2 (2/2)
— Хей, Тайсун, — альфа приветливо улыбнулся, входя в рабочий кабинет коллеги. — Ты время видел? Сегодня пятница, так что завязывай давай с работой и пойдем выпьем.
— Тилль, я…
— Не принимается, — резко прервал его мужчина. — Собирайся, иначе я потащу тебя силой. Ты уже посерел весь в этих стенах. Ты вообще спишь? — выгнутая бровь.
— Да. В воскресенье, — Апория сжал пальцами переносицу. Спорить бесполезно. Кисло улыбнувшись, он все-таки поднялся из-за стола. — Куда пойдем? — мужчина накинул на плечи пальто, а желтый шарф подхватил Тилль и, накинув на шею альфе, затянул.
— На улице холодно и собирается дождь, — Тилль держал в ладони конец шарфа, который был подарен Тайсуну покойным омегой.
Да разве можно разрубить гордиев узел, когда петля все еще на шее?
***</p>
Входная дверь тихо закрылась, отрезав мужчину от внешнего мира. На часах было около десяти вечера. Очередной рабочий день подползал к своему логическому завершению. Тайсун Апория устало опустился на корточки у двери, облокотившись о твёрдое полотно. Сегодня он ходил выпить после работы со своим, наверное, едва ли не единственным другом. Им был Тилль Люфте, с которым он знаком уже лет шесть. Тилль работал в штурмовой группе специального назначения. Их встречи с прокурором Апорией в какой-то момент переросли из рабочих в дружеские. Именно этот человек упорно тащил Тайсуна к свету, после того как его захлестнула тьма.
— Дайки… — шепот. — Я дома…
Альфа поднялся и, пошатываясь, двинулся вглубь квартиры. Несуразная ключница у входа в виде то ли слона, то ли кляксы, на которой когда-то висели две пластиковые ключ-карты, а сейчас одна. Безумного вырвиглазного оранжевого цвета диван в салоне, который до умопомрачения нравился Дайки и заставлял подергиваться веко Тайсуна. Стеллажи с цветочными горшками в количестве двадцати штук у стены под окном, которые омега искренне лелеял, а теперь альфа исправно их поливал, с грустью прикасаясь к небольшой комнатной лейке.
Следы на стене от висевших там ранее рамок с фотографиями — альфа не мог спокойно смотреть на свое счастливое прошлое и снял их. Его обуревали бесконтрольные вспышки злости от одного взгляда на изображения, и желание разнести квартиру накатывало волна за волной. Голые безликие стены были лучше.
Неуместная на кухне фиолетовая чашка в белый цветочек так и осталась на столе. Больше она не хранила тепло омежьих пальцев. Грустное напоминание. Но иногда альфе нравилось легонько касаться ее, мнимое облегчение. Разве пластырем можно остановить артериальное кровотечение? До сих пор стоящие на полочке духи омеги — ещё одна тонкая нить, которую невозможно было разорвать, пусть она и связывала его с мертвым.
Все эти мелочи продолжали присутствовать в жизни мужчины, как и кольцо, что перекочевало с пальца на цепочку, камнем притягивая его к земле. Рука не поднималась от них избавиться, даже если разум и понимал правильность подобного решения.
Сердце в груди вновь сжалось от боли, Тайсун стиснул зубы до скрежета, низко зарычав. На глазах выступили злые слезы. Черт… Даже за закрытыми веками вертелись воспоминания, растравливая его сознание. Черт! Черт! Черт! Тишина привычно обступала альфу, стаей голодных гиен усаживаясь вокруг. И в ней не было ни света, ни любви, ни уюта… Квартира казалась чудовищно просторной для одного. Даже когда в ней раздавался топот ног Дихара, она продолжала давить на Тайсуна пустотой. Ему бы больше подошла сейчас коробка. Бесцветная и маленькая, как его раздробленное на куски сердце. Не о таком будущем они мечтали. Вот только… Будущее уже произошло.
Когда его омега погиб, у Тайсуна наступили монохромные дни, временами тянуло залезть в петлю, особенно когда родители покойного омеги забирали Дихара от альфы, унося из жизни Тайсуна последний свет. Тогда с каждым разом этих дней в календаре становилось все больше. Алкоголь был временным спасением, попыткой забыться. Однако пей не пей, а память не утопить ни в алкоголе, ни в слезах.
— Как это могло произойти?! — орал на альфу папа его, покойного уже, омеги под дверями реанимации с потухшей лампочкой. Это был конец. Конец его счастливой игры в семью. — Как?!
— Я не знаю… — растерянно, словно не до конца понимая, что свет над этой проклятой дверью больше не загорится.
— Не знаешь?! ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ?! — тяжёлая пощечина обожгла щеку, немного отрезвив, но не выводя из оцепенения и отупения. А затем ещё одна и ещё, и ещё… — НЕ ЗНАЕТ ОН! УБЛЮДОК! ЭТО ТЫ ВИНОВАТ! ТЫ ВСЕ РАЗРУШИЛ! СЛОМАЛ! СУКИН ТЫ СЫН! ЭТО ТЫ ДОЛЖЕН ЛЕЖАТЬ ТАМ НА СТОЛЕ, А НЕ НАШ СЫН!
