3 (1/2)
3
Субботнее утро разбудило альфу около одиннадцати. Мужчина лениво потянулся на кровати и уставился в потолок перед собой. Усталость наливала свинцом мышцы, заигрывая с желанием поваляться подольше, возможность провести этот день в постели выглядела действительно заманчиво. Мужчина прикрыл глаза, стараясь не думать о том, что Дихара с ним не будет целую неделю. Ещё одну мучительно длинную неделю ему предстоит провести наедине с собой. Одиночество воткнуло в левый бок нож, провернув. Отчаянно захотелось, чтоб онемевшую тишину дома разорвал хоть какой-то звук. Любой. Тайсун обрадовался бы любому проявлению жизни в месте, где, как ему казалось, её уже не существует.
Внезапно в дверь позвонили. Альфа открыл глаза. Показалось? У него развивается паранойя. Дожил… Но стоило мужчине усмехнуться от собственного глупого воображения, как звук повторился. Тайсун подхватился на постели, обернул вокруг бедер простыню, искать шорты было лень, и поплелся вниз, отворять дверь. С похмелья голова соображала медленно, со скрипом ворочая валуны тяжелых мыслей.
— Тилль? — альфа спросонья моргнул, а в ответ ему расплылись в широченной улыбке.
— Хей, Тайсун. Уже встал? — мужчина продвинулся вглубь дома.
— Нет… — разворачиваясь следом за другом, шлепая по полу босыми ногами.
— Иди в душ, а я приготовлю нам завтрак. Спорим, ты голоден.
Апория зевнул и молча направился в сторону ванной комнаты. Он не был против присутствия этого человека в своем доме. Тем более, что Тилль — самый лучший друг, сделавший для него за эти два с половиной года так много…
Дверь в ванную комнату была приоткрыта, и альфа не отказал себе в удовольствии тихо войти в небольшое помещение, скрыв шаги шумом льющейся воды, а свое присутствие — клубами белого пара. За прозрачной перегородкой стоял Тайсун, подняв голову навстречу струям. Среднего роста, крепкие канаты мышц, что укладывались в красивый узор развитой в меру подкачанной мускулатуры, красивый разворот плеч, небольшая притягательная задница и длинные сильные ноги. Короткие ярко-медные волосы сейчас потемнели и казались длинными, прилипая к лицу. Но больше всего взгляд цепляла татуировка — голое дерево без почвы размером во всю спину, корни которого уходили на задницу. Тилль искренне считал этот рисунок бесподобным. Невероятным. Всякий раз глядя Тайсуну в спину он видел это дерево, скрытое строгим деловым костюмом или футболкой. Мужчина осторожно протянул руку, словно намеревался коснуться его, дерева. Ему уже давно хочется провести по безлиственным ветвям пальцами, коснуться губами корневой системы. Только вот Тайсун, казалось, не замечал его осторожных намеков, спуская ему даже более интимные вещи, как что-то само собой разумеющееся.
Тилль Люфте задавал себе этот вопрос уже какое-то время: Апория действительно настолько глуп или сам Тилль в какой-то момент незаметно для себя пересек черту невозврата, навечно закрепившись во friend zone и роли «лучшего друга»? Альфа знал, что Тайсун ни с кем не встречается, он словно нацепил себе на член пояс верности и ничто низменное ему было незнакомо. Хотя… Утренний стояк никто не отменял даже если сам Тайсун себя и сдерживал. И сейчас один из тех моментов, когда ладонь овдовевшего прокурора все же оглаживала член, а спина напряженно изогнулась, следуя за уперевшейся в стену рукой.
Приглушенный стон утонул в шуме воды, но Тилль не расстроился, отчетливо его себе представляя, не отрывая возбужденного взгляда от чужой дрочки. В штанах стремительно тяжелело, и альфа накрыл бугор ладонью, надавив. Как ему хотелось сейчас отодвинуть створку, войти в маленькую, тесную для двух крупных мужчин душевую, положить ладонь между лопаток Тайсуна и придавить его к стене, вжавшись сзади всем телом, обхватить правильной формы крупный альфий член, поиграть с головкой, размазать по ней выступившую каплю эякулята, потереться собственным стояком о задницу последнего и, сжав в ладонях его ягодицы, войти. Резко, на всю длину, в полной мере ощущая, как собственную плоть обнимут чужие мышцы, никогда не знавшие мужчину.
Тилль сомневался, что Апория имел опыт с альфами. В их мире доступны развлечения на любой вкус, ничто не возбранялось или осуждалось. Дело было в Тайсуне. Он игнорировал завлекательно пахнущих омег, словно перевязал член веревочкой, не велся на подкаты бет, желающих прыгнуть в кровать видного и свободного мужчины, и уж точно оставался хладнокровен к мимолетным знакам внимания альф, что были не прочь развлечь, если повезет, то и в долгосрочной перспективе, Тайсуна.
Догадывался ли сам прокурор Апория, что за чашками кофе и сигаретами коллеги обсуждают его задницу и член? А скольких уже Тилль мягко или более убедительно отвадил от Тайсуна, не желая делиться упавшим в руки ему сокровищем. Раздражался, слушая идиотские вздыхания коллег, но мягко, неуклонно гнул свою линию, непременно улыбаясь и щелкая зажигалкой, подкуривая.
Внезапно шум воды прекратился, выталкивая альфу из собственных мыслей. Три тихих шага прочь и аккуратно прикрытая дверь вновь отделили его от Тайсуна. Тилль ждал лишь намека, случая, знака, что Апория его не оттолкнет. Он столько сил потратил на то, чтобы выстроить их отношения должным образом, пробраться под кожу свежей кровью, чтоб откопать могилу заживо похоронившего себя Тайсуна. И он чувствовал: ему остался последний рубеж — вскрыть крышку гроба. Еще немного…
Тайсун вышел в столовую, на столе уже стояло две сервированные тарелки и два стакана с апельсиновым соком. Медные мокрые волосы казались сейчас коричневыми, а стекающие по голому торсу капли воды — эротичными, так и хотелось их слизать, почувствовав в дополнение к воде вкус чужой кожи. Тайсун вытирал голову полотенцем, а его задницу уже обтягивали свежие темно-зеленые боксеры.
— Ты сделал мне глазунью в виде смайла? — искренне удивился Апория.
— Да, — два крупных мягких желтка-глаза и бекон, выложенный в форме улыбки.
— Я же не ребенок.
— А Дихару понравилось, — спокойно заметил Тилль. — Садись.
Тилль рассматривал мужчину напротив, а перед глазами так ярко и живо стояла картинка самоудовлетворяющегося Тайсуна. Значит, все-таки не перевязал и низменные желания ему ведомы так же, как и всем им. Тилль облизал вмиг ставшие сухими губы. Апория молча ковырял вилкой яичницу.