Глава 10. "Ты сказал ей?" (2/2)
— Арс, — зовет его Шастун и вырывает из рук написанные на скорую руку на клочке бумаги товары.
— Какого хре… — Арс осекается, вовремя прикусывая язык и с прищуром глядя на пацана. — Какого черта?
— Зачем нам список? — жмет плечами Антон. — Давай затаримся от души, а не по твоему бредовому сценарию, — демонстративно мнет он бумажку и сует ее в карман осенней парки.
— Блять, Шаст, — шепчет Арс нарочно слова так, чтобы услышал их только Шастун, пока Кьяра увлеченно «ведет» тележку. — Там продукты, которые ей нужны, а не нам… Это для нас от балды затариться можно, а она — ребенок, — цедит сквозь зубы Арс.
И пацан смеется.
— Что смешного? — хмурится Арсений, потому что малышке он обеспечивает здоровое питание, хотя это охуеть как сложно, чего греха таить.
Шастун в два вальяжных шага доходит до Арсения и склоняется к его уху, заводя руки за спину.
— Чтобы затариться в магазине — даже продуктами для ребенка — список не нужен, — заговорщически шепчет он, и у Попова по спине мурашки бегут. — Просто доверься мне.
И Арсений кивает, сглатывая густую слюну, внезапно скопившуюся во рту. У Шаста прищур лисий, а голос — дьявольский. Блять, совершенно непонятно, чего там Бог переборщил, создавая Антона Шастуна, но вышло действительно охуенно.
Попов будто к месту прибивается зеленью глаз пацана, и в такие моменты он готов делать все, что тот пожелает. Потому что Арс пацану верит. Потому что Арс пацана…
— Сначала в отдел фруктов и овощей, а дальше чисто по отделам. Ну что, от винта? — смеется Шастун, хватаясь за ручку тележки, и Кьяра радостно смеется, вскидывая руки вверх.
Арс прогоняет собственные мысли. Он уже боится их. Страшно боится, потому что теряет над ними всякий, блять, контроль. Одно дело — когда тебя всего раз скрыло подобными эмоциями, но не два… Не три…
Не ежедневно, не ежечасно.
К пацану тянет все сильнее и сдерживаться с каждым разом труднее и труднее. Он понимает, что Антон его чувства не разделяет, да и не должен вовсе, и от этого еще больнее.
На это он не рассчитывал. На это он не подписывался.
И Арс по-прежнему продолжает убеждать себя, что это обычная необходимость.
Никакая не любовь.
Шастун снова справляется со всем заданием на твердую десятку, и Арс уже просто перестает удивляться. Пацан поцелован кем-то свыше, определенно. Другого объяснения умениям мальчишки Арс найти не может.
Спустя всего полчаса тележка забита, и делится она строго на две части. Первая заполнена здоровой пищей, а во второй аккуратно поставлены несколько банок пива и прочая идущая с ними лабуда, потому что «Ну Арс, ну пожалуйста, ну матч же сегодня».
С дорогой домой им тоже везет, если это можно так назвать. За окном простирается дождливая серая Москва, но в салоне автомобиля солнечно. Девчушка хохочет над одним из выпусков «Маши и медведя», который Шаст показывает ей на своем телефоне.
Пацан развалил свои длиннющие ноги на заднем сиденье и поудобнее устроился в полулежачем положении, в то время как Кьяра надежно пристегнута в детском кресле и безотрывно следит за мелькающими картинками на экране мобильника.
Арс только периодически смотрит в зеркало заднего вида и кусает губы, чтобы от улыбки лицо не треснуло. Он по-особому счастлив.
Потому что ему плевать на свои чувства. Он может проглотить их, спрятать. Может переболеть. Пережить. Он может, легко.
Но если его дочка счастлива — он счастлив вместе с ней.
Под задорные визги девчонки Арс доносит ее на руках до подъезда, укрывая собой от дождя, пока Шастун держит над их головами зонт. И в этом моменте хочется застыть. Замереть, заглохнуть и остаться в нем.
Потому что это прекрасно.
В теплой духовке уже стоит пока еще горячий противень с ужином, и Арс правда гордится собой, потому что ему удалось создать кулинарный шедевр в виде картофельной запеканки, не спалив при этом кухню, что не может не радовать.
Кьяра — послушная девочка. Кьяра слушается папу. Кьяра слушается Тосю. Поэтому она без пререканий уплетает за обе щеки положенную ей порцию, а после убегает ненадолго в детскую, чтобы взять необходимые вещи для игры.
И сегодня у Кьяры в планах игра в доктора.
— Дышите! — велит она, и Шастун послушно вдыхает.
— Ну как я, доктор? — картинно прикладывает руку ко лбу он, прикрывая веки.
Кьяра задумчиво постукивает указательным пальцем по подбородку, немного передразнивая Шаста, который единственный в ее окружении так делает.
— Постельный лежим, — деловым тоном констатирует она, вытаскивая у пацана из под мышки градусник и внимательно на него поглядывая.
