Сумрак (1/2)

there's a lion in the wardrobe and a wolf at the door.

I might never get to Heaven, but I've been there before!

…cause when he's lying in my sheets in that new t-shirt I bought…

Ain't no place that I gotta be,

Still two steps back from where I wanna be</p>

Атсуши мялся на пороге. Что нужно сказать? Нет, сначала не сказать, сначала постучаться. Вот дверь открывают — представили, — вот нужно не сутулиться и смотреть прямо в глаза. Не дрожать! Языку — не заплетаться! «Доброго вечера, Мори-сан!.. Или лучше -сама? Или вовсе -доно? Чёрт бы побрал эти уважительные обращения, когда не разберёшь, где какое применять! Да ладно, вроде же не как к начальнику сейчас, а как к… ну… Кхм. Вернёмся, — парень глубоко вдохнул, снова убрав руку от двери. — Так, а зачем стучаться, когда можно позвонить? А можно и то, и то, чтоб наверняка… может, вообще через окно? Нет, нужно наконец взглянуть страху в лицо! Уже взрослый! До совершеннолетия совсем чуть-чуть, — Атсуши, отвлёкшись на постороннюю мысль, загибает пальцы в подсчёте, а затем встряхивает головой. — Не отвлекаться! Доброго вечера, Мори-сама и попросту человек, который является родителем человека, которого я- чёрт, долго и тупо! — Атсуши стучит себе по лбу ладонью, хмурясь. — Ты безнадёжен… Среди тигров в зоопарке ты будешь самым тупым человеком. Да, именно человеком… Уйдите, уйдите! — юноша, сжав зубы, тянет себя за пушистые уши на голове, стараясь их убрать. Он случайно наступает на собственный хвост, появление которого даже не почувствовал, и еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть. Про-кля-тье! — Боже, да что ж такое, ты не годен абсолютно ни на что! Вон, Тюя через Рюноскэ узнавал, какие Осаму цветы нравятся, а ты? Нет, ну, может, у нас всё очевидно, но мало ли, что очевидно…»

Вдох-выдох. Вдо-ох и вы-ыдох. Всё хорошо. Накаджима шумно сглотнул, молча — с минуту — успокаиваясь, а затем, взяв себя в руки, ещё раз смерил дверь перед ним взглядом и вполне себе (почти) не дрожащим пальцем жмёт на кнопку звонка. Непроизвольно проскакивает отвлечённая идея, что, будь это персональная квартира Рюноскэ уже сейчас, звонок был бы либо вырван с корнем, либо окружён автоматическим капканом — пальца не отрубит, скорее всего, но боль будет ощутимой. А что? Чтобы не ходили тут всякие. Свои предупредят, а чужие пусть проваливают. Да, и коврик перед дверью был бы тоже с весьма «дружелюбной» надписью: «Катись туда, откуда пришёл».

От возни и звука шагов за дверью сердце рухнуло в пятки, стоило замку проскрежетать дважды, а двери со скрипом раствориться. Атсуши снова чувствует, отступая на шаг, чтобы не получить краем двери по лбу, как у него на затылке волосы-шерсть встают дыбом, но как сердце рухнуло, так и медленно, с облегчением вернулось на место, потому что на пороге стоял не Мори-доно, а Дадзай — волосы немного взъерошены, футболку одёргивает за край, только что надев и, видимо, поправляя. От него и пахнет ещё — для оборотня — улицей, свежим воздухом и травой.

— О, привет-привет! — Осаму улыбнулся, упёршись локтем в дверной косяк. — Чего ты тут делаешь?

— Привет, — даже как-то слишком расслабленно ответил Атсуши. — Уф, я не думал, что ты дома.

— Ну, если ты к чёрному сгустку негатива, то спешу расстроить, ибо отец тоже дома, — Дадзай махнул рукой себе за плечо, и Накаджима услышал шаги из одной из комнат.

— Да нет, я это знал, — оборотень отмахнулся. — Я как раз к нему. В смысле, к Рюноскэ.

