Глава 8 (1/2)

Дни, последовавшие за находкой перстня, стали самыми счастливыми в жизни Альбуса на долгие-долгие годы вперед.

Сперва вернулся Птолемей с письмом от Фламеля, в котором тот подробно развивал идею с использованием драгоценного камня независимо от Альбуса и Геллерта, а что, если не это доказывало, что они на верном пути? Затем подтвердилось, что снять проклятие с кольца, как они и надеялись, совсем не трудно - мощный Конфундус заставил его забыть об исконном владельце, так что в отличие от того бедняги Гриндевальда никто не побил и не покусал (разве что иногда Альбус, не найдя подходящего аргумента в споре, легонько кусал его за плечо). Ни местные, ни русские авроры их больше не тревожили, сигнальные заклинания на квартире не сработали ни разу, газеты молчали, поднятая ими шумиха улеглась, и вскоре юноши и думать забыли об угрозе, еще недавно сжимавшей их в стальном кулаке.

Те дни были всецело заняты друг другом. Будто они вернулись в Годрикову впадину, в то время, когда все было хорошо.

Так, Геллерт взялся обучать Альбуса немецкому по той своей, похоже, любимой книге с длиннющим названием, и жутко радовался, когда его ученик сумел своими силами перевести “Man hat auf das grosse Leben verzichtet, wenn man auf den Krieg verzichtet”.* В свою очередь, Альбус, вдохновленный письмом Фламеля, продолжил работу над протезом с удвоенной силой, тем более что теперь у него имелся уже вполне конкретный материал - вполне конкретный камень, так что формула преобразования с каждым днем приобретала все более причесанный, соответствующий реальности вид. Пока, правда, никак не получалось органично вплести в преобразование щитовые чары, но эта проблема по сравнению с уже решенными представлялась если не пустяком, то уж точно не поводом для паники. Альбус испытывал железную уверенность, что у него все получится. Не в последнюю очередь потому, что ею же был полон Геллерт.

- Scheiβe! На этом я окончательно потерял всяческое понимание происходящего, - заглянув в записи в один из последних дней осени, юноша поднял вверх ладони, сдаваясь. Проснувшись ближе к полудню, он умылся, проглотил заботливо оставленный Альбусом завтрак и решил по обыкновению присоединиться к умственной работе. В последнее время, правда, уровень сложности теоретических выкладок повысился настолько, что он в основном помогал тем, что искал в литературе нужные Альбусу факты и уточнения. Или попросту не мешал. Опершись подбородком на согнутую руку, сверкнувшую перстнем с сапфиром, Геллерт обреченно покачал головой, глядя на формулу преобразования, занимавшую теперь весь разворот тетради альбомного формата. - Это уже какие-то совершенно непроходимые трансфигурационные дебри! Ал, умоляю, скажи, что ты все еще все это понимаешь.

Весело фыркнув, Альбус самодовольно кивнул. Что ему невероятно импонировало в Гриндевальде, так это отсутствие страха признать свою некомпетентность в чем-либо.

- Вот и отлично, - с явным облегчением повиснув у него на плече, Геллерт игриво провел указательным пальцем по его покрытому редкими рыжими волосками подбородку. В отличие от Гриндевальда, исправно орудующего бритвой каждые день-два, Альбус не терял надежду отрастить более менее приличную бороду (пусть и не такую роскошную, какая была у Персиваля), ну или хотя бы усы. - Ведь если кто и сможет справиться с этим, то только ты, староста.

Альбус не слышал это прозвище с самого лета, и уж точно успел отвыкнуть от неприкрытой, но такой приятной лести, и тут же зарделся. Хоть время, когда Гриндевальд нуждался в постоянной заботе и безраздельном внимании, безвозвратно прошло, тот, судя по всему, успел в этот краткий срок изрядно избаловаться (обнаглеть) - частенько грубил, капризничал и упрямился по поводу и без. И если поначалу Альбус спускал юноше подобное поведение, жалея его, то позже мог позволить себе едкое замечание или вовсе, обидевшись, оскорбленно замолчать на пару часов, игнорируя любые попытки Гриндевальда заговорить с ним. Тот, в конечном итоге, неизменно пробивал возведенную стену - иногда для этого ему требовалось лишь приобнять Альбуса, и он сразу таял. И задумывался, испортила ли Геллерта его забота, либо же он всегда был таким несносным? Все, кроме одного, касающиеся юноши воспоминания минувшего лета в памяти Альбуса были залиты ярким солнечным светом и окрашены в теплые розовые тона, так что теперь он уже не мог сказать наверняка. И польщенно вспыхивал от каждой нехитрой похвалы из уст Гриндевальда, ровно как в первые дни их знакомства. Ну а тому только дай повод его смутить.

