Одноклассники (2/2)

Элегантный ход, пижон, блядь.

В любую позу, в которую садился Гоголь, садился и Дазай, и всё это происходило в абсолютном молчании и за спиной учителя. Гончаров что-то быстро записывал гелевой ручкой, подперев щёку ладонью и не обращая внимания на адский цирк за своими плечами, Достоевский переводил взгляд со своего компаньона на друга-из-бара и обратно, Накахара из-за плеча наблюдал, как кривляется Дазай, и только Рюноскэ не поднимал головы, двинув ею лишь один раз — когда брызгал беродуалом в рот, чтобы стало легче дышать. Некоторые одноклассники также поворачивались, смотря, чем занимаются новенький и староста класса, и прошла бы эта пантомима мимо историка, если бы не одно но.

В какой-то момент Осаму резко откинул голову назад и вернул её в нормальное положение, и Николай, естественно, тут же повторил. Вот только Гоголь не учёл, что у Дазая, в отличие от него, нет длинных волос, и, зацепившись кончиком своей косы за край стула, он взмахнул руками, от испуга вцепился в хвост Гончарова впереди (тот глухо вскрикнул), стулом задел парту Достоевского сзади и грохнулся вместе со своими товарищами в проход между партами вместе с оглушительным звонком из коридора. От резкого звука Тюя подскочил на месте, готовый ощетиниться, как Атсуши, и броситься в атаку, Рюноскэ в один прыжок вскочил на подоконник, а Осаму расхохотался, слегка касаясь рукой Накахары впереди — тот понемногу начинал угрожающе светиться алым. Не став дожидаться, пока новички поднимутся, Дазай пользуется тем, что Рампо-сан со смехом отчитывает святую троицу, и проскальзывает среди одноклассников на выход первым с высоко поднятой головой, намекая, что и Тюе, и Рюноскэ лучше бы поторопиться.

Оборотень был обнаружен, стоящим у двери уборной в коридоре. Его сумка болталась у Осаму на плече, а сам Атсуши выглядел каким-то чуть ли не позеленевшим. Дазай усмехнулся, широко разведя руки в победном жесте, и одной он цепляет Накаджиму за плечо, разворачивая и заталкивая в туалет обратно. За ними же, с силой пнув порог, заходит Тюя, сжимая кулаки до взбухших вен на кистях, и проходит Рюноскэ бледной тенью, тотчас прильнув к раковине и умываясь ледяной водой. Когда он сдавленно задышал, Осаму слегка похлопал его по спине.

— Эй, полегче, ихтиандр.

— Заткнись, — свистяще шипит Рюноскэ в ответ, встряхивая головой и брызгая каплями воды с волос. Он упирается руками в края раковины, смотря на ещё не выключенную, бегущую из крана воду.

— Это всё выглядит, как огромная подстава, — Накахара скрипит зубами, косо поглядывая на дверь и думая, найдут ли новенькие их здесь или даже искать не будут? — А я в рот ебал такие подставы!

— Злюка в полметра, — Осаму усмехнулся, закинув руки за голову и выглядя расслабленным. — Атсуши, ты-то в порядке? Мы думали, ты умер.

— Порядок, — Накаджима встряхнул головой и растёр шею рукой, даже криво улыбнувшись. — Немного переволновался. Извините, что бросил.

— О, ты пропустил поистине великое зрелище, — Осаму широко улыбается. Голос каждого тонет в шуме полного старшеклассников коридора, также периодически захаживающих сюда. Пришлось отойти в угол. — Я их уделал, как котят.

— Правда? — Атсуши, подойдя к Рюноскэ и доставая из его бокового кармана ингалятор, протягивая ему на ладони, оглянулся на Осаму.

— Да, конечно, в его же стиле и уделал, как всегда, — Тюя цедит сквозь зубы, убрав руки в карманы и явно сминая пальцами упаковку сигарет, борясь с желанием закурить в школьном туалете, чтобы не отхватить выговор. — Он начал играть в обезьян с тем длинным в полосатых штанах, пока тот не навернулся прямо со звонком. Две клетки мозга нашли друг друга, блядь, — рыжий всё-таки достал из кармана краешек сигаретной коробочки, посмотрел на неё, вздохнул с зажмуренными глазами и спрятал обратно — нельзя, дотерпи.