— М-м-м, вот оно что, — Осаму как-то неопределённо ухмыльнулся, оглядев товарища с ног до головы, а затем вытянул руку вперёд и неожиданно для Атсуши коснулся его лба пальцем, и оборотень, охваченный голубым свечением, пришёл в себя — исчезли уши и хвост. Накаджима касается своей головы и оборачивается, с облегчением замечая, что звериного в нём больше ничего нет. — Не волнуйся ты так, моя домашняя тьма не кусается, если сильно рук к нему не тянуть, — Атсуши неловко усмехнулся от этого чисто семейного «Моя домашняя тьма», будучи уверенным на сто процентов, что сам Рюноскэ такой своей клички не одобряет. Дадзай тем временем, держась за дверь и дверной косяк обеими руками, отклонился назад, запрокинув голову и выкрикнув в квартиру: — Эй, мерзость, к тебе пришёл твой парень!

— Я не-!

Атсуши агрессивно замахал руками, вспыхнув лицом. Дадзай, взглянув на оборотня, почти невинно склонил голову к плечу, с улыбкой потрепав того по белой голове и спросив: «Ну чего ты так?» Из его, Дадзая, с братом комнаты тенью появился Акутагава, молниеносно оказываясь возле дверей и бесцеремонно отталкивая Осаму от двери так, что тот чуть не упал, ещё и шикнул сквозь зубы: «Скройся». От взгляда серых глаз прямо в жёлтые глаза напротив Атсуши на мгновение завис, а затем, чувствуя, как одна из бровей дёргается, со вздохом прикладывает ладони «домиком» к лицу, скрывая нос и рот.

— Вообще-то, это было крайне грубо! — Осаму фыркнул, стоя за спиной младшего брата. Голова Рюноскэ повернулась на него чуть ли не со скрипом.

— Ты думаешь, если я не могу держать тебя способностью против твоей воли, я не смогу держать тебя за дверью? — серые глаза сузились, на что Дадзай фыркнул и показал язык, оттягивая пальцем нижнее веко одного из глаз. Акутагава поворачивается к Накаджиме обратно, вздохнув и растерев переносицу: — Я бы извинился, если бы ты не был с ним знаком, но сам понимаешь…

— Нет, всё, ладно, забыли! — Накаджима встряхнул головой, сделав глубокий вдох и посмотрев Акутагаве в глаза вновь. — Пошли прогуляемся. Погода хорошая.

Рюноскэ, услышав предложение, машинально полез рукой в карман за телефоном, но, не обнаружив его там, закрутил головой в поисках часов, очевидно, чтобы посмотреть время, а затем качнул головой, мол, и зачем мне его знать?

— Да, хорошо. Я сейчас.

Накаджима улыбнулся. Он уже даже не переживает так сильно, как переживал на пороге перед закрытой дверью, но, как только Акутагава сделал шаг назад, в коридоре выросла высокая тень. И уже под взглядом этой тени Атсуши и осел, замерев.

Мори-доно, одетый в тёмное даже дома, сверкнул узким стеклом очков на носу, скрестив руки на груди и подойдя ближе, на свет. По сути логики, начальником он Атсуши ещё не был хотя бы по той причине, что Накаджима ещё даже нигде официально не работал, но по сути вещей — ещё каким начальником он был. Конечно, Накаджима или тот же Накахара знали Мори-доно с гораздо более «домашней» стороны, чем все подчинённые этого большого человека, не говоря уж о Дадзае и Акутагаве, но благоговеть от этого перед ним не перестаёшь. Накаджима, нервно сглотнув, не отводит взгляда.

— Доброго вечера, Мори-сан.

— И тебе здравствуй, Атсуши-кун, — мужчина снял очки с лица, убирая их в нагрудный карман домашней рубашки.

— Он за мной, — Рюноскэ прошёл мимо отца, даже не взглянув на него, в свою комнату, оставив Атсуши с Огаем наедине. Огай только взглядом проводил своего ребёнка, вздыхая.