- Как продвигается с прорицаниями? - поинтересовался Альбус, старательно делая вид, будто горячее дыхание юноши на его шее ничуть его не отвлекает.

Заполучив перстень, они первым делом взялись за проверку пригодности сапфира в нем и наткнулись в справочнике магических субстанций на абзац, которому до этого не придавали особенного значения. А именно на упоминание о том, что драгоценные камни высокой степени чистоты с древних времен ценились различного рода провидцами и прорицателями за их способность “фокусировать взор Ока”. Насколько это соответствует истине, в справочнике не уточнялось, но, по крайней мере, среди прорицателей теория об усиливающих свойствах минералов пользовалась большой популярностью. Прочитав это, Гриндевальд тут же вспомнил, что волшебная палочка его деда-провидца по материнской линии была инкрустирована продолговатым винно-желтым топазом. И если раньше он усматривал в этом исключительно безвкусную демонстрацию достатка и принадлежности к магической аристократии, то, узнав о столь утилитарном отношении к драгоценности, изменил свое мнение о покойном родственнике в несколько лучшую сторону.

Но действительно ли топаз умножал его провидческий дар? Погибнуть, в ужасе пятясь от боггарта, принявшего вид журнального столика, только чтобы оступиться и упасть виском аккурат на угол этого же журнального стола… Геллерт не мог представить смерть бестолковее или припомнить хотя бы одно мало-мальски значимое пророчество за авторством деда. И потому взялся за доскональное изучение магических свойств минералов, заказав с Птолемеем целую башню книг по прорицаниям, что, конечно, влетело им в копеечку, «но ведь сапфир достался нам даром, Альбус».

- Мерзопакостное чтиво, - брезгливо поморщился Геллерт, жестом приманивая верхнюю книгу с одной из стопок, сталагмитами обросшими кровать. С обложки пурпурного цвета глядел, загадочно (как ему казалось) выкатив глаза, усатый волшебник в ярко-зеленом тюрбане и мантии, каждый дюйм которой был расшит причудливой - и несомненно производящей впечатление на читателя - смесью рун, астрономических и алхимических знаков. Геллерт постучал пальцем прямо по носу волшебника, и, оскорбившись, тот вытаращился еще сильнее. - Ничего путного, сплошное самолюбование, напускная загадочность и максимально размытые определения. Почти ни слова о способах повышения частоты и отчетливости видений, зато бесконечные главы о “тумане, застилающем Око”, “зыбких вереницах знаков”, “роковых предзнаменованиях Судьбы” и прочей бесполезной всячине.

- Но как все это отличается от того, о чем рассказывал ты? От твоих видений? - осмелился полюбопытствовать Альбус, чувствуя, что Гриндевальд сегодня проснулся в достаточно благожелательном расположении духа, чтобы переварить это критическое замечание. Тот, следовало отдать ему должное, действительно ничуть не обиделся.

- Тем отличается, мой дорогой староста, - премило улыбнулся Геллерт, раскрывая книгу и вальяжно закидывая ногу Альбусу на колено, - что я не строчу тома об этом с видом Верховного пророка.

Их будни напоминали лето в Годриковой впадине не только совместными исследованиями, но и совместными экспериментами, в том числе теми, которые выходили за периметр постели. С того момента, как Геллерт вопреки всем законам трансгрессии в один прыжок перенесся из России в Англию, из Петербурга в Лондон, оба понимали, что необходимо как можно скорее определить границы, в которых действует дарованная им водным народом связь. Прежде всего они согласились с предположением, что золотые отпечатки обретают видимость только в момент реальной угрозы жизни одного из них. Проверить эту догадку опытным путем не вышло, сфабрикованная опасность и контролируемый риск русалочьи метки не обманули, только Альбус едва не поседел, наблюдая, как Геллерт раз за разом вываливается спиной из окна. Да, тот проделывал это уже много-много раз, да, они окружили окно всеми необходимыми чарами, но разве он меньше от этого переживает?