— Ой, да ладно, первый раунд был за мной, — Дазай фыркнул.

— О да, спасибо, что привлёк к себе внимание этих людей, которых мы в первый раз видим! — Накахара рыкнул, резко подавшись вперёд будто с намерением вцепиться зубами Дазаю в глотку, но тот подался корпусом назад, выдержав тяжёлый взгляд синих глаз, и схватки не произошло. Тюя перешёл на агрессивный полушёпот: — Что, думаешь, это просто-напросто совпадение, что они пришли именно в наш класс?!

— Ч-ч-ч, мы ещё ничего об их намерениях не знаем, не кипятись, чайничек, — Осаму выставил вперёд руки ладонями от себя в жесте «подуспокойся».

— Это всё ещё выглядело, как ты, сделав гадость, тактично слинял.

— Нужно быть осторожнее, — вдруг низко прохрипел Рюноскэ, после того как брызнул беродуалом, пришёл в себя и прокашлялся. — И под осторожностью я имею в виду… ничего не использовать, — он обвёл серыми глазами Атсуши и Тюю, ни на секунду не задержав взгляда на старшем брате. — А тебе бы поменьше возникать, — в любой другой раз Акутагава наверняка бы попытался Дазая ударить под рёбра, но, видимо, не располагал духом и силами сейчас для таких манёвров. Атсуши стоял рядом, готовый поддержать, если что, но пока не нужно было.

— Ну всё, я враг народа, — Дазай цыкнул, закатив глаза и скрестив руки на груди. — Всего лишь поиграл немного.

— Игры свои на потом оставь, — Тюя хмурился, но уже не так сильно злился, смотря куда-то в пол.

— К слову об играх, — когда прозвенел звонок, Атсуши вклинился в разговор, нервно сглотнув: — У нас сейчас физкультура.

Все четверо переглянулись. Чем-то нехорошим веяло от следующего урока, на который они уже опоздали. А нехорошим веяло, потому что этот Длинный в Полосатых Штанах™ явно не выглядел неспортивным.

…И чутьё почти никого не подвело, потому нехорошее случилось вдвойне.

На подходе к раздевалке четвёрка успела вовремя: из неё как раз выходила святая троица с некоторыми японскими одноклассниками. Все трое вещали:

— На родине я учился в классе А, — глухо поделился Фёдор.

— А я и в А, и в Б, — сказал Иван, рассматривая свои ногти, прижав их к ладони.

— О, а я и в А, и в Б, и в В, — радостно зазвенел Гоголь.

Четвёрка не поняла ни слова, хотя язык был им родным. Что-то на тёмном русском наречии из великой Снежной.

На разминке всё было хорошо: Длинный, одетый в белую футболку с маленьким вышитым крокодилом на груди справа и чёрные штаны с белыми полосками по швам, лидировал во всём — в нём, казалось, неиссякаемый запас энергии, который Тюя старался игнорировать; «Дьявол» не снимал чёрной траурной олимпийки, и складывалось чувство, что эта олимпийка принадлежала даже не ему — слишком длинная, с такими белыми полосками, как и штаны; а вот Сребровласка покамест никак себя не проявлял, теперь вызывая чувство самого адекватного из всей троицы, с надменным и спокойным лицом держась рядом с Гоголем. Что было примечательно, Достоевский почти сразу выдохся на пробежке, сойдя на второй круг и держа руку на сердце. Тю, хилый какой!