— Уже заметил.

Стоило Рюноскэ закрыть дверь, Накаджима отмалчиваться не стал. Он, сделав шаг в квартиру, чтобы не стоять неуважительно за порогом, резко поклонился Мори всем корпусом, держа руки по швам, и быстро заговорил:

— Мори-сан, разрешите забрать на прогулку одного из ваших детей! Обещаю, что он вернётся до рассвета в целости и сохранности!

Мори долго молчал. Атсуши так и стоял, не решаясь разогнуться или хотя бы раскрыть глаза, не желая видеть нежелательную реакцию на сие действо: юноша просто подумал, что таким способом будущий начальник точно разрешит… Вежливость, этикет, всё такое! Они всех подкупают! Но отец «близнецов», пока гость не видит, только качает головой, потирая переносицу пальцами (точно так же, как делал его младший сын).

— Тюе-куну бы поучиться у тебя, конечно. Его счастье, что я ему верю. Атсуши, выпрямись, ты мне не чужой, — и оборотень резко разогнулся, как пружина. — Одна просьба, — в этот момент из двери «детской» комнаты вышел Рюноскэ, одетый ещё темнее, чем был в домашней одежде, и Огай повышает голос: — Чтобы никаких звонков из детских комнат полиции, вам ясно?

— Эй, даже у нас не было такого! — послышался голос Дадзая.

— Ты-то там замолкни, — бросил, не оборачиваясь, Рюноскэ, оправив чёрную толстовку и прошагав к Атсуши. Как и всегда, Накаджима оказывается самым легко одетым в компании, предпочитая футболки или майки и свободные штаны чуть ниже колена, когда остальным уже нужен длинный рукав. — Всё нормально будет, пап.

— Ингалятор взял? — звучит голос отца в спину.

— Взял, — ещё более хмуро ответил Акутагава. — Не начинай, пожалуйста.

— В-всё будет в порядке, я же с ним! — Накаджима, схватив Рюноскэ за плечи, закивал головой и с кривой улыбкой вытолкал юношу за порог. — Если что, мгновенно домчу до больницы!

— Да ты ему сразу искусственное дыхание сделай! — слышен крик Осаму, переходящий в хохот.

— Язык за зубами держи, пока я тебе трахеостому не сделал! — прошипел ему в ответ Рюноскэ, чуть-чуть повысив голос.

Единственный взрослый среди всего этого балагана решил тактично промолчать, сделав вид, что не услышал. По крайней мере, он весьма красноречиво приложил ладонь к лицу.

— Н-не надо ничего никому делать! — Накаджима, искренне стараясь не краснеть лицом, старается ещё и говорить без запинок. — Спасибо, Мори-сан, до свидания!

— «До скорой встречи» как-то больше обнадёживает, — Мори прошёл до двери, закрыв её только тогда, когда его сын и Шибусава-младший скрылись из вида. — Да уж, только одного вернули — второго уже забрали… Посменно они там, что ли, работают?

…Вечер был тёплым. Небо было приятной сиреневой расцветки с оранжевыми всполохами, вокруг по улице разговаривали люди, гудели машины, чирикали птицы в деревьях по краям тротуаров. У Атсуши, на самом деле, не было какого-то определённого маршрута на сегодняшнюю прогулку, потому что юноша привык тщательно продумывать начало плана, но никак не его развитие, опасаясь, что детали в какой-то момент могут поменяться — и план затрещит по швам. Лучше уж ориентироваться на месте!.. Повезло Осаму, он всегда продумывает всё наперёд, не сомневаясь ни в одном своём шаге и сразу накидывая несколько вариантов. Рюноскэ, кажется, делает точно так же, как старший брат, просто не озвучивает вслух, иначе как он практически всегда остаётся поразительно спокойным? Тюя вот, такое чувство, всегда готов к любому неожиданному повороту, хоть и испытывая бурю эмоций, но весьма быстро соображая, что же делать дальше. А Атсуши что? У него от нервов все мысли путаются зачастую, спасает только чутьё внутреннего Зверя — тот либо бросается в атаку, готовый биться до последнего, либо бежит замыкающим, чтобы принять, если что, удар на себя, пока опасность не останется далеко позади; но никогда никакого чёткого плана нет.

