26. Я как золотое перо из твоих крыльев (1/2)

Они шли с Хосоком вдоль одной из главных улиц, разговаривая о всяких делах, которыми им предстояло заняться в ближайшее время. Чимин поздоровался со своей знакомой, которая помахала ему рукой, пока они проходили мимо цветочной лавки. Та из милости захотела подарить несколько свежих веточек альстромерии, от чего Чимин не мог отказаться, поэтому с краснеющими щеками принял простой душистый букет и поторопился за авариэлем.

Хосок казался счастливым, на самом деле. Он сочувствовал Чимину, когда тот скучал по Юнги, когда по его лицу текли редкие слезы из-за разлуки и от мыслей о том, как он там. Чон откинул свои предубеждения, в которых могли быть запечатлены лишь взаимоотношения между эльфами, и Юнги для него казался очень хорошим и правильным для Чимина человеком. Чувствовалось, что Юнги любил, как и Чимин, и Хосок видел ту боль в глазах, когда им пришлось расстаться.

Когда портал закрылся, Чимин почувствовал, что отверстие, через которое они могли держать друг друга за руки, было заложено новыми кирпичами. Будто их окончательно разделило, заточило каждого в своих мирах. И только мысли друг о друге, связь с душой и теплые воспоминания держали их над землей.

Чимин казался абсолютно здоровым все это время, в какой-то степени счастливым. Он был измотан, как эльф, который ждал любимого с войны или как отец, который волновался за свое родное дитя. Хоть это не одно и то же, но Чимин выглядел так. Глаза его были усталыми, но в них плескалось блестящее счастье, он улыбался, думая о том, как они встретятся. Чимин вытащил Хосока на прогулку по городу ради этого, чтобы выбрать что-нибудь для Мина, когда тот сможет посетить их. Чимин знал, что Юнги не заставит себя долго ждать.

Чимин не был болезненно бледным или не способным передвигаться, видеть и дышать. Он был нормальным. Хоть его душа была в теле мужчины из параллельного мира, Чимин не чувствовал себя хуже. Ничего не могло произойти такого, чтобы он оказался на грани смерти. Не должно было произойти.

Вдруг Чимин остановился, на мгновение почувствовав, как в его груди завязывается тугой узел. Дыхание сразу сбилось, как и его движения, в момент ставшие такими тяжелыми и неестественными.

— Хосок, подожди, — Чимин тяжело выдохнул, когда они уже выходили на другую узкую улицу, прямиком к дому Лина, который недавно просил их зайти. Паку стало не по себе.

Хосок насторожился, обернувшись на своего брата, который бегал глазами по дороге, своим рукам, ничего не понимая, — Ты устал? Тебе плохо?

— Нет, не должно быть. Такое лёгкое, — он посмеялся, прищурившись, не поднимая взгляда на Хосока, — чувство недомогания. Видимо, я уже давно не ел.

— Чимин, ты стал пренебрежительно относиться к своему здоровью, думаешь, Юнги понравится, когда он увидит тебя в таком виде? — Хосок потихоньку двинулся дальше, придерживая Чимина под локоть. — Лин тебя сейчас накормит и даст тебе полежать.

Чимин кивнул. Это было не чувство недомогания. Эта была самая настоящая звенящая в ушах боль, сбивающая дыхание. Ему больно. Чимин не хотел говорить Хосоку об этом, потому что считал, что хорошее отношение к его любимому человеку быстро поменяется и, что было неизбежно, Юнги возненавидят. Чимин еле шёл за Хосоком, и его маска упадка сил стремительно крошилась, как глиняная старая ваза, ударившаяся о землю. Чимин отчаянно тянул момент и рассчитывал, что обрушится уставшим на кровать в гостевой комнате у Лина, не привлекая к себе лишнего внимания. Но все шло совсем не так, как ему хотелось.

— Мне с каждым разом все тяжелее идти с тобой, — заметил Хосок, не поворачивая головы. Он лишь удобнее подхватил Чимина под мышки и спокойно шел дальше, думая, что торопливость будет исчерпывать силы Пака с большей скоростью.

Чимин ничего не успел ответить. Ему хотелось кричать. Хотелось рвать и метать. Но вместо этого он заткнул себя ладонью, слегка согнувшись. Тело внезапно взяли непонятные адские судороги, дыхание прервалось и перед глазами распространилась чернота, не дающая ни единого шанса на дальнейшие действия.

