Глава 14. "Не отпускай его" (1/2)

Арсений чувствует, как в грудной клетке начинает что-то накаляться. Это ощущение зародилось непроизвольно, но накрывало резко, разрастаясь в геометрической прогрессии и заполняя собой каждую клеточку тела. Дрожь в руках постепенно сошла на нет, и теперь место опустошенной тоски с гордо поднятой головой заняла злоба.

— Вы что, разыграть меня решили? — цедит Арсений, снова складывая документ, который всучила ему в руки Ляйсан. — Это шутки у вас такие?

Утяшева моргнула, стараясь взять себя в руки, потому что именно к такой реакции она изначально и готовилась, и секундная опустошенность Арсения ввела ее в ступор. Он имел право так реагировать. Ей же оставалось только одно: не поддаваться человеческому фактору и не показывать Попову, что она, блять, на его стороне.

Всегда была на его стороне. И всегда будет.

— Я не понимаю, — качает он головой.

Арсений будто бы абстрагировался от внешнего мира и направил весь спектр эмоций на Ляйсан, которая, если уж быть откровенным, была лишь вторым звеном, связующим две некогда счастливые половинки, которые сейчас, кажется, могут развязать третью мировую за девочку, что с взволнованным взглядом стояла недалеко от них с таким же замершим Антоном.

— Я не собираюсь отдавать ей Кьяру, — выпаливает Попов слова, которые уже давно обжигают ему гортань.

Ляйсан сглатывает. Ляйсан умоляет, чтобы голос не дрожал. Ляйсан должна быть хладнокровным адвокатом, который вынужден швырять в лицо Арсению факты из кодекса.

— Она — мать, Арсений Сергеевич…

— А я — отец! — не дает ей закончить мысль мужчина, делая немного резкий шаг вперед, от чего Утяшева непроизвольно делает синхронно шаг назад.

Арс горько ухмыляется. Сейчас бы еще адвокат бывшей жены боялась его. Просто потрясающе.

— Сначала документы по почте высылает, потом скрывает пункт об опекунстве… А теперь что?! Вы сейчас серьезно?! — выдыхает слова Арс быстрее, чем думает, и в следующую же секунду поворачивается назад, глядя на застывшую дочку.

Кьяра смотрит на папу во все глаза и часто, но поверхностно дышит. Попов не знал, поняла ли она то, что сейчас он сказал, но не заметить того, что дочка боялась, Арс не мог.

Малышка крепко прижимала к себе полосатую оранжевую игрушку, и глаза дочери были в ту секунду такие большие, что у Попова в груди все болезненно заскулило.

— Тош… — беспомощно произносит Арсений, чуть вытянув вперед руку, и Шастун сразу все понимает.

Арс просил помощи; умолял о защите. Да только на свою шкуру ему давным давно стало плевать, потому что весь мир его — вся его жизнь — сосредоточена в руках этого маленького человечка.

Он просил Антона защитить ее.

Шастун не выдерживает напряжения, повисшего в воздухе, и закрывает девочке уши ладонями, мягко обхватывая пальцами круглое личико.

— Ребенок только привык, что в жизни все так перевернулось, вы в своем уме вообще? — фактически цедит слова пацан, совершенно позабыв о том, что к семье этой, как и к ситуации в целом, он отношения прямого не имеет.

Антон был косвенным звеном по документам, и он это прекрасно понимал. Он был никем для Ляйсан, и всем для девчонки и Арса.

— Вас это вообще не должно касаться, — тут же находит нужную волну Утяшева, мысленно поблагодарив болтливого парнишку за возможность вернуться в норму. — Это дело сугубо семейное.

— Поэтому его это тоже касается, — почти рычит Попов, и у Ляйсан пропадает весь запал в мгновение ока.

Антон поднимает взгляд, и слова, повисшие в воздухе, начинают мягко оседать на коже Шастуна, теплым одеялом обнимая каждую клеточку его тела. Но в следующую секунду эта фраза обжигает.