Чем больше Атсуши взрослел, тем больше понимал, что его мышление, смешанное с мышлением Зверя, всю жизнь несколько отличалось от мышления обыкновенного человека хотя бы потому, что человек всегда полагается на разум и холодный рассудок, а Зверь — только на инстинкты. Атсуши также знает, что у его отца — вроде как! — это работает точно так же — такова натура оборотня.

Но сейчас никакой битвы за жизнь нет, защищать никого не нужно, тактично отступать — тоже. Сейчас всё тихо и спокойно, рядом с оборотнем — дорогой ему человек. Но он всё равно, чёрт возьми, нервничает! Ему нужно, вообще-то, знать ответ на один важный вопрос, но язык снова отсох. Да что ж такое!

«Рюноскэ, у меня к тебе есть один вопрос, — проносится в голове очередной поток подготовленной речи. — Или позвать его сокращённо, как и всегда? Он не говорил никогда, что ему не нравится. Или он из вежливости не хотел меня править?.. Спросить сейчас? Да ну, бред! — Атсуши смотрит в сторону, заложив руки за шею и стараясь выглядеть спокойным. — Ладно, это потом… но всё-таки… Так, вернись на землю. Итак, Рю, разреши спросить… Нет, слишком официально, как будто мы коллеги на работе. Рю, вот после всего того, что между нами уже было, ну, без подробностей, ты сам понимаешь, и я бы хотел спросить… слишком долго, он догадается! Проклятье! — если бы Накаджима был один, он бы хлопнул себя ладонью по лбу, но обеспокоенность выдавать не хочется. — Вот что у тебя за проблема с выражением мыслей через рот, как умеют все нормальные люди! Потом ещё удивляешься, почему тебе стараются устные проекты в школе не давать зачитывать с листа, только презентацию листаешь…»

— Погода сегодня хорошая, да?

— А? — Накаджима, погружённый в свои мысли, оказался резво из них вырван. Акутагава смотрел серыми глазами прямо на него, и вновь Атсуши не мог ничего в них прочитать. — А, да, я потому и… ну, позвал тебя прогуляться.

— Чем пахнет воздух?

— Ну, — Атсуши даже принюхиваться не нужно, чтобы чуять запахи вокруг. — В булочной за углом только-только испекли свежий хлеб, скоро начнёт отцветать какая-то трава за городом, с воды дует солоноватый ветер. Как обычно.

— Нет-нет, — Рюноскэ покачал головой. — Не то, что чуют все остальные. Чем пахнет воздух для тебя?

Ах, вот оно что. Накаджима уже было подумал, что у Акутагавы что-то не так с обонянием, мол, нос забит или нечто подобное, но теперь всё встало на свои места. Атсуши, улыбнувшись уголком губ, зажмурился и, не сбавляя шага, слегка приподнял голову, втянув носом воздух, мысленно расщепляя смешение запахов на отдельные цветные нити: «Булочная», «Машины», «Деревья», «Вода», «Кто-то уронил мороженое», «Чьи-то слёзы», «Поцарапавшаяся о бордюр резина велосипедного колеса», «Очень далёкий гудрон»… и далее, далее. Звучит долго, но юноше требуются секунды, чтобы выдать нужное.

— Взмах перьев под вечерним солнцем, — он загибает пальцы одной руки, вторую убрав в карман, — и солнечные лучи ещё так, знаешь, совсем едва касаются маховых, как будто поглаживают. Ещё пахнет завтрашним дождём с южной стороны города и сухой травой, застрявшей между страниц старых книг. Её открываешь, — Атсуши имитирует движение раскрывания книги руками, — и жухлые кусочки листьев сыплются под ноги, и запах старой бумаги с выцветшими чернильными заметками в уголках страниц, — Накаджима умолк, принюхавшись ещё на секунду, будто проверяя, ничего ли не забыл. — О! И нагретое солнцем железо. Когда случайно коснулся стального листа и обжёгся, а от пальцев потом пахнет именно так.