Зато им удалось подробно изучить другое преимущество своей магической связи. Опыт был поставлен так: один из них отправлялся в какую-нибудь безлюдную часть города, а второй, не имея ни малейшего представления о том, куда ушел первый, в условленный час трансгрессировал прямиком к нему. Суть заключалась в том, чтобы концентрироваться не как обычно на конкретном месте, в которое хочешь попасть, а на самом человеке. Нужно было лишь представить, а лучше позвать, искренне желая оказаться рядом, и метка направляла не хуже ведущего в парной трансгрессии. Работало это безотказно, а Гриндевальд и вовсе довел новый навык до совершенства.

Первая неделя декабря выдалась неожиданно снежной, дав людям надежду на красивое белое Рождество, и, неспешно прогуливаясь по пустынной (время близилось к полуночи), извилистой аллее Сент-Джеймсского парка, Альбус восторженно любовался кружащимися в воздухе крупными хлопьями снега. До назначенного времени оставалась пара минут, и он остановился у затянутого тончайшей ледяной коркой берега озера, в центре которого, покачиваясь на воде и сложив голову под крыло, мирно спали лебеди и утки. Выдохнув облачко белого пара, Альбус умиротворенно взглянул туда, где вдали за черными силуэтами голых деревьев белел уголок Букингемского дворца.

Именно в тот миг, когда он провалился куда-то глубоко в свои мысли, за спиной практически у самого уха раздался негромкий, смягченный снегом хлопок, и на лицо вдруг легли ладони, показавшиеся обжигающе горячими.

- Угадай, кто! - весело фыркнул Гриндевальд, согрев дыханием его висок. Альбус улыбнулся, накрывая его руки своими и с удовольствием грея замерзшее лицо.

- Даже и не знаю, какой-то невероятно искусный мастер трансгрессии? Я серьезно, Геллерт, в этот раз ты превзошел самого себя. Еще немного, и ты вовсе будешь появляться, облокачиваясь на мое плечо.

- Признаться, у меня была похожая идея, - польщенно хмыкнул Геллерт, и Альбусу пришлось отпустить его приятные теплые ладони и встретить лукавый взгляд. - Но я решил, что если лишусь еще и языка, то окончательно растеряю все свое обаяние.

Не сразу догадавшись, что он имеет в виду, Альбус снисходительно покачал головой, закатив глаза, но в глубине души смутился тому, как его взбудоражила сама только мысль об этом. Гриндевальд тем временем развернулся и принялся с увлеченным хрустом ломать каблуком тонкий лед на самом краю воды. Он всегда поразительно быстро переключался между неприличными намеками и незатейливыми детскими забавами, и Альбус, у которого перед глазами все еще стояла сцена, в которой Геллерт возникает перед ним на середине поцелуя (очень опасно, но можно же помечтать), почувствовал себя самым испорченным человеком в мире.

- Знаешь, а Лондон временами не так уж плох, - доложил Гриндевальд, когда, пройдя Сент-Джеймсский насквозь, они плавно обогнули соседний Грин-парк по касательной, издалека заметив алые гвардейские мундиры, и вошли, следуя цепочке зеленых островков в центре Лондона, в просторный, но практически такой же безлюдный Гайд-парк. Толстые стволы высоких платанов, летом одетых в пышную зеленую листву, а сейчас облепленных снегом с наветренной стороны, бесконечными колоннадами выстроились по обе стороны широких аллей, сходясь в точку вдали на горизонте. По-хорошему, надо было возвращаться домой, но укрытая пушистым белым покрывалом земля местами уже рыжела проталинами, как бы предупреждая, что очень скоро это тихое снежное очарование исчезнет, и нужно ловить момент. С наслаждением вдохнув свежий морозный воздух полной грудью - пальто Геллерта по обыкновению было распахнуто, в то время как Альбус замотался шарфом по самые уши - юноша потянулся, раскинув в стороны руки. - Если не обращать внимание на вонь, конечно.

Не то, чтобы Альбус испытывал особенно сильный патриотизм по отношению к своей родине, но быстро скатать аккуратный снежок из свежевыпавшего, идеально липкого снега было одно удовольствие. Тот врезался Геллерту ровнехонько между лопаток. Замерев на середине шага, юноша недоуменно обернулся - но только ради того, чтобы в лицо ему прилетел второй...

- Ой, Геллерт, прости, я не хоте…, - трясясь от смеха при виде его возмущенно-красной, наполовину залепленной снегом физиономии, силился извиниться Альбус.

Гриндевальд медленно утерся рукавом.