Потому что Антон скрыл от него то, что случилось. Потому что Антон чувствует свою вину, но слишком боится ему признаться.

— Она перестала вспоминать о ней от силы месяц назад! — не может успокоить себя Арс. — Я не отдам ее Алене…

Арсений старается взять себя в руки, но у него не выходит. Сознание пытается анализировать мысли, но он выдает фразы, как из пушки, совершенно не контролируя их. Не контролируя и понимая: Кьяра все слышит.

И в подтверждение его мыслям малышка вздрагивает от упоминания знакомого имени.

— Мама?

Арс замирает. Внутри что-то заломило, словно кто-то полоснул невидимым ножом по грудной клетке, рассекая кожу острым лезвием. У принцессы глаза расширяются, мысль бегущей строкой бежит в ее радужках, и Арс не успевает ее прочесть.

Кьяра отходит от Шаста к дивану и впервые делает это: она оставляет Тигрулю, выпуская его из рук, и подходит к папе, крепко обвивая его ногу руками. Внимательная синева девчонки будто прибивает Ляйсан к земле, когда малышка без тени страха устанавливает с ней прямой зрительный контакт.

— Я к маме не хочу, — почти по-взрослому произносит девочка. — Я маму не люблю, — качает она головой, совершенно не представляя, что понесут за собой эти слова. — Я папу люблю. Папу и Тосю.

Утяшева задыхается словами, поднимая взгляд на абсолютно ошарашенного от услышанного Арса, а затем мимолетно смотрит на такого же шокированного пацана. Ляйсан понимает, — понимает, блять, со всей ясностью, — что девчонка говорит чистосердечно, и ее нельзя ни в чем упрекать.

Дети произносят то, что думают. В них говорит то, что горит.

Но Ляйсан нельзя поддаваться этому. Ей нельзя пронизываться эмоциями. Ей нужно снова надеть свой щит.

— Вы внушили ей, что мать плохая? — округляет глаза Утяшева. — Арсений Сергеевич, вы в своем уме?

— Да мы за все три месяца даже не заговаривали о ней! — уже окончательно взрывается Попов. — Она отказалась от нее! Она отказалась от нашей дочери!

И Кьяра вздрагивает так, словно за окном громыхнуло небо. Арс даже не успевает понять, что сказал, потому что в следующую же секунду Шастун в два шага подлетает к девчушке и берет ее на руки, прижимая к себе маленькое дрожащее тело.

Малышка сжимает крохотными пальцами шею пацана сзади и крепко зажмуривает глаза. И она больше не сдерживает эмоций. Шастун готов был поклясться собственной головой, что видел это впервые в жизни.

Кьяра начала плакать. Плакать в присутствии кого-то.

Тихо, робко. Вжимаясь маленьким носом в плечо пацана, пока тот нес ее в детскую, нашептывая какую-то бессвязную чепуху, только бы успокоить ее. Антона самого колошматило от этого. Трясло так, что мышцы всего тела как-то нездорово ныли.

Шастун закрывает за собой дверь в детскую, глуша крики Арса, и выуживает из кармана телефон, не с первого раза вбивая на экране пароль. Непослушные пальцы стараются открыть аудио, среди которых была записанная им на диктофон колыбельная Арса, и пацан усаживается на кресло рядом с кроваткой, по-прежнему не выпуская девочку из своих рук.

— Всё хорошо, Бусинка, все хорошо, — постоянно повторяет он, а самого трясет так, что браслеты свои мелодии уже выпускают. — Ты только не… не плачь, хорошо? — запинается он.

Девчонка ничего не отвечает. Только держится за шею пацана, не отрываясь от него ни на секунду, и рвано вздрагивает от тихих слез, стараясь не слушать того, как папа кричит в соседней комнате за стенкой.