Шастун смеется. Чисто и открыто смеется, совершенно не замечая, как с малышкой летит время. Арс по уши в каких-то бумагах за рабочим столом, периодически разговаривает с кем-то негромко по телефону и с улыбкой смотрит на этих двоих, пока они не видят.
К ним вплотную подобралась самая страшная проблема, и решить ее надо не позднее следующей недели. Потому что уже начало октября. Потому что скоро тур.
— Шаст, — зовет Арс, наблюдая за тем, как пацана почти вырубило на диване, и тот закрыл глаза, пока малышка и сама уже носом клюет, хотя и не перестает лечить своего Тосю.
— Ау?
— Матч уже полчаса идет.
— Пиздануться! — вскакивает с места Шаст, чем пугает не только Арса, но и Кьяру.
— Ой! — забавно ойкает Шастун, прикладывая ладошку к губам, и от этого зрелища девчонка начинает заливисто смеяться.
— Шастун! — рычит Арсений.
— Сорян! — бубнит в ладонь пацан, хватая со столика пульт.
— Папочка, а что такое пи-даз-нуть-ся? — умудряется выговорить по слогам она.
— Это печенье! — тут же импровизирует Арсений, выставив вперед руку, после чего прикладывает ладонь ко лбу и качает головой.
Только он собирается сказать, что пора уже идти в ванную, а после ложиться спать, как пространство комнаты прорезает детский смех. Арс поднимает голову и видит, как Антон перекинул девчонку через плечо, и та болтает руками, водя ладошками по худи пацана, и заливисто смеется.
Бесстрашная. Этим похожа на мать.
— Я провинился — я укладываю ее сегодня спать, — объясняет на ходу Шастун, направляясь в ванную.
— Не беситесь, — причитает Арсений, бросая слова вслед. — Смех не перед радостью, она же так не ус…
И в следующую секунду слышится хлопок двери, а затем шуршит в ванной вода и гудят их негромкие голоса. Арс качает головой и поднимается с места, отбрасывая в сторону очки. Их он носит только дома, и вспоминать о том, как Антон впервые увидел его в них, вообще не стоит.
Арсений трет уставшие глаза, бредет на кухню и выуживает из холодильника две бутылки пива, потому что матч все равно никто не отменял, и он обещал пацану, что с ним посидит.
Попов снова бредет в гостиную, несколькими движениями сгребает всю детскую аптечку в сумку и ставит на полочку под журнальным столиком, плюхаясь на диван.
Он включает нужный канал и на мгновение прикрывает глаза, как буквально в следующую секунду понимает, что рядом с ним присаживается Антон, заваливая ногу на ногу. Арс рассеянно смотрит по сторонам, ожидая, что, возможно, Шаст прикольнулся, и Кьяра с ним пришла, но ее рядом нет…
— А где?..
— Спит, — тут же отвечает Шастун, ловко открывая две бутылки и протягивая одну Арсу, после чего откидывается на спинку дивана и заваливает ноги на столик, чуть прибавляя громкость.
Арс недоверчиво качает головой, но в квартире правда тихо, и полоска света падает в детскую так же, как и всегда. Кьяра спит, Антон ее уложил.
— Как ты это делаешь? — правда не понимает Арс.
— Ты о чем? — старается не отрываться от экрана Шастун, отпивая немного пива.
— Мне нужно не меньше часа и как минимум одна сказка, чтобы заставить ее уснуть, а ты…
— Это все мое обаяние, — хохочет Шастун.
— Блять, Шаст, — на мгновение закрывает глаза мужчина и качает головой. — Дети, — чуть кивает Арсений. — Ты знаешь о них так… много. Откуда, — старается разобраться Попов. — Откуда ты столько знаешь?..
Шастун напрягается, сжимая бутылку одетыми в кольца пальцами и сглатывает.
— Я ничего такого не делаю, — жмет плечами он.
— Неправда, — поджимает губы Арсений.
Он ненавидит, когда ему лгут. А Шаст пытается ему солгать.
— Я вижу, — снова пытается вывести на разговор пацана Попов. — Ты делаешь всё. Ты помогаешь мне абсолютно во всем. И я не понимаю, зачем…
— Потому что…
— Ты не обязан!
— Но я хочу, — не дает ему вставить слово Антон. — Хочу, потому что мне…
И Шаст осекается. Осекается и замолкает, потому что поклялся себе еще несколько месяцев назад, что никогда — никогда, блять, — не расскажет Арсу о том, что случилось. Не расскажет о своей тайне. Не выпустит из шкафа своего главного скелета.
Но Арс смотрит. Смотрит и ждет. И Шаст понимает: никак. Не получается молчать, как бы сильно ни хотелось.
Я не боюсь с тобой даже молчать.
Короткие ногти скребут наклейку на бутылке, и Шаст начинает нервно нажевывать губу, что для Арса определенно является знаком, который ему хорошо знаком. Антон готов говорить, Арсений готов слушать.
— Ты помнишь… Нину? — начинает Шастун, и давнее имя стеклом режет гортань, вынуждая болезненно сморщиться, чуть отвернувшись в сторону.