— Интересно, — Рюноскэ внимательно слушал, не перебивая и не сводя с Атсуши взгляда, держа руки в кармане толстовки — там же он носил ингалятор с беродуалом на случай непредвиденного приступа. Их уже, к слову, несколько месяцев не было, но юноше кажется, что он будет брать с собой спасительную штуку до конца жизни — по привычке и на всякий случай. Оборотень так воодушевлён, когда рассказывает об этом! У Атсуши блеснули сиренью глаза, когда он глянул на Рюноскэ. — И ты правда чувствуешь всё это?

— Как тебе сказать. Я чувствую тысячи запахов одновременно, — он пожимает плечами, — но особенно сильные характеризую так, как приходит на ум. Знаю, описания странные, но по-другому не получается.

— По мне так весьма полезная функция организма, — Рюноскэ прикрыл рот ладонью. — Хотел бы я так уметь.

— Не забывай о том, что существует миллион неприятных запахов, которые я отсеиваю и игнорирую. Например, мусорные баки, места большого скопления людей или-

— Так, нет, забыли об этом.

Атсуши усмехнулся. Если живёшь с детства со звериным чутьём, уже через несколько лет жизни учишься не акцентировать внимание мозга на отвратительных ароматах, иначе давно бы в психушку загремел за просьбы отрезать ему нос.

В какой-то момент Рюноскэ увлёкся чем-то за витриной, и Накаджима с неким удивлением замечает, что под надписью «Зоомагазин» за стеклом заперта в террариуме чёрная змея. Вокруг сидят морские свинки, кролики, даже щеночки с радостным повизгиванием возятся в сердце магазина, но нет — Акутагава установил зрительный контакт с этой гадюкой. Атсуши плохо разбирался в змеях, может, это вообще был какой-нибудь карликовый питон, но в момент, когда он уже остановился, чтобы окликнуть Рюноскэ, его взгляд упал на тележку мороженого в нескольких шагах от них. Посмотрев на Акутагаву, играющего со змеёй за витриной в гляделки, снова, Атсуши сказал ему в спину подождать пару минут и смылся в сторону, раздумывая, заметит ли вообще Рюноскэ его уход или нет. Кто кого гипнотизирует?

«Надеюсь, он хотя бы моргает… — Атсуши запустил руку в карман, доставая смятые купюры и мелочь — они были нещадно постираны на днях, но выглядели не так уж плохо. — Если он однажды моргнёт так, как мой отец, я залаю и сойду с ума».

Рюноскэ уже было отвернулся от витрины, как вдруг перед ним возник Атсуши, исчезновения которого первый даже не заметил; Расёмон в рукаве вибрировал, как шипяще-рычащая кошка, только беззвучно, и словно через глаза носителя хотел унизить жалкое пресмыкающееся, но змея смотрела не моргая, и Акутагава без особого интереса мысленно объявил ничью, подумав, что ему и одной разумной ящерицы, которая может сожрать его завтрак в отсутствие настроения, достаточно. В одной руке оборотень держал обыкновенный рожок пломбира, а между пальцев другой — два таких же, только вырвиглазно-красный, похожий либо на клюкву, либо на кровь, и чёрный, похожий на уголь, но очаровательно пахнущий дикими ягодами. Однако, вместо того чтобы отдать рожок, парень качнул головой в сторону переулка, мол, зайдём.

— К нам кто-то присоединится? — Рюноскэ вскинул куцую бровь, но перечить не стал, шагая за Атсуши. — Или ты съешь сразу два?

— Ты же знаешь, что я сам голодным останусь, но тебя накормлю, — Атсуши неловко улыбнулся, заходя в тень дома и оглядываясь по сторонам, а затем, дождавшись Рюноскэ, свободными пальцами потыкал ему в плечо: — Эй, яви мне свою зубастую пасть, ручной демон!

