23 (2/2)

— Ты что-то сделал со мной, Тайсун.

Тилль прикрыл глаза, крепко удерживая в руках свою добычу, накрывая ладонью щеку мужчины, вспоминая, как был отвергнут впервые. После кончины Дайки, стараясь утешить мужчину, Тилль поцеловал его — честно, напористо, забираясь ладонями под траурный костюм. Но Апория его оттолкнул, тихо раздавленно прошептав «Не надо», вытирая ладонью губы, стирая оставленный Люфте след вместе со скользящими по щекам слезами. Тайсун ушёл, проигнорировав, словно это ничего не значило. Словно Тилль для него ничего не значил.

— Гнев, Тайсун, — пальцы обхватили обросший щетиной подбородок, его губы практически прихватывали искусанные губы Апории. — Я хотел быть лучшим во всем, чтобы ты, наконец, обратил на меня внимание. Ведь все дело было в тебе… — губы коснулись скулы прокурора, продолжая шептать, удерживать сопротивляющегося мужчину. — Ты должен был увидеть, как меняется мир, начать жить, а не существовать по инерции… Но ты был слеп. Так долго слеп, — правая ладонь ползла по голой спине вниз, добираясь до расселины между ягодиц. — Все дело в тебе, Тайсун, — альфа провел носом по коже Апории, вдыхая. — В тебе…- трепет. — И вот, ты, наконец, пришел ко мне за спасением… — шепот, пробирающийся под кожу.

Как в одной из записок Голема — «Ты придешь ко мне за спасением», обращенные к кому-то строчки. Одержимость омерзительно заголосила чайками совсем рядом.

— Что ты… только что… — улыбка напротив, на лице человека с трогательно сложенными бровками, в то время как собственная спина прижимается к холодному полотну зеркала на стене, избегая прикосновения кожа к коже. Тайсуна и альфу разделяют лишь вытянутые руки Апории, словно последний удерживающий цунами рубеж.

— Я стану твоим Мефистофелем, Тайсун. Твоим Каином, мой Авель. Твоей каплей, мой камень. — Улыбка стала шире, пугающей до дрожи.

— Ххик… — запнулся Апория, отмечая ударившую в висок боль, нос почуял запах чужой похоти, угрозы. Гона… — Тилль, — недоуменно. — У тебя…

— Гон, — большая ладонь вцепилась в лицо пленника.

— Тилль, — сгибаясь пополам от пронзившей живот боли, кишки словно завязало узлом, ноги задрожали. Чужой феромон стремительно расползался по телу, прилипая грязью, забираясь под кожу, подчиняя воле более сильного. — Тилль… хватит…

— Я знал, что тебе понравится мой запах, — чужие руки сжали плечи, притягивая.

— Меня сейчас… вырвет…

Тайсун, отстраняясь, перенёс вес на поврежденную ногу и, сцепив зубы, приглушенно застонал. Сознание ослепило болью.

— Черт… — нога подкосилась, его поймали руки альфы, боль воткнулась спицей в темечко, а желудок выкрутило сильнее. Чужой агрессивный феромон подчинял, вытягивая желчь наружу…

— Кто подарил тебе такие синие глаза, — одержимый шепот, наполненный насыщенным феромоном, — прекрасные, как небо… — поцелуй в висок, в уголок глаза. Тайсун дернул голову в сторону, отстраняясь, но длинные пальцы Люфте повернули к себе лицо мужчины, сдавив.

Глаза… В памяти Тайсуна всплыли фотографии жертв — у некоторых были синие линзы. Мужчину внутренне передернуло. Как давно его друг пересек эту черту?

Альфа подтащил Апорию к кровати, уложил его на нее грудью, прижимая спину ладонью, вжимая тело в простыни. Он развел стоящие на полу колени ногой в стороны и уперся каменным членом в анус пленника. Тайсун тщетно сопротивлялся, но это лишь раззадоривало Люфте, что жадно припадал губами к голой коже, обжигая.

— Тилль… меня тошнит… — ощущая призрачную удавку на шее, видя в отражении зеркала перед собой изменившиеся глаза и длинные клыки альфы.

Люфте толкнулся бедрами, преодолевая барьер из сжатых мышц, закидывая голову назад, блаженно выдыхая. Теснота неприспособленных мышц была удивительной, ломающей реальность. Ему никогда не было так хорошо, ни с кем. Даже те «копии» Тайсуна Апории, с которыми Люфте иногда встречался, не могли удовлетворить его желание, не могли насытить зверя. Все было не то, не так, недостаточно. Их растянутые, использованные другими дырки были отвратительны, но альфе приходилось довольствоваться этими объедками, пока его паучьи сети постепенно плелись вокруг прокурора.

Тайсун стонал, комкал в пальцах простыню и едва сдерживался. Тошнота неумолимо ползла по пищеводу. Тилль безжалостно двигался, натягивая мужчину на себя под самый корень, не замечая тихие просьбы остановиться. Желудок свело болевой судорогой и безрезультатно пытающийся отстраниться от альфы мужчина вырвал прямо на постель, едва приподняв голову от кровати. Рвота ободрала горло еще несколько раз, голову пронзила пульсирующая боль, и Тайсун застонал, чувствуя альфий узел между ними. Страшная мысль ослепила и без того уставшее сознание. Он кое-как скомкал испачканную в блевотине простыню, оттаскивая чуть в сторону, но спазмы не прекращались. Феромон душил его, добираясь до кишок. Его опять вырвало, казалось, желчь добралась даже до мозга. Из глаз катились слезы, а в носу и во рту стоял отвратительно мерзкий привкус горечи.

Боль не отступала, зажигая смотровые вышки цитадели, подтверждая пламенем факт поражения. Резь в животе и кишках усилилась, а ритм альфы стал еще жестче. Люфте до синяков сдавил его бедра, кончая с тихим стоном. Апорию вновь вырвало, мышцы сократились, и Тилль уронил ему голову между лопаток, наслаждаясь доступной теснотой. Ладонь мужчины сжала вялый член Тайсуна вместе с мошонкой в горсти, прокурор дернулся, застонав. Узел альфы давил на вход в тело мужчины.

— Тилль, — выдохнул Апория, — нет… порвешь…

— Ты создан для моего члена, Тайсун, — объятия стали крепче, голос одержимее. — Я твой Мефистофель! — альфа усилил нажим, и крупный узел, разрывая чувствительные стенки, все-таки проник внутрь.

Апория закричал, пронзенный болью, и желчь вновь спазмом выплеснулась наружу, на простыни. Тайсун ослеп, мозг выкинул белый флаг и отключился. Пленник уронил бессознательную голову на постель, в собственную блевотину. Забвение было лучше мучающей тело боли и звона в ушах. «Мефистофель», «Мефистофель»…