином за твоей спиной.
- Хах, договорились.
***</p>
Дни с Геллертом летели с умопомрачительной скоростью, и переполненный эйфорией Альбус казался себе легким, почти эфемерным, не подвластным ни гравитации, ни другим законам пространства и времени. Новый глаз Геллерта показывал себя превосходно, чем Альбус весьма и весьма гордился, а юноша и вовсе убежденно заявлял, что так ему даже больше нравится. В конце концов, не у каждого волшебника в глазнице драгоценный камень!