Когда Длинный в <s>Полосатых</s> Чёрных Штанах™ пробежал три круга по стадиону и не устал, он начал периодически, пока преподаватель отворачивался, делать колёса, подскакивая с места вверх, делая кувырок через голову и вновь вставая на ноги, будто ничего не было. Тюе стоило больших усилий не реагировать, хоть Осаму и подначивал: «Что, меня за принятый вызов ругал, а сам сейчас что делаешь?» Накахара рычал в ответ. Накаджиме в этом плане было легче: хоть он на уроках физкультуры часто не брезговал использовать силу Зверя, в этот день он был тише воды ниже травы, только хмурился и делал вид, что всё в порядке. Повезло только Рюноскэ, забившемуся в теневой угол трибун и наблюдающему оттуда, как незримому стражу старого заброшенного дворца. Освобождение по состоянию здоровья творит чудеса!

Но, когда физрук снизошёл до подтягиваний, Накахара почувствовал, как натянулась, раскалившись добела, струна его терпения. За Достоевским наблюдал Дазай, и тот на чистом японском негромко изъяснился преподавателю, что максимум, что он сможет сделать с этой перекладиной — дотянуться до неё рукой, и физрук, ещё плохо знакомый с новичками, на первый раз спустил всё на тормозах, отправив стоять в сторонку. Фёдор действительно выглядел не лучшим спортсменом, и Дазай, глядя на это, только довольно ухмыльнулся, демонстративно вызвавшись первым и не то что подтянувшись — на последний свой пятый раз, налёгши грудью на турник и перевернувшись головой вниз, сумел приземлиться на ноги и отряхнуть хлопками руки. Ваня подошёл к турнику молча, единственный подтягивающийся лицом к трибунам, а не к полю, и в завершение красиво раскачался ногами и по дуге спрыгнул, встряхнув головой с убранными в хвост светлыми волосами (физрук ворчал, что с длинными волосами, тем более парней аттестовывать не будет, но результат сказал сам за себя), и где-то на этом моменте многие одноклассницы издали вздох. Женщины… Атсуши достигать Олимпа не стремился, но, когда подошла его очередь, подтянулся трижды, сорвался и грохнулся на пол на все четыре конечности, отбив ладони, ведь они не были лапами, благо что на нём всё заживало, как на собаке. Несколько девочек также подтянулись, хотя для них это не было основным нормативом, и самым последними остались молчаливый на время сдачи, но улыбчивый Гоголь и хмурый, мрачный Накахара, ожидавший, когда же грёбаный энерджайзер вызовется.

И Гоголь в самом конце поднял руку, сказав, что ещё ничего не сдал. Тюя напрягся, убрав руки в карманы.

Длинный в <s>Полосатых</s> Чёрных Штанах™ подошёл к перекладине, прикрывая одной рукой рот в зевке, а вторую вскинув вверх и, подпрыгнув, ухватившись ею за перекладину, не сбавляя темпа подтянувшись десять раз на одной, будто разогреваясь. Когда счёт пошёл за десятку, он зацепился второй рукой, а первой, чтобы отдохнула, отцепился. Когда вокруг одноклассники начали скандировать его имя, удивляясь выдержке, ближе к счёту «тридцать» Николай взялся-таки обеими руками за турник, но уже не подтягивался, и приподнялся на уровень груди и резко вскинул кверху ноги, замерев в стойке. С его слегка вспотевшего лица не сходила широкая улыбка.

И струна терпения с треском порвалась.

Тюя пробился сквозь толпу одноклассников, в один прыжок, оттолкнувшись от ступеней лестницы, достигнув перекладины, схватившись за неё обеими руками и, раскачавшись, сделав несколько кругов солнышка, без намёка на свечение встав на руках книзу головой и бросив гневный взгляд в сторону Николая. Блондин со свисающей к полу косой будто повернул голову к плечу, наблюдая, как Накахара медленно отвёл в сторону одну руку, оставшись стоять на оставшейся.

— Так, юноши, хватит, — пробурчал физрук, хмуря брови и обращая на себя внимание молодых и горячих солдатов. — Зачёт у вас обоих есть, слезайте и готовьтесь к игре.

То, что физрук развернулся и ушёл, было его ошибкой, ведь ни Гоголь, ни Накахара не слезли.