Папа-омега Дайки бил его по лицу до тех пор, пока рука не онемела. Только вот Тайсун не испытывал ни злости, ни ненависти, ни даже обиды на этого человека. Он был сражен молнией, что впилась ему в самое темечко, прибив к земле, парализовав. Кто бы мог подумать, что Апория онемеет от горя, что затапливало его сердце. Связь с истинным таяла на глазах. Альфа ощущал это физически, словно от него отрезали намеренно медленно куски плоти, слой за слоем. Он виноват. Оправдываться бесполезно.
Альфа искривил губы в кислой улыбке. Земля твёрже человеческого сердца. Всегда была и останется, даже если все сердца этого убогого мира остановятся.
В настоящее время его, Тайсуна Апорию, в минуты растерянности мог наблюдать лишь Тилль. Тилль преданно, словно пес, шел рядом с ним в минуты наивысшей слабости, подставляя свое плечо. Тилль стоял рядом на похоронах, под чёрным зонтом с его маленьким Дихаром на руках, в то время когда сам альфа не в силах был протянуть руки к ребенку, будучи ни живым ни мертвым. Тилль был с ним рядом, когда быт альфы покатился в пропасть осколками битой посуды и сгоревшей еды. Был рядом, когда Дихар заболел, и альфа испугался до дрожи в сильных руках. Рядом, когда его таскали Бореалис по адвокатам, отнимая последние моральные силы. Рядом, когда он провалил свое первое дело, потому как мысли пребывали в раздрае, сказываясь на качестве его работы. Тайсун был благодарен ему за то, что в целом Идзине нашелся человек, который просто был рядом, и не дал окончательно захлебнуться скорбью. Друг.
***</p>
Тилль стоял перед закрытой дверью Тайсуна Апории. Он проводил его до парадного входа жилого комплекса, а потом незаметно поднялся по лестнице на третий этаж. Когда щелкнул замок закрывшейся двери, он тихо приблизился к квартире.
Альфа накрыл ладонью дверное полотно, прикрыв глаза. Он изучил привычки Тайсуна довольно хорошо, благо дружили давно, и четко представлял, как мужчина опускается у двери на щиколотки, как спиной откидывается на твердое холодное полотно, прячет в ладонях глаза, забавно смещая очки с переносицы, как падает на пол в коридоре его пальто, и он тянет галстук за узел, ослабляя, как потом встает и нетрезвым пошатывающимся шагом продвигается вглубь, как, дважды спотыкаясь на ступенях, поднимается на второй этаж, в спальню, падает на незаправленную никогда постель, в гору сбитых колтунами простыней.
Тилль открыл глаза, словно понимая, что альфа таки добрался до постели и благополучно уснул, едва коснувшись головой подушки. Мужчина достал ключ-карту из кармана пальто, дверь поддалась, как обычно, не сопротивляясь. Осторожно войдя в квартиру, он снял обувь, поднял с пола пальто и пиджак и положил на диван, затем прошел на второй этаж, совершенно не путаясь в темноте. Сколько раз он был тут? Не единожды.
Год назад Тайсун сильно заболел, не мог даже встать с кровати. Именно тогда и пришло понимание острого одиночества рядом с ним, в его постели. Люфте оказался единственным человеком, которому было до него дело. И Тайсун выдал альфе ключ. «На всякий случай» сказал тогда сваленный гнойной ангиной альфа, слабо улыбнувшись.
«Ты так мне доверяешь?» и решительное «Да» в ответ. Болевой спазм сдавил горло мужчины, и Апория схватился за адски воспаленное и отекшее горло рукой, задыхаясь. Он не заметил странную удовлетворенную мимолетную улыбку на губах друга. Доверие. Опасное состояние, но такое приятное слово. Тилль с благодарностью спрятал ключ в карман, придержав Апорию за плечо и коснувшись губами горячего лба. «У тебя высокая температура, Тайсун, — сказал он. — Пойдём, я тебя уложу».
Тилль застыл на пороге спальни, разглядывая распластанное на кровати тело.
— Опять не разделся, — покачал головой мужчина. Приблизившись, он коснулся ладонью щиколотки, запуская руку под брючину.
— Ммгннм…
Тилль улыбнулся. Приятно было осознавать, что таким Апорию может видеть только он. Что такой Тайсун принадлежит лишь ему. Этот недосягаемый мужчина выделил его среди остальных. Тилль чувствовал себя особенным, исключительным. И это сладкое ощущение внутри отравляло, радовало. Тилль стянул брюки с альфы, отметив, что сегодня на Апории были синие боксеры, что пикантно обтягивали полувозбужденное достоинство последнего. Мужчина расстегнул пуговицы рубашки, высвободил одну руку, следом вторую, провел по голому торсу ладонью, отмечая тепло и твердость чужой плоти.
— Как же ты мне доверяешь, Тайсун, — ладонь провела по члену, получая отклик. — Нуждайся во мне больше, Тайсун, еще больше, — мужчина накрыл его пледом и осторожно коснулся своими губами четкой линии чужих губ. — Спокойной ночи, Тайсун.