Антон сглатывает, пытаясь улавливать мотив колыбельной и покачиваться в такт, но у него не получается. Он только слышит срывающийся гул от голоса Арса, периодические слова «отказалась», и «не отдам», повторяющиеся слишком часто и делающие слишком больно.

Девчушка по-прежнему молчит.

— Кроха, — внезапно вспоминает Антон, — а хочешь я расскажу тебе продолжение той сказки про принцессу? Ты же помнишь ее, верно? Я рассказывал ее тебе… Так давно… Когда мы с тобой только познакомились.

Кьяра кивает, вжимаясь носом в его плечо.

— Я расскажу тебе, что было дальше, — глядя перед собой, старается непринужденно говорить Шастун, поглаживая девочку по темным волосам. — Ведь Арсения очень храбрая… Она всегда защищала тех, кого любит.

Антон покачивался из стороны в сторону, рассказывая, казалось бы, обычную сказку об обычной принцессе, которая на деле таковой не являлась, и старался не слушать криков, которые, кажется, становились только громче.

А малышка обнимала его за шею. Обнимала и дрожала, слушая болтовню Антона с крепко зажмуренными глазами. И в эту самую секунду Шастун непроизвольно провел параллель: ведь Оксана тоже никогда до того дня не показывала своих слабостей другим.

Она могла разрываться от эмоций изнутри, но на деле слабо улыбаться, дожидаться, пока останется наедине с собой, и только потом выпускать на волю то, что накопилось. Этим Кьяра была похожа на Фролову. Силой духа. Возможно, именно поэтому тем вечером они и нашли общий язык.

Мы скрываем эмоции амбарным замком и бросаем с моста вниз ключи от него. Но в итоге ныряем следом за ним, потому что без чувств этот мир слишком хил.

Оксана снова переводит взгляд на девочку и не может перестать смотреть на нее. У нее глаза такие же пронзительно синие, как и у ее нового знакомого Арсения, и похожа девчонка на него так сильно, что непроизвольно складываешь два и два.

У Фроловой догадки в мыслях подтверждаются слишком быстро, слишком резко и неконтролируемо. Она видит совершенно спокойного Арсения, цепляющуюся за его ногу малышку и такого же спокойного Антона и понимает, что…

Черт.

От этих троих веяло гармонией.

И у девушки не остается сомнений. Вот что не мог рассказать ей Антон. Он боялся дать ей понять, что нашел семью, в которой так давно нуждался. Боже, теперь ей все было ясно.

— Это Кьяра, — чуть вытянув руку вперед, произносит Антон, указывая на малышку. — Кьяра, — теперь обращался он к девочке, — это Оксана, мой хороший друг.

Девчонка с некоторой опаской вышла вперед, внимательным взглядом изучая новую знакомую. Она к чужим с размаху не кидается на шею. Поздороваться — да. Улыбнуться по всем правилам хорошего тона — разумеется.

Давайте немножечко вспомним, что Антона она к себе только через пару недель начала подпускать. И это было невероятным подарком для Шаста, потому что теперь она никого пока что, кроме Арсения и Антона, к себе и не жалует.

Просто здорово, что она не идет к чужим. Только к папе. К Шастуну.

Кроха красноречивым взглядом взглянула на Антона и чуть пошарила ладошкой по подолу платья, как бы намекая — подойди; и Антон исполнил ее не оглашенную вслух просьбу, присаживаясь рядом на корточки.

— Она правда хорошая? — осторожно шепчет на ухо пацану Кьяра, искоса поглядывая на новую знакомую, которая в свою очередь, казалось бы, совершенно позабыла про ту проблему, с которой сюда вообще пришла.

Антон улыбается, сияя теплой улыбкой девчушке и целому миру.

— Хорошая, — тихо кивает он, и Принцесса заметно расслабляется, потому что уверена: Тося врать не умеет.