- ЗНАЧИТ ТЫ ВЫБРАЛ СМЕРТЬ! - и, заорав дурным голосом, ринулся в атаку**. Вскоре в Альбуса уже летела целая очередь снежков.

- Нет! - хохоча и тщетно пытаясь увернуться, тот припустился прочь по запорошенной аллее, не глядя отстреливаясь приманиваемыми с обочины снежками. - Геллерт! Ха-ха-ха! Хватит!

- Остановись и дай мне поймать себя! - неумолимо приближаясь, грозно орал юноша, поливая его градом снежков.

- Не-е-ет! - захлебываясь смехом и почти уже не разбирая дорогу от налипших на ресницы снежинок, Альбус по-заячьи резко свернул с аллеи на боковую тропинку, и несколько снежков с глухим стуком ударились о ствол ближайшего дерева. Раскрасневшись и окончательно сбив дыхание, он пробежал еще немного, но, не слыша больше преследователя, замедлился и на бегу обернулся.

И врезался в возникшего прямо на его пути Геллерта.

- АЙ!

От силы столкновения оба рухнули на землю, благо подтаявший снег немного смягчил удар. Первую пару мгновений Альбус не разбирал ничего - его длинные, покрытые снегом волосы выбились из-под съехавшего шарфа и, казалось, были повсюду. Одной рукой стягивая их с взмокшего от бега лица, другой он уперся в землю, чтобы слезть с Гриндевальда, но тот вдруг сипло взвыл.

- Альбус… ты давишь на кое-что очень ценное...

Тут он заметил, что поставил колено в стратегически важную точку, и поспешно повалился набок, нырнув в результате прямиком в небольшой сугроб. Когда же, несчастно отфыркиваясь, он приподнял слегка расцарапанное снегом лицо и встретился взглядом с таким же несчастным, скрючившемся от боли Гриндевальдом, прошла секунда - и оба залились неудержимым смехом.

Они хохотали так долго, что свело скулы, а на макушках сформировались холмики снега. Первым в себя пришел Геллерт. И навалился на все еще поскуливающего от смеха Альбуса с озорной ухмылкой на зарумянившемся от мороза и погони лице.

- Поймал, - непререкаемым тоном заключил он, смахнув холодными пальцами рыжую прядь, прилипшую к его мокрому лбу. Все еще скрипуче посмеиваясь по инерции, Альбус, однако, не мог не оценить живописную красоту склонившегося над ним лица, этот яркий контраст светлой кожи, румянца, алых губ и небесной синевы глаза. Единственного. Пустая черная глазница вносила другой, жуткий контраст, но Альбус уже почти привык и к нему, перестал замечать этот единственный изъян в Геллерте, и его сердце как и раньше замирало в сладостной истоме всякий раз, стоило ему снова открыть для себя это совершенство наяву.

- Поймал, - тепло улыбнувшись, признал свое поражение Альбус. Гриндевальд хищно оскалился, и его горячий, торжествующий рот заставил Альбуса надолго забыть о том, что они валяются в снегу.

А вечером следующего дня у Альбуса поднялась температура.

***</p>

- За кого ты меня принимаешь? Я что, по-твоему, не в состоянии сварить бодроперцовую настойку? - деланно оскорбился Гриндевальд, устанавливая котел на столе. Беспомощно наблюдая за ним с кровати слезящимися от температуры и насморка глазами, Альбус предпринял слабую попытку разъяснить свои слова, но Геллерт уже сел на своего конька. Сейчас наверняка перейдет к любимой присказке про старосту. И точно. - Конечно, я значка старосты не получал, да и вообще школу так и не закончил, но уж микстуру от кашля приготовить сумею как-нибудь, - беззлобно ехидничал юноша, листая книгу зелий в разделе «Если Вас или Ваших близких одолел недуг».

Альбус сомкнул тяжелые веки. Слушать этот недовольный бубнеж на самом деле было приятно, недаром голос Геллерта всегда действовал на него успокаивающе (кроме случаев, когда юноша добивался прямо противоположного эффекта). А вскоре раздалось уютное тихое бульканье, и в воздухе, что Альбус уловил даже заложенным носом, разнесся запах солодкового корня, а чуть позже - перца. Похоже, Геллерт действительно решил доказать, что ничем не хуже. Как будто Альбус когда-либо в нем сомневался!