А потом он закричал, хватаясь за грудь. Цветы упали на землю, и нежные бутоны рассыпались из-за удара. Перед глазами будто вся жизнь пролетает, и он не успевает зацепиться за такое родное лицо своего любимого человека, как падает в чернеющую пустоту, в глубокую пропасть. Он не чувствует сопротивления воздуха, будто бы им решили пренебречь, и эти тучные сгустки хватались за его изнеможенное тело, желая забрать к себе.

***</p>

Чимин не чувствовал своего тела. Он, как оказалось, был прикован к кровати больше недели, и это он узнал лишь из разговоров Лина и Хосока, которые ни на шаг не отходили от него. Он провел несколько часов у Лина, пока был без сознания, и лишь тогда, когда мужчины поняли, что никакие травы не способны привести его в чувство, он был перенесен в свой дом и уложен на диван на веранде, так как никто не мог зайти в его личную комнату из-за глупых, но все-таки давно закоренелых устоев.

Чимин был окружен заботой и никогда не оставался один. Лин всегда находился рядом и, казалось, что он никогда больше не отойдет от этой кровати. Он промывал глаза Чимину, убирал лишнюю слюну, делал массаж немеющих конечностей, клал ему на лоб теплые компрессы, смоченные в лечебных отварах.

Для него время тянулось со скоростью умирающей улитки, и это было чертовски трудно пережить. Он просто лежал, зная, что даже не в состоянии открыть глаза, поднять руки или что-то в этом роде. Внутри все горело, мысли вихрем кружились в его голове. Пустые слезы скатывались по щекам, потому что Чимин чертовски скучал, волновался, боялся. Он забывал в такие моменты о том, что его тело подвержено такой несладкой участи, как смерть. Он забывал о том, как ему больно и тяжело. Может, это было не совсем правильным, но эльф готов был пережить это ради любимого человека. Он совсем не держал зла на него, он понимал, что это просто нельзя было обойти стороной, он был готов. В его голосе точно бы не звучало такой агрессии, как у Лина. В его движениях не было бы резкости, как у Хосока. Пак Чимин любил. Был готов на все. И прямо сейчас он совсем забывает о том, что произошло, и будто в бреду вторит одно и то же — он хочет услышать, что с Юнги все хорошо.

— Чимин? — испуганно прошептал Лин, оборачиваясь на юношу, который начал дрожать и хмуриться в попытках сделать хоть малейшее движение, — Господи, ты очнулся! Чимин… — мужчина уселся напротив него и взял крепко за худую руку.

— Сесть… — еле пробормотал Пак, видимо, пересиливая себя. Его голос был ужасным — хриплым и некрасивым. Он всегда говорил плавно, внушая умиротворение. Но сейчас этого нет, лишь отголоски нежности проскакивают пустыми нотами в этом разочарованном болезненном стоне. Лин заметался глазами по комнате, а потом быстро подхватил того за спину и усадил, немного заваливая на себя. Чимин приоткрыл тусклые глаза и огляделся, но мало что увидел — было больно пересекать взглядом всю комнату, свет резал глаза.

Лин гладил того по спине и как ребенка прижимал к своей груди, даже не давая Хосоку сделать что-нибудь, потому что его доверие было слишком хрупким к любому. Теперь оно оборвалось совсем. Хосок был братом Чимина, мужчина это прекрасно помнил и он должен был понимать, что это невозможно — оградить эльфа от родственников, даже не кровных.

Странное предчувствие настигло Лина, когда Чимин совсем притих и задержал дыхание. Его глаза моментально округлились, когда он увидел, что Чиминово лицо застыло, что руки опустились и болтались невольно. И высший эльф уже начал бить тревогу в своей голове, что-то бормотать и испуганно глядеть на выпавшего из мира сего авариэля. Но Чимин наклонился и закашлял. Из его горла вытекло много крови вместе с застоявшимся сгустком, который мешал ему больше всего.

— А-мин! — завопил Лин, и из его глаз прыснули слезы. Уложив свою руку на щеке юноши, эльф стал вглядываться в его безжизненные большие, когда-то весёлые и красивые глаза, — Что он сделал с тобой…

— Кто? — устало прошептал Чимин, наблюдая, как красиво сползают белые волосы Лина с его напряжённых плеч.

— Этот… человек, Чимин, — вздохнул он, и Пак, кажется, понимал, что его любимое имя старший произнесет с ненавистью, — Юнги.

Чимин хотел отрицать это все, и он точно будет делать это, потому что Юнги здесь не виноват. Он ни в чем не виноват. Это просто невозможно.

— Лин, ты ошибаешься, — выдыхает устало юноша, поворачивая голову на Хосока. Он хотел найти в его выражении лица хоть долю поддержки его убеждений, но, видимо, тот считал, что Лин был прав, — это не Юнги.