Арсений пока не знал, как реагировать на новую знакомую. Оксана производила впечатление девушки безумно добродушной, хотя, отчего-то, чертовски несчастной.

Попов застал ее истерику уже на самом исходе, когда маленькие кулачки девушки безвольно висели вдоль тела, пока легкие перерабатывали кислород на чистом автомате. В эту самую секунду Арс и понял: не просто так это всё.

Антон что-то знал. Антон что-то скрыл. И Арсу это не очень было по душе. Вдруг он еще что-то скрывает? И от одной только мысли, что это могло быть правдой, у Арсения пересыхало во рту, а на небе отчего-то появлялся привкус железа.

Попов качает головой, прогоняя дурные мысли. Антон не может что-то скрывать. Антон для этого мира слишком чистый.

— Там, кажется, что-то горит, — внезапно принюхивается Арсений, заглядывая на кухню.

— Жеванный крот, духовка! — выпаливает Шастун, срываясь с места. — Оксан, посиди с Бусинкой, пока мы на кухне закончим. Это ненадолго.

— Я… Что?.. — растерялась Фролова.

— Ты справишься, — кивает Шастун, сцепляет пальцы на запястье Арсения и тянет того на кухню, закрывая за собой дверь.

Оксана стоит на месте и не шевелится, глядя бездумным взглядом на закрытую дверь кухни. Девушке отчего-то некуда девать руки, и она то сцепляет их в замок, то на груди скрещивает, то вдоль тела опускает, в то время как Кьяра все так и стоит на том месте, где секундой ранее был Антон, не выпуская из рук какую-то полосатую игрушку.

Фролова чувствовала себя в доме друга впервые ужас как неловко, и дело было даже не в том, что в нем были гости, а что в нем был… Ребенок. Девчонка. На вид можно дать не больше трех. Темноволосая и такая, блин, голубоглазая, что просто голова кругом.

— Так… Ну, — мямлит Оксана, вмиг растеряв все слова. — Может… Эм, поиграем? — предлагает она.

Малышка нажевывает нижнюю губу, по-прежнему глядя слегка напряженным взглядом на девушку, а после молча разворачивается и подходит к тому месту, где играла, разложив вокруг себя детскую аптечку.

Оксана какое-то время переминается с ноги на ногу на месте, всё ещё не зная, куда себя девать, а после всё-таки решается подойти к девочке и осторожно сесть на колени недалеко от нее.

— Можно мне с тобой? — осторожно спрашивает Фролова, наблюдая за тем, как бережно Кьяра усаживает плюшевого тигренка между подушек и укладывает ему детский платок на лоб.

Принцесса стреляет глубокой синевой на новую знакомую и чуть кивает, непроизвольно позволяя Оксане подняться на следующую ступеньку их взаимоотношений. Фролова придвигается ближе и какое-то время молчит, просто наблюдая за действиями девочки.

Они у нее отчего-то были слаженными, четкими. Такое чувство, будто она играла именно в это не раз, просто повторяя какие-то действия.

— Ты любишь играть в доктора? — решается завести диалог Оксана.

— Да, — просто отвечает девочка. И снова молчит.

Малышка так просто в дискуссию с незнакомыми не вступает; она старается быть приветливой, потому и отвечает, хотя делает это чертовски односложно, не открывая душу первому встречному. Оксана непроизвольно улыбается. Девчонка умна не по годам.

— А почему ты его лечишь? Что у него болит? — решает снова попытать счастье Фролова.

Кьяра заправляет за уши волосы и прикасается указательным пальцем к грудной клетке плюшевого тигра, после чего смотрит на ожидающую ответа Оксану.

— У Тигрули болит тут. Болит от грусти, — объясняет девочка. — У папы тоже там болит, когда Тося уезжает. И я его лечу.

Оксана чуть приоткрывает рот от услышанного, и у нее непроизвольно перехватывает дыхание. Блин, да не может этого быть. Фролова чуть ближе пододвигается к девчонке, переплетает растрепавшийся пучок в новый и подкладывает ладони под ноги, чуть склоняясь вниз.