Он снова приоткрыл глаза, в полузабытье сквозь ресницы любуясь тем, как, посверкивая, вращаются под потолком золотые ленты серпантина. Ими и веточками ярко-зеленого остролиста Альбус несколькими днями ранее украсил квартиру к Рождеству. Наблюдая за тем, как, нелепо пританцовывая и немузыкально напевая под нос, он порхает по комнате, дирижируя самому себе волшебной палочкой, Гриндевальд лишь ехидно посмеивался, дескать, Альбус ведет себя словно малое дитя. Примерно представляя, почему Геллерту не по душе этот семейный праздник, Альбус решил изменить его отношение к нему не словами, а действиями - устроить для юноши самое светлое, теплое, самое настоящее Рождество. А потому весьма довольный собой приволок невысокую, слегка заледеневшую елку, и когда та оттаяла и распушилась, заполнив комнату смолистым хвойным ароматом, взялся за ее украшение, весело мурлыча очередную песенку. Как он и рассчитывал, спустя некоторое время упрямо делавший вид, что вся эта праздничная возня его ничуть не прельщает, Гриндевальд не выдержал и присоединился к процессу со всей ответственностью. Даже, пожалуй, слишком ответственно - Альбусу пришлось трижды под его чутким руководством перевешивать наколдованные стеклянные шары и серебристую мишуру, нанизанные на нити конфеты и пряники. А в заключение, удовлетворенно кивая - ведь только австрийцы, само собой, знают, как правильно наряжать рождественские елки - Гриндевальд усадил на мохнатые ветви стайку магических нетающих свечей.

И теперь уже он сутками напролет мычал рождественские гимны, вился у елки, таская конфеты, пока Альбус не видит, а на шутливое замечание, что тоже теперь ведет себя как ребенок, нравоучительно заметил, что Рождество, вообще-то, - уходящая корнями глубоко в древность традиция, и Альбусу надо бы проявить уважение к светлому празднику.

- Ваше снадобье, сэр, - спустя примерно полчаса Геллерт принес ему дымящийся стакан с красноватым зельем, от одного лишь перцового духа которого тут же прошибло нос.

С трудом приподнявшись на подушках, Альбус послушно отхлебнул и, отвернувшись, закашлялся - настолько крепким получилось зелье.

- Пей-пей скорее, - Геллерт настойчиво подтолкнул к нему стакан. - Я не ручаюсь, что дно не расплавится.

Слабо усмехнувшись на эту шутку (шутку же?), Альбус с грехом пополам допил зелье, и пар из его ушей валил потом битых три часа. Зато, как заключил весьма довольный собой Гриндевальд, откладывая в сторону книгу прорицаний, которую читал вслух, и проверяя его лоб, эффект последовал незамедлительно и на все сто процентов. Альбусу, чья голова перестала кружиться, а зрение вернуло четкость, даже жалко было выздоравливать так скоро. В конце концов, после долгого изнурительного лечения юноши ему и самому хотелось почувствовать себя окруженным заботой, и он капризно придержал поднявшегося с кровати Геллерта за рукав.

- Посидишь со мной еще?

- Я собирался сварить кофе, чтобы ты окончательно взбодрился, но как хочешь, - пожал плечами тот и сел обратно, снова раскрыв книгу на коленях. Прочистил горло. - “Среди всех видов гадания самым недооцененным в наши дни остается литомантия. Способ сей являет собой истолкование знаков, заключенных в камнях и минералах, кои хранят в себе память о событиях не только произошедших, но и событиях грядущих. Не всякий прорицатель одарен достаточно, чтобы постигнуть глубинный смысл мельчайших шероховатостей на поверхности…” Ох, Альбус, что за ерунду приходится читать! - раздраженно цыкнул он. - Напоминает школу и бесконечные эссе по истории Дурмстранга.

- Тогда, может, споешь мне? - немного смущаясь, попросил Альбус, положив руку поперек страницы. - Нет, не рождественское, - прервал он юношу, с готовностью открывшего рот. - Ту, помнишь, которую ты часто пел летом.

Ту самую.

- Ах, эту, - усмехнулся Гриндевальд. - Ну хорошо.

И запел, унеся Альбуса течением своего бархатного, обволакивающего, но в то же время хрипловатого голоса далеко-далеко за поля и горы, леса и реки, высоко в бездонное небо.

По полям промчится ветер,

Птицы взмоют в небеса,

Мы уедем на рассвете...

И хоть пел он по-немецки, строки этой песни давно уже запечатлелись на сердце Альбуса, отзывались эхом в его груди.

