1 (2/2)

— Не надо стыдиться своих чувств, Гарри, — снова послышался голос Дамблдора. — Наоборот, в том, что ты способен ощущать такую боль, заключена твоя величайшая сила.

Гарри чувствовал, как ярость жжет его изнутри, пылая в ужасной пустоте, наполняя его желанием покарать Дамблдора за это спокойствие и эти ненужные слова.

— Ах, вот как, моя величайшая сила? — голос у него дрожал, а сам он не отрываясь смотрел на школьный стадион, — Да вам-то... вы-то откуда знаете?

— Чего же я не знаю? — невозмутимо спросил Дамблдор. Это было уже чересчур. Гарри обернулся, дрожа от ярости.

— Давайте не будем обсуждать, что я чувствую, договорились?

— Гарри, твои страдания доказывают, что ты остаешься человеком! Боль — удел человеческий...

— ТОГДА—Я—НЕ ХОЧУ—БЫТЬ—ЧЕЛОВЕКОМ! — взревел Гарри и, схватив с ближайшего высокого столика остатки хрупкого серебряного прибора, швырнул его через всю комнату. Стекло ударилось о стену и разлетелось на сотни крошечных кусочков. Несколько портретов вскрикнули то ли от гнева, то ли от испуга, а портрет Армандо Диппета обронил: ”Ну и ну!”

— Плевал я на вас! — закричал Гарри, хватая вредноскоп и отправляя его в камин, — Я больше не могу, довольно, выпустите меня отсюда, надоело, мне теперь все равно...

Следующим ему под руку подвернулся столик, на котором минуту назад стоял секстант. Грянувшись об пол, он развалился, и его части покатились в разные стороны.

— Это пройдет, — сказал Дамблдор. Он не шелохнулся, не сделал ни малейшей попытки удержать Гарри от разгрома кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное, — Да и сейчас тебе не все равно — настолько не все равно, что ты готов умереть, лишь бы перестать мучиться...

— НЕПРАВДА! — завопил Гарри так громко, что чуть не сорвал горло. Секунду-другую он боролся с собой: ему хотелось кинуться на Дамблдора и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица: встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы старик ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все существо юноши...

— Нет, правда, — сказал Дамблдор еще спокойнее, — ты потерял мать, отца, а теперь еще и того, для кого был почти что родным сыном. Конечно, тебе не все равно.

— Откуда вам знать, что я чувствую?! — закричал Гарри, — Вы... стоите тут... и вы еще...

Но слов не хватало. Даже если бы он перевернул вверх дном весь кабинет, это не принесло бы ему облегчения; он хотел убежать отсюда. Бежать и бежать, не оглядываясь, спрятаться где-нибудь, чтобы не видеть этих ясных голубых глаз, этого ненавистного спокойного лица в обрамлении серебристых волос. Он бросился к двери, снова схватил ручку и неистово затряс ее.

Но дверь не желала открываться. Гарри снова обернулся к Дамблдору.

— Выпустите меня, — сказал он. Его била крупная дрожь.

— Нет, — просто ответил Дамблдор.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.

— Выпустите меня, — снова повторил Гарри.

— Нет.

— Если вы не... если вы будете держать меня здесь... если не выпустите...

— Я отнюдь не против того, чтобы ты и дальше уничтожал мои вещи, — безмятежно сказал директор, — пожалуй, их у меня слишком много.

Не сводя с Гарри взгляда, он обогнул стол и уселся в кресло.

— Выпустите меня, — теперь голос Гарри звучал холодно и почти так же спокойно, как у Дамблдора.

— Не раньше, чем ты меня выслушаешь.

— По-вашему... думаете, я хочу... по-вашему, мне есть какое-то... ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ! — закричал Гарри, — Я ничего не хочу слушать!

— Придется, — твердо сказал Дамблдор. — Потому что ты и вполовину не так сердит на меня, как следовало бы. Если ты и впрямь на меня набросишься, а я чувствую, что ты уже недалек от этого, мне хотелось бы сознавать, что я заслужил это в полной мере.

— О чем это вы го...

— В смерти Сириуса виноват я, — раздельно произнес старик, — вернее, главным образом я — не стоит проявлять излишнее высокомерие и брать на себя всю ответственность целиком. Сириус был умным, отважным и энергичным человеком, а такие люди редко соглашаются сидеть дома, в теплом местечке, когда другим угрожает опасность. Тем не менее я хочу заявить тебе со всей ответственностью, что в твоем вчерашнем путешествии в Отдел тайн не было ни малейшей нужды. Если бы я был откровенен с тобой, Гарри — к сожалению, мне не хватило на это смелости, — ты уже давным-давно знал бы, что Волдеморт может попытаться заманить тебя в Отдел тайн, и не попался бы вчера на его удочку. Тогда и Сириусу не пришлось бы отправляться туда за тобой. Вина за это лежит на мне, и только на мне.

Рука Гарри по-прежнему сжимала дверную ручку, но он уже позабыл об этом. Он не сводил глаз с Дамблдора и, затаив дыхание, вслушивался в его слова, с трудом понимая их.

— Сядь, пожалуйста, — сказал Дамблдор. Это был не приказ, а просьба. Гарри помешкал, затем медленно пересек комнату, замусоренную серебряными зубчиками и обломками дерева, и сел у стола напротив Дамблдора.

Поток времени опять ринулся, не замечая никого и ничего. Гарри узнал от директора, что, оказывается, Снейп знал о его, Гарри, связи с Волдемортом. Именно Снейп поднял всех на уши, когда понял, что Гарри не вернулся из Запретного леса. В это до сих пор не верилось. Останови его профессор Снейп ранее, всего этого можно было бы избежать.

”Мерлин,— вертелось в голове у Гарри. — Да как же так все обернулось?”

И, делая новый, ещё более мощный виток, события начали заново раскручиваться, заставляя его сердце страдать сильнее.

Пророчество. Оно обрушилось тяжелым грузом и начало впиваться в душу Гарри, внося все больше тревоги и страха от понимания того, что, скорее всего, ему с войны живым не вернуться.

”…Пока жив другой”, — повторял эти слова Гарри последующие дни.

Он отказывался верить в это. Но от осознания того, что всё услышанное — правда, легче на душе не становилось.