— А Антон часто к вам приезжает? — не очень громко спрашивает Оксана.

Кьяра чуть хмурится.

— Он — Тося, — исправляет она Фролову, и девушка согласно кивает, стараясь не терять той волны разговора, на который непроизвольно вывела малышку.

— Да-да, Тося, извини, я это и хотела сказать, — чуть качает головой Оксана. — Так… Он часто у вас бывает?

Принцесса какое-то время молчит, и Фролова уже отчаивается услышать ответ, как вдруг девочка встает с места и идет в сторону парадной, наклоняясь к дорожной детской сумке. Какое-то время она там копается, а затем идет обратно к Оксане с каким-то листком.

Кьяра садится рядом с ней и кладет на худые колени девушки что-то отдаленно напоминающее рисунок. Девчонка расправляет листик ладошками и опускает указательный палец на него.

— Это папа, — рассказывает девочка, — вот я, — почти понятной детской интонацией произносит она, — а это Тося.

Оксана вглядывается в рисунок, не сразу понимая, что два высоких человечка держатся за руки, пока маленький человечек сидит на плечах у того, что повыше. Фролова снова оборачивается к девочке, указывая пальцем на высокого человечка.

— Это… Тося? — спрашивает Оксана. Кьяра кивает. — А это… Это твой папа? — И девчонка кивает снова.

Фролова окончательно складывает даже слишком сложный ребус и наконец решается на самый главный вопрос. Девушка сглатывает, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— А почему Тося держит за руку твоего папу, Кьяра?

Малышка сначала чуть хмурится, будто что-то вспоминая, а затем улыбается.

— Когда люди друг друга любят, они держатся за руки. Мне папа так сказал, — объясняет Кьяра. — Папа долго-долго за руку Тосю держит, когда он к нам приезжает, — старается закончить мысль кроха.

И последние слова Принцессы прошивают Фролову насквозь:

— Просто папа любит Тосю, а Тося любит папу, — пожимает она плечиками, отвечая так, будто это ясно, как день, и снова возвращается к своему занятию, стараясь вылечить от грусти своего тигренка, в то время как Оксана замерла, стараясь переварить услышанное.

Она держала в руке листок с рисунком до тех пор, пока девчонка сама снова не привлекла ее внимание и не попросила с чем-то помочь. Оксана не особо понимала, о чем болтала девчушка, но она улыбалась, глядя на нее. Улыбалась и понимала: Кьяра счастлива.

Девочка не знала ничего из того, что творилось во взрослом мире, не знала, что Тося уходит домой к Ире, и не понимала, что у папы болеть в груди все равно будет, потому что Антон, видимо, будет продолжать уходить.

Уходить, чтобы вернуться.

— Ну как, справляетесь? — появляется в гостиной Арс, от чего Оксана непроизвольно вздрагивает, но затем тихо улыбается.

Оксана смотрит на мужчину, вспоминая всё то, что рассказала ей девчонка, и понимает: вот так выглядит счастье. Вот так выглядела она до того, как поехала на встречу с невестой Юлей. И именно такой она себе запомнилась тем утром в зеркале.

Потому что больше Фролова в отражении той девушки не видела.

— Все хорошо, — кивает она. — Тигруля больше не болеет печалью. Сегодня, — тихо добавляет Оксана.

— Спасибо за помощь, — немного рассеянно произносит Арс. — Ужин готов. Присоединишься?

— Чуть позже, — улыбается Фролова. — Спасибо.

Арсению Оксана понравилась. Девушка она хорошая, если судить по тому, что рассказал про нее Антон, пока они совместными силами спасали ужин. Хорошая, но отчего-то кажется Попову несчастной. Вот только почему именно, Шастун почему-то умолчал. И хорошо.

Наверное.