Одноклассники заулюлюкали, а вот к наблюдающим за принятым вызовом Дазаю (он стоял, поставив руки в боки и легко улыбаясь) и Накаджиме (оборотень сцепил руки в замок и нервно смотрел на новичка, с которым соревновался друг) с трибун подошёл Акутагава, прикрывая рот мокрым платком и хмуря куцые брови. Все трое, в какой-то момент переглянувшись, синхронно перевели взгляд на стоящих в стороне Достоевского и Гончарова, естественно, пересёкшись взглядами. Красные глаза пересеклись с тёмно-карими, и оба взгляда блеснули, прежде чем троица и пара вновь посмотрели на своих акробатов.

Тюя уступать не планировал. Он перескакивал с одной руки на другую, не меняя положения, и оба одновременно, глядя друг на друга, в какой-то момент развели ноги в стороны, балансируя на одних руках. Гоголь в какой-то момент отпустил одну руку, склонившись вбок и с размаху сделав сразу два солнца, и Накахара, нахмурившись, повторил, только на этот раз он оторвался руками и резко встал на ноги на перекладине. Николай, упираясь в перекладину грудью и болтая ногами в воздухе, только удовлетворённо хмыкнул, без проблем залезая наверх и точно также вставая на ноги на турнике, вот только он ещё и приподнял одну из ног, как цапля. Тюя, балансируя и едва заметно покачиваясь, сжал руки в кулаки, тяжело дыша; его не угнетало только то, что оппонент также глубоко вздыхал, пытаясь восстановить дыхание.

И вдруг Накахара, о чём-то смекнув, с вызовом протягивает Гоголю руку, не говоря ни слова. Одноклассники вздохнули, на секунду замолчав, и Тюя ловит на себе взгляд Фёдора: приложив руку к подбородку, он бесстрастно наблюдал за противником своего товарища. Николай в ответ смотрит на троицу японцев в другой стороне, видя единственным глазом, как его сверлит взглядом тот Длинный, что его Передразнил™.

Та не бійся, не чіпаю я його… принаймні зараз.</p>

Гоголь хватает Накахару за руку, и оба резко приседают на турниках, обвивая их ногами и со свистом переворачиваясь вниз головой. Кто-то из девочек внизу со страхом просит быть осторожнее, но никто из противников и глазом не моргнул — эту битву вот так в середине прерывать нельзя. И Николай, с улыбкой кивнув Тюе, отпускает перекладину, летя вниз. Накахара, скрипнув зубами, крепко вцепился в руку Гоголя своей, и по инерции Гоголь пролетает по дуге, словно оттолкнувшись ногами от воздуха и схватившись ими за перекладину, на которой висел Тюя. Рыжий быстро смекнул, что теперь его очередь, и, вдохнув побольше воздуха в лёгкие, он отпускает свой турник.

Николай держит. Даже удивительно.

Тюю слегка раскачали, и он точно так же цепляется за чужую перекладину — оба парня поменялись местами. Схватившись руками за турники, оба раскачались и спрыгнули на пол, приземлившись на одно колено каждый. Оба тяжело дышали, упёршись в пол руками, лица вспотели, светлые и рыжие пряди налипли на кожу, а футболки взмокли.

Посмотрев друг на друга, они встали — Тюя рядом с Гоголем был ростом ему по грудь, — и Николай, смахнув косу с плеча и выставив вперёд кулак в немом предложении отбить. Тюя, поставив одну руку вбок, вскинул бровь, но на жест ответил — парни стукнулись кулаками в завершение дуэли. Одноклассники гудели, и соперники разошлись к своим.

В Тюю из рюкзака Рюноскэ прилетела бутылка воды. Атсуши с восторгом начал говорить, что Накахара был великолепен («Честно, я даже не знал, что ты так умеешь!»), а вот Дазай, стоя рядом, смотрел отнюдь не на победителя. Он смотрел на Гоголя, подошедшего к Гончарову и Достоевскому. Вернее, на то, как Достоевский с бесстрастным лицом тянется к товарищескому плечу рукой.

Эта секунда показалась ужасно длинной — в памяти всплывали события из бара, в котором погибло два человека в ту ночь, когда там был Осаму.

Но Николай, посмотрев на то, как друг похлопывает его по плечу, только улыбнулся и похлопал по бледной руке в ответ.