— Да, — негромко отвечает Арс, кивая головой.
— Мы были вместе долго, — подбирает слова Антон, мониторя взглядом какую-то точку на столике. — И нетрудно догадаться, почему именно.
Арс всегда раньше думал — трудно. Но сейчас, когда он увидел Шаста с совершенно новой стороны, увидел его второе, тихое, скрытое предназначение, которое он отталкивал от себя так долго, что чуть не стало слишком поздно — он увидел, что на самом деле все просто.
Мозаика складывается в сознании уже сама.
— Арс, она беременна была, — поднимает взгляд Шастун, и в его пронзительной зелени плещется отчаяние.
Отчаяние и боль, которую он глушил в себе солнцем, стараясь вытравить плохое хорошим. Или скрасить. Тут как посмотреть. Арсений задыхается словами.
«…была… »
И у Попова ком встает в горле, потому что все встает на свои места.
— Мы… пожениться хотели, если бы все было хорошо, потому что у нас… Знаешь, — Шастун давится словами, захлебывается ими, не может сформулировать мысль, — резус-конфликт был и… И там… Двадцать пять недель было… Наш рекорд и… Девочка, — уже почти шепчет Шастун, сжимая дрожащие губы и продолжая смотреть перед собой. — Была бы девочка, Арс…
А глаза у пацана влажные. Влажные и блестят. Кажется, Антон держал всё это в себе очень долгое время, и этот скелет в его шкафу настолько застоялся, что полностью сгнил, и сейчас почти больно расставаться с тем прошлым, что в тебя фактически вросло.
— И мы поняли, что надо… прекратить. Остановить всё это, — обессиленно сжимает руку в кулак Шастун, продолжая говорить дрожащим шепотом, потому что боль кромсает его в лоскуты. — Что третий раз — это уже знак свыше, хотя я, блять, в Бога не верю, сам знаешь, но…
Шастун поворачивает голову, и Арс впервые в жизни видит не сияющего, вечно излучающего жизнь Антона, а Шаста, который обнажил перед ним душу. И правую щеку пацана стрелой прорезает единственная слеза, которую он тут же с нажимом смахивает тыльной стороной ладони.
— Я всё знаю про эти сраные коляски-трансформеры, про ебучую сборку кроваток или гребаное детское питание, потому что я уже три раза был готов стать родителем, но у судьбы свой, блять, сценарий, и я его в глаза никогда не видел, — цедит Шастун, на мгновение крепко зажмуривая глаза.
Арс не видит перед собой никого, кроме Шаста. Не слышит вокруг ничего, кроме его голоса. И Попова скручивает в бараний рог. Скручивает от того, что он заставил Антона этим поделиться. И еще от одной детали.
Шастун поворачивается к Арсу, и у того дыхание перехватывает.
Мужчину разрывает от его боли. Если бы это было в его власти, он бы всю ее у него забрал.
— Ты и Кьяра, — наконец произносит Шаст, не отрывая своих зеленых радужек от синевы Арсения, — вы — моё всё. Мне без вас уже… не то.
В нем говорит то, что горит.
— Я люблю ее. Люблю всем сердцем, как собственную дочь… — и следующие слова срываются с языка сами: — И тебя люблю, Арс.
И внешний мир для Арсения гаснет.
Гаснет, потому что сужается до размеров этой комнаты, до величины этого самого дивана и ощущения губ Антона на своих. Поцелуй просто случился. Случился, потому что так и должно быть.
Антон обхватывает ладонью его лицо и прижимает к себе так, что внутри всё взрывается.
Сжимается и скулит. У Шаста губы на удивление мягкие, а сам он напористый, почти жадный, но трепетный одновременно.
И от сочетания этой бури, которая воплощает пацана, в сознании всё нахуй плывет, и Арс ловит себя на мысли, что стонет в поцелуй. А Шаст ловит эти стоны губами, ловит и втягивает в себя вместе с нижней губой Арса, после чего почти нахально углубляет поцелуй.
Я так сильно хотел твои губы. Я ничего никогда еще так сильно не хотел.
Арс перенимает инициативу, подминает под себя пацана и нависает сверху, снова впиваясь в горячие губы. Господи, блять.
Такие горячие. Сочные. Искусанные.
Губы, которые хотелось снова и снова. Антон ведет пальцами по бедрам Арса, ныряет пальцами под его футболку, и Попова передергивает от ощущений, отчего по всему телу бегут мурашки.
Арс немного рычит в поцелуй и хватает губами дрожащий выдох пацана, прижимаясь к нему всем телом и сжимая пальцы на затылке. Вкус губ Антона невозможно прекрасен. И сам он весь — прекрасен.
Кажется, я полюбил тебя насовсем.
Сначала закончился первый тайм, а потом, наверное, второй. Они даже не слышали конечного счета, потому что им обоим на это было глубоко похуям. Они терзали губы друг друга до глубокой ночи, как влюбленные подростки, и были не в силах оторваться.
Потому что у них мало времени.
Потому что за счастье надо платить, а счет они давно просрочили.