— Пойдем ужинать, Принцесса? — чмокает в лоб девчонку Арс, поднимая ее на руки.

Кроха обвивает ногами его талию и прикладывается головой к плечу папы, обнимая его за шею. И Кьяра почему-то не прерывает зрительного контакта с Оксаной до тех пор, пока Арс не скрывается на кухне.

Девушка прислоняется спиной к дивану, так и не вставая с пола, и прижимает к груди ноги, опуская подбородок на колени. С кухни доносится детский голос, звон посуды, гудение телевизора, говор Арсения и заливистый смех Шастуна, от чего Оксана начинает чувствовать себя не в своей тарелке все сильнее.

Фролова начинает понимать, что Антон имел в виду, когда сказал, что не смог ей рассказать про Юлю, потому что не мог забрать этого у нее. Счастья. Шастун не мог забрать у нее счастья.

Этот инструмент в руках судьбы подобен кнуту и прянику в одном лице. Тебя то манит сладкий аромат, то наотмашь бьет по лицу, рассекая щеку. Середины не дано.

И сейчас Оксана чувствует себя в той же лодке. Ибо на первый взгляд кажется, что ей ничего не стоит взять, зайти на кухню и выпалить Арсению про Иру, но ведь не тут-то было.

Всё не так, блять, просто.

Других чужое счастье слепит. Оксану чужое счастье греет.

— Оксан, ты чего тут одна сидишь? — вытягивает ее из рассуждений голос пацана. — Мы ужин сделали. Пойдем с нами, вкусно будет. Я готовил, — довольно замечает он.

И в следующую секунду сникает. Улыбка сползает с его губ, когда Фролова поднимает на него взгляд, и он читает в нем всё то, что не нужно даже озвучивать. Оксана теперь всё знала.

Они оба друг о друге теперь всё знали.

Именно так в наше время и строятся взаимоотношения. Ты можешь любить человека, пронести сквозь года крепкую дружбу, но ты всё равно не расскажешь ему всего, что таится в твоем сердце. Потому что если ты это сделаешь — запускается необратимый механизм.

И друзья становятся многим больше, чем были до этого, либо перестают ими быть вовсе. Баланса в этом вопросе нет и никогда не было.

Так устроен мир.

— Оксан?

И вместо ответа девушка поднимает рисунок малышки и, расправив его руками, осторожно кладет на колени, поднимая глаза на друга.

— Не отпускай, — произносит Оксана.

Шастун непонимающе смотрит на девушку.

— Что? — растерялся он.

— Не отпускай его, — повторяет она. — Он к тебе припаян, — девушка встает на ноги, подходит к Антону и отдает ему в руки рисунок Кьяры. — И она тоже.

Антон, на деле, не так уж и чист для этого мира. Его крылья пропахли дымом сигарет.

Кьяра засыпает быстро, даже слишком быстро, чем немало удивляет Антона. Малышка обмякает на его плече еще до того, как Шаст заканчивает свою историю о продолжении приключений Арсении. Колыбельная успевает прокрутиться всего два раза.

Антон кладет малышку в кроватку трепетно, медленно и осторожно; накрывает ее одеялом и на всякий случай включает диодную лампу звездного неба, потому что знает: Кьяре так спокойнее.

Шастун присаживается в кресло, не в силах оторвать взгляда от девчонки. Принцесса спит завораживающе. Шастун не раз ловил себя на мысли, что непроизвольно любуется, как она спит. Ведь она такая красивая. Ведь это его девочка.

Его и Арса. Их дочка.

И внезапно Антон принял со всей ясностью одну чертовски важную мысль. Он любил Кьяру всем своим сердцем. Любил, как родную дочь, которой у него никогда не было и, вероятнее всего, не будет.

Кьяра была лекарством. Вакциной, в которой он так нуждался.

В такие моменты Антон забывал обо всем. Откидывал на задний план всю реальность, все блядские проблемы, все долбанные тайны и недосказанности. Все чертовы секреты.

Он был здесь, в этой квартире — в четырех стенах детской, обои которой клеил вместе с Арсом, пачкая кончик его носа клеем и бегая потом от него по всей квартире, чтобы не нарваться на реванш.

В детской комнате Кьяры Антону было не так сильно стыдно за содеянное. В границах этой детской Шасту легче дышалось.

Но как бы мы ни старались что-либо забыть, нужно высечь зарубку в долгосрочной памяти, чтобы помнить одну очень важную вещь…

Всякая вакцинация скоротечна. Всему отведено свое время.

В кармане Антона два раза вибрирует телефон.

Он стал птицей в этом городе бумажных людей, чувствуя усталость в ломких крыльях, наполненных чувствами.

Арсений закрывает входную дверь и прислоняется к ней спиной. Дыхание мужчины тяжелое, частое. Воздух вылетает из легких со свистом и хрипом, будто он пробежал не одну сотню метров. Ляйсан ушла. Раскрасневшаяся, почти безумная — ушла, оставшись при своей правоте.

Суда не избежать, это оставалось фактом. Неопровержимым, ебаным фактом. За Кьяру придется бороться. Биться насмерть, если, блять, придется. И Арсений в этой гребанной туче несправедливости видел только один луч света — Антона.

И он молиться про себя начал, благодаря Господа за него. За пацана этого. Потому что он здесь. Рядом. С таким трепетом дочку в детскую уносил, успокоил, помог заснуть. Теперь Арс был уверен: Кьяра не только его дочь, она еще и дочь…

Дверь из детской открылась тихо, почти беззвучно. Неуверенный шаг прорезал пространство гостиной, и Арсу внезапно стало не по себе. Что-то не так. Что-то, блять, определенно не так. Шастун шел из детской с телефоном в руке, и пальцы его дрожали. Тряслись почти, и звенели на запястьях браслеты. И взгляд у него другой.

Совсем, блять, другой.

Пацан поднял глаза и посмотрел почти мимо, будто сквозь Арсения, и в глазах у него слезы почти стояли. Арс растерялся. Наверное, он пришел обсудить то, что случилось. То, что сказала Ляйсан.

— Тош, — делает Арс несколько быстрых шагов вперед, убирая тыльной стороной ладони испарину на лбу, и заключает его в объятия, обвивая руками шею.

Попов обнимает его почти с болью, выжимает то ли из себя силы, то ли из пацана жизнь — непонятно, но Антон в ответ на лопатки мужчины руки почему-то не кладет. И Арс это замечает. Не сразу, но замечает.

Просто холодно становится; мурашками пробивает почти насквозь. Попов медленно расцепляет руки и делает полушаг назад, чуть поднимая голову, чтобы посмотреть Шастуну в глаза.

И Арсу становится не по себе. Потому что он не видит в этих глазах Шаста. Он видел кого-то другого.

— Тош, — взволнованно начинает Арс, стараясь игнорировать паническую атаку, приготовившуюся к прыжку где-то между ребрами. — Тош, нам делать что-то надо. Она… Она ведь забрать ее хочет, — запинается Попов, не в силах собрать слова в предложения. — Она хочет забрать нашу девочку…

— Ира беременна, — выпаливает на одном духу Шастун, даже не дав Арсу закончить.

И Антон улыбается. Сияет, светится весь. Пиздец, выносите. И у него в глазах слезы; а на дисплее мобильного горит диалоговое окно, и в нем сообщение с тремя словами и прикрепленной внизу фотографией.

У Арсения в груди крошатся в пыль ребра, забивают дыхательные пути и мешают ему дышать. У Арсения перед глазами мутно — пятнами бегают мысли, оставляя темные следы. И ноги не держат. Блять, нет, пожалуйста.

Пожалуйста.

Сука, пожалуйста!