Не упал. Жив. Интересно.

— На две команды разбейсь! — скомандовал физрук, вернувшийся с несколькими мячами в руках.

Гоголь и Накахара, было видно, подвыдохлись, хотя, казалось, два вечно заряженных аккумулятора нашли друг друга. Тюя сел на первый ряд трибун, бросив преподавателю, что потянул запястье или что-то такое, а Николай, оценив обстановку и видя, как физрук строит класс по командам, махнул рукой, схватился за колено, изобразил гримасу боли и, хромая, приковылял на другой конец трибун, вытянув ноги совершенно безболезненно. Атсуши с каким-то ужасом в глазах проводил Тюю на отдых, понимая, что теперь он с Дазаем остался один, но Дазай заверил, что всё путём. Он-то не чувствовал запахи стадиона! Нет, не эти отвратительные запахи потных тел и дезодорантов. Подозрительные дорожки, пахнущие льдом и порохом, вели к новичкам — Ивану и Фёдору. Казалось бы, что такого? Главный энерджайзер выбыл и, возможно, до конца урока не присоединится, можно расслабиться.

Но вдруг один из выкатившихся на поле мячей ногой остановил Гончаров, встряхнув головой и убирая хвост с плеча за спину. Взгляд спокойных зелёных глаз, устремлённых, как показалось, на Атсуши, ведь оборотень случайно поймал его взгляд на себе, перестал сулить что-то безобидное, когда на губах Гончарова впервые появилась улыбка.

И мяч полетел точно в сторону Накаджимы.

Оборотню показалось, что от этого метеоритного падения засвистело в ушах. Выстроенные по обе стороны команды располагали русскими только с одной стороны, и ни Атсуши, ни Осаму в ту команду не входили. Проклятый волейбол!.. Накаджима не то чтобы умел играть, он просто старался отбивать летящий в него мяч и не погнаться за ним, когда он откатывался в сторону. Теперь же он стал мишенью, и ему это не нравилось.

Дазай, стоящий неподалёку, резво пригнулся, и мяч просвистел над его головой. Одноклассники из другой команды сначала замолкли, а потом удивлённо заулыбались, внезапно поняв, какая сила в виде новичка на их стороне. А вот Атсуши, еле увернувшийся от мяча и не рискнувший его отбить, не реагировал на недовольство своей команды, он вообще сомневался, что Иван или Фёдор умеют играть, а не убивать. На вышибалы команды не было!

И всё-таки, когда от пасов новичков из команды выбыло сразу три человека, сбившись, как кегли, Накаджима нервно сглотнул, нахмурившись. Гончаров, единогласно выбранный атакующим, подбрасывал мяч на руке с мягкой улыбкой, будто погладить Атсуши хочет, а не сломать его лицо мячом. Стоп… а не вызов ли это? Оборотень с удивлением смотрит на Дазая, атакующего сейчас с их команды и ещё живого, и бросает взгляд на Достоевского: тот стоит как бы в противоположной команде, но как бы в стороне, и наблюдает.

Вот он. Он пугает больше всего. Хорошо, что вызовов от него Атсуши не поступало. Боже, уважаемый преподаватель, зачем ты ушёл в подсобное помещение! Неужели тебя совсем не интересует игра школьников в волейбол, которую ты видишь за свою жизнь чаще, чем стены родной квартиры?..

Но вызов есть вызов. Если Ивану нужен Атсуши, Иван его получит. У Зверя внутри и без тигриного обличья припасены в кармане кошачьи инстинкты!