...Растворится в лунном свете

Облик наш, а голоса

Станут треском белых веток

В пляске алого костра..

Прикрыв глаза и улыбаясь в подушку, он сдвинул руку с книги, сжав запястье юноши, и не заметил, как уснул где-то во время третьего по счету исполнения. И снилась ему, впервые не омраченная образами могил и трупа Арианы, Годрикова впадина с высоты птичьего полета - залитая солнцем и мирно волнующаяся рябью зеленых полей.

Наутро он проснулся невероятно бодрым и деятельным и первым делом с наслаждением зарылся лицом в золотые локоны и цапнул Гриндевальда за ухо, хорошенько облапав его под одеялом, но так и не сумел разбудить. А ведь летом увлеченный их идеями юноша зачастую не спал сутками и, первым просыпаясь по утрам, тормошил Альбуса без какого-либо милосердия.

Не особенно, впрочем, расстроившись, Альбус занялся приготовлением завтрака, заодно обнаружив на подоконнике свежий номер Ежедневного пророка - после визита авроров он снова оформил подписку, чтобы быть в курсе последних новостей, причем его подписка включала дополнительную опцию “ночная доставка”, популярную среди волшебников, живущих в густонаселенных магловских районах. Пока деревянная лопатка сама по себе переворачивала длинные полоски шипящего на сковороде бекона, а ложка сыпала молотый кофе в кофейник, Альбус пробежался глазами по первой полосе, с облегчением не встретив имя Геллерта, но зато наткнулся на другого знакомого.

“Мисс Селвин - коллега, на которую можно положиться”, - так лаконично прокомментировал мистер Азимус, служащий Министерства, награждение Патриции Селвин орденом Мерлина третьей степени за спасение жизни Рудольфа Шпильмана (глава британской делегации в Международную конфедерацию магов) и поимку одного из соучастников нападения, мистера Роберта Вуда. Хотя отдел расследований держит в тайне детали ареста, редакции известно, что мистер Вуд также подозревается в причастности к имевшему место в минувшем сентябре инциденту с проклятой пишущей машинкой, подброшенной в кабинет секретаря мистера Шпильмана и едва не приведшей к его гибели”.

- Ну, что пишут? - зевая во весь рот, на пороге показался сонный, взъерошенный Гриндевальд, наверняка привлеченный на кухню запахом кофе - единственным, что, как опытным путем установил Альбус, могло поднять его из постели рано утром.

- Про тебя - ничего, - не солгал он, складывая газету и возвращаясь к бекону. Если не считать мелкие склоки, их с Геллертом совместная жизнь походила на сказку, и все же существовали темы, которые они оба старательно обходили стороной. Одной из них был Дерек, лишь только упоминание имени которого тотчас портило Гриндевальду настроение по все еще не вполне понятной Альбусу причине.

- Даже немного обидно потерять известность так быстро, - не без самодовольства пошутил Геллерт, приманивая чашку и полный кофейник. - Но, конечно, русских можно понять. Кому хочется долго афишировать свой позор.

- Ты, кстати, так и не рассказал, успел ли что-нибудь разузнать в Архиве, - вспомнил вдруг Альбус, унося тарелки с жареными яйцами и беконом в комнату. Геллерт последовал за ним, на ходу наливая себе кофе.

- О, Альбус, ты себе даже не представляешь.

Ему пришлось начать свой рассказ с самого начала, с того дня, как он покинул Годрикову впадину, и к тому моменту, как юноша закончил, они уже расправились с завтраком и переместились на пол, где в последнее время любили валяться, расстилая плед у раскидистых нижних ветвей елки.

- В документах прямо говорится, что Идит Эткинд не погибла после прыжка в Сену, а вполне себе живая отправилась в тот же день в Штаты, - удобно устроив голову у Альбуса на коленях, увлеченно рассказывал Гриндевальд, прокручивая перстень на пальце. - Русским удалось проследить ее путь вплоть до Нью-Йорка, они даже узнали точно, на каком лайнере она прибыла в страну, и в порту судно отправили на карантин из-за выдуманной вспышки тифа. Но никакие проверки пассажиров агентами МАКУСА и подключенной к поиску местной магловской полицией (им сказали, что Эткинд - разыскиваемая преступница) ни к чему так и не привели, - заключил Гриндевальд, и его лицо озарилось ликующей улыбкой.

- Но Геллерт, - любовно перебирая пальцами золотистые пряди, осторожно возразил Альбус. - Разве это...хм... хорошие новости?