Акутагава даже с неким возмущением наблюдал, как рукав его толстовки стремительно оголяет его бледную руку, и в воздухе зависла чёрная и рогатая голова Расёмона с красными глазами, которой Накаджима протянул рожок не то с клюквой, не то с человеческой кровью, исчезнувший в клыкастой пасти в тот же миг. Способность, урча, вновь оплелась вкруг хозяйской руки, и на миг по чёрной толстовке пробежались алыми неровными полосами узоры от уничтоженного мороженого. Рюноскэ только покачал головой, не заметив даже, как Атсуши протянул ему чёрный рожок.

— Он теперь не даст покоя ни тебе, ни мне.

— Ничего, — Атсуши усмехнулся и с хрустом откусил от своего рожка сразу половину мороженого. — Сытый зверь — добрый зверь. У тебя не отберёт зато.

Акутагава хотел было возразить, но вспомнил, что Расёмон старается не так часто высовываться из одежды, пока рядом Дадзай с обнуляющей его способностью. Сейчас он вполне мог бы… Хитро. Или порыв души и добродетели, сыгравший на руку?

— Моя благодарность, — Рюноскэ принюхался к мороженому, убеждаясь, что то действительно черника или ежевика.

— Если замёрзнешь, возьмём горячего чая, — от второго укуса у Атсуши осталась половина рожка.

— Атсуши, на улице плюс восемнадцать.

— Мало ли!

Акутагава ел поразительно медленно. Нет, Накаджима привык, конечно, что он обыкновенные человеческие порции может съесть в два укуса в буквальном смысле, а какие-то большие куски он может запросто разорвать, пережевать тигриными зубами и не подавиться. Если им с отцом случалось трапезничать вместе, они, Тацухико и Атсуши, могли переглянуться, кивнуть друг другу и, отпустив звериные головы, руками и даже просто пастями изничтожали в ноль любого объёма завтраки, обеды и ужины, оставалась лишь посуда. Особенно такие трапезы были эффективны, если оба куда-то опаздывали — времени сие действо занимало крайне мало.

А обычные люди вон, едят, не торопятся, наслаждаются моментом. Атсуши так периодически мечтательно кость жевал и мусолил, мог ковыряться острым сгрызенным уголком между клыками на предмет застрявших сухожилий или жирных прослоек, пока делал уроки, смотрел телевизор или занимался любой другой вещью. Друзья, к слову сказать, практически ни разу не видели его таким — кости Накаджима грызёт только дома, а ест, как оголодавшее животное, только в одиночку или с отцом. В окружении Дадзая, или Накахары, или — тем паче! — Рюноскэ оборотень старался поддерживать вид культурного человека. С <s>волками</s> драконом жить — по-драконьи есть, а с людьми уж, как говорил сам отец, будь добр быть вменяемым: «Обзовут животным — в этом будет только твоя вина, снежок», — Шибусава трепал мальчишку по голове, отучая есть руками в далёком детстве и уча держать ложку, вилку и нож.

Но, если честно, иногда сдержаться трудно. Например, когда Акутагава оставил на своей щеке чёрный след от ежевичного мороженого, Накаджима едва не потянулся слизнуть остаток еды, потому что это не выглядело бы романтично — это выглядело бы, как на лицо кинулась счастливая слюнявая собака. «Так, всё, нужно спрашивать, что задумал! — одёрнул себя Атсуши, сжав руки в кулаки. — Иначе собьёшься, забудешь или не осилишь… как всегда. Давай, как тогда, в школе! Возьми себя в руки! Место, правда, так себе… посреди улицы и просто так о таком спрашивать не очень. Вечно у тебя всё через одно место…»

— Рю, я хотел бы кое-что узнать, — Атсуши смотрит вперёд, убрав руку за шею, — ну, вернее, может, это прозвучит глупо, потому что это очевидно, но я хотел бы уточнить… Рю?

Рюноскэ рядом не было. Атсуши, как выяснилось, ушёл без него уже на несколько метров, прежде чем обернулся и увидел, что разговаривает сам с собой: Акутагава, встряхнув рукой от крошек съеденного рожка, стоял на краю тротуара и смотрел куда-то поверх крыш домов на противоположной стороне дороги. Накаджима, вопросительно вскинув белую бровь, склонил голову к плечу в любопытстве и подошёл ближе, смотря туда же, куда и Акутагава. Он что-то увидел в окне? На дереве? На стене дома? На небе какое-то странное облако или дирижабль? В привычном городском пейзаже, в котором в окнах отражалось оранжево-сиреневое вечереющее небо, Атсуши не видел ровным счётом ничего, что могло бы выбиваться из общей картины и привлекать внимание. Мимо ходили незнакомые взрослые, возвращающиеся с работы, разговаривающие по телефону или угрюмо молчащие в усталости и желании прийти поскорее домой и поужинать наконец в семейном кругу или в компании телевизора; по дороге в разные стороны разъезжали машины, и, если бы здесь были Тюя и Осаму, они бы уже подрались, стоило бы им увидеть жёлтую машину; сетка запахов вокруг не изменялась. Что же не так?

— На что ты… смотришь? — Атсуши прищурился, не отводя взгляда от той стороны, куда так внимательно смотрел Рюноскэ.

— Колесо, — негромко произносит Акутагава, держа руки в карманах толстовки, и Накаджима наконец остановил взгляд на самом краю чёртового колеса, виднеющегося над крышами домов. И зачем оно ему?

— Ага, колесо, — Накаджима всмотрелся в блеск конструкции на закате, но всё же перевёл на Рюноскэ вопросительный взгляд. — Всегда там стояло.

Акутагава не ответил. Атсуши, пораскинув мозгами, нырнул рукой в карман, отсчитывая мятые купюры с мелочью на ладони. Карты — это хорошо, но её потеряешь — и ищи-свищи, оборотень умеет, а тут взял несколько бумажек с монетами — и трать не хочу, потерять одну десятую карманных денег не так жалко, как всё сразу. Отец говорил, что у него самого карты часто ломались пополам, просто потому что Дракон не рассчитывал силу, а Тигр вот терял постоянно мелкие вещи. «Я не удивлюсь, что однажды ты придёшь домой без рюкзака и куртки и скажешь, что потерял вообще всё, снежок», — Тацухико смеялся, покупая набор ручек ребёнку, которые он терял, перегрызал и просто случайно ломал стабильно раз в неделю. Это уже в старших классах Атсуши сообразил, что может ориентироваться по запаху, как поисковая собака…

— Ну, нам хватит, если хочешь, — Накаджима уже отсчитал стоимость билетов, как вдруг рука Акутагавы сжимает его же пальцы на купюрах, отодвигая его руку в сторону.

— Убери, — Рюноскэ резко повернул голову, вперив в лицо Атсуши взгляд стальных глаз. Атсуши даже замер. — У меня есть другая идея.

— Если ты спросишь моего мнения, то мне заранее не нравится, — Накаджима, нервно вздохнув, убрал купюры с мелочью обратно в карман, глядя на чёртово колесо — ему казалось, что полукруглая тень возвышается над одними лишь мальчишками и насмехается.

— Брось, всё будет в порядке, — Акутагава говорил весьма уверенно, хватая Накаджиму за запястье и утягивая за собой.

— Ты стал говорить, прямо как Осаму. Обычно от его: «Всё будет в порядке!» мы вляпываемся в неприятности.

Рюноскэ от услышанного остановился. Он медленно перевёл взгляд на Атсуши, в котором читалось смятение, откашлялся в свободный кулак и прочистил горло, посмотрев себе под ноги.

— Какой кошмар… В следующий раз, когда я ляпну что-то подобное, можешь отвесить мне оплеуху.

Накаджима усмехнулся, и его глаза сверкнули на солнце.

— Ладно уж, чего ты. Вы же братья, это нормально.

— Это не нормально, зная, кто является моим братом, — Рюноскэ покачал головой. — Идём. Я всё продумал.

Оборотень не перечит. Да, буквально любая идея от любого из его окружения не может быть хорошей и в рамках закона, но зато они хотя бы интересные. Не всегда, правда, можно выйти от таких затей живым и без постановки на учёт, но… Но Атсуши постарается. Он пообещал Мори-доно вернуть Рюноскэ в целости, сохранности и без звонков из полицейских отделов!

Пока Акутагава вёл Накаджиму до набережной, уже порядком стемнело — солнце совсем упало на горизонт, разлилось оранжевой кровью по морской линии. Колесо, стало быть, официально докручивало последние круги, перед тем как должно было закрыться до утра, но Рюноскэ отнюдь не торопился. Он смотрел издалека, остановившись у спуска на набережную. Там, у парапета, стояла тележка с цветами, и Атсуши уже было сорвался с места, чтобы выбрать спутнику какие-нибудь тёмные цветы, но, во-первых, куда эти цветы потом девать? А во-вторых, Рюноскэ — астматик, с благоухающими растениями ему лучше не связываться. Накаджима вздохнул, встряхнул головой и нахмурился. Нет, нужно что-то другое, но это уже потом, как только… спросит.

— Помнишь, когда у тебя случился сбой со способностью, тебя отлов забрал в зоопарк? — вкрадчиво начал Рюноскэ, не сводя взгляда с самой высокой кабинки колеса.

— Помню, конечно, — Атсуши фыркнул и убрал руки в карманы, шаркнув ногой. — Забудешь такое… Особенно когда вы на моих глазах унесли с собой другого тигра из соседнего вольера.

— Мы уже извинялись.

— Да помню, я не злюсь.

— И я вообще не про это, — Акутагава махнул рукой. — По-моему, мы не рассказывали тебе в деталях, как мы до тебя добирались, — юноша делает хриплую передышку, — но был момент, когда нам нужно было срочно спрятаться от охранника, и я поднял Расёмоном нас в воздух, зацепившись за вольер рядом.

Вокруг было мало людей, только шум моря. Атсуши покачивался с пятки на носок, слушая и глядя по сторонам, ожидая продолжения истории, но после паузы последовал лишь негромкий шорох листьев.

— К чему ты клонишь? — ответа не было. — Рю-

Повернув голову, Накаджима с удивлением не видит больше Рюноскэ рядом, и вздрагивает, судорожно начиная оглядываться по сторонам и шумно вдыхать носом воздух, определяя, куда спутник делся. Был — и нет! Это как понимать? Атсуши даже вверх смотрит, в небо, не отдавая себе отчёта, что уж туда-то Акутагава исчезнуть не мог. Он уже хотел было глупо позвать по имени, как вдруг чёрная рваная лента обвилась поперёк его груди и резко утянула куда-то наверх. Зашуршали кругом листья, небо окрасилось в тёмное пятно, и перед лицом Атсуши возникли знакомые серые глаза. Оборотень заморгал в удивлении, уже раскрыв рот для справедливого вопроса, но ему на рот лёг прохладный палец, призывая к молчанию.

— Чш, — указательный палец второй руки Рюноскэ приложил к своему рту, перейдя на шёпот.

— Что ты задумал? — таким же шёпотом спросил Атсуши, понимая, что сидит в кроне дерева — одного из тех, что растут по краям тротуара. Парень сидит на ветке, вцепившись в ствол руками, и не смеет двинуться.

— Мы подождём, пока совсем стемнеет и здесь никого не будет, — Акутагава точно так же сидел на одной из ветвей, спустив ноги книзу.

— Но зачем?! — Накаджима хмурится, смотря вниз на наличие лишних свидетелей, но, кажется, Рюноскэ подгадал верный момент — их не засекли. По крайней мере, никто не бежал очертя голову к дереву, чтобы посмотреть на подростка, которого в крону утащила чёрная змея.