Никто из класса, выбывших на скамью, даже не подозревал, что Накаджима, оказывается, прекрасно реагирует на мяч соперников, если на поле рядом с ним минимальное количество человек. Он отбегал, пригибался, уворачивался в бок и проезжал грудью по полу, одной рукой отбивая мячи и не позволяя им приземлиться на свою голову. Он уже даже не следил за Гончаровым, он следил за мячом, ведь рикошетами от ударов с ног сносило и команду, в которую входили новички. А так и не скажешь, что у Вани такая сила! Не сносило только Фёдора, стоящего в стороне и кусающего ноготь на большом пальце. Дазай краем глаза заметил, как Атсушины зрачки стали широкими и чёрными. Точь-в-точь как у охотящейся ягуарунди! Ну, или подставить любую другую дикую кошку, звучащую пафосно и круто. Тигр уже избито, а тут ягуа-

Додумать Осаму не успел. Внезапно в его висок сбоку прилетает что-то громоздкое и резиновое — мяч, — да настолько резко, что у него перед глазами темнеет, а он, как сбитая башня, как стоял, так и рухнул на пол. Накаджима было бросился к другу, но со скамьи в это время подскочил Накахара, подбегая к сбитой высотке и, наклонившись, оттаскивая на маты в углу стадиона за руки, там похлопав по щекам и приводя в чувства.

Атсуши, оглянувшись, с ужасом понял, что остался один. Из команды.

Ну, что ж. Накаджима, бросив взгляд на Гончарова, с нахальной улыбкой подбрасывающего мяч на руке, размял кулаки. Давай, нападай, я готов. Подброшенный вверх мяч, описавший в воздухе дугу, как выпущенная стрела, зигзагом полетел влево, и Атсуши, подпрыгнув в воздухе, на секунду прищурился, считая траекторию. Это всё напоминало охоту за лазерной указкой, только если бы она жгла кожу при попадании в руки. Накаджима с силой ударил рукой с незаметно и на секунду отросшей тигриной подушечкой и приземлился на пол синхронно со звуком удара мяча о чьё-то тело — и Достоевский, стоявший в стороне, отлетел на несколько метров, приложившись о покрытие стадиона головой и съехав на пол. Ваня, увидев это, с ужасом вздохнул, и с трибун тут же подорвался Гоголь, в несколько шагов преодолев расстояние и приподнимая Фёдора под руками, быстро заговорив на непонятном языке. Фёдор был в сознании, но тёр затылок, приподняв голову и злобно зыркнув в сторону оборотня. Упс… контакт не удался.

Но это и не было контактом. Это было местью за Дазая.

Гончаров впервые разозлился — это видно по хмурому лицу. Атсуши, с одной стороны, и рад, что сумел вывести на эмоции и показать, что на что-то способен, но с другой — страшно представить, в какие вышибалы будет играть разгневанный русский. Ничего, Накаджима тоже уже разогрелся! Когда до звонка осталось две минуты (Дазай объявил время, сделав руки рупором и крикнув), Атсуши перестал жалеть оппонента. Он отбивал мячи буквально из любого конца поля, не уступая в скорости настоящей кошке, бегающей за шариком с колокольчиком внутри. Ваня не сдавался также, запуская мячи всё сильнее и сильнее, пока один из них, не врезавшись в пластиковое сидение трибун, не расколотил сидение на две части. Испуганные одноклассники разбежались в стороны, даже те, у кого болели ноги, и Атсуши отметил для себя, что пора заканчивать. Сверкнув глазами, он поймал мяч руками, отдавая пас сопернику, и, когда соперник побежал к сетке, тоже рванул вперёд.

С оглушительном треском мяч лопнул под руками с одной и другой стороны, и у Атсуши, заметившего краем глаза, как острая чёрная стрела со стороны трибун пронзила мяч, от страха зрачки стали чуть ли не размером с радужную оболочку, а Гончарова взрывной волной снесло в сторону, и он, покачнувшись, наконец упал, тяжело дыша. Накаджима, взъерошенный, устало улёгся на траву, раскинув руки в стороны. Перед глазами плыли белые облака на голубом небе. Погода поразительно прояснилась с утра…

Сбоку раздались шаги, и на фоне голубого неба появилась знакомая чёрная голова. Рюноскэ, держащий руки в карманах и сдвинувший к переносице куцые брови, осмотрел свысока сначала оборотня, присев на корточки рядом и слегка погладив по белой голове, а затем повернулся к Гончарову. Атсуши уже не хотел видеть эти светлые глаза, а вот Акутагава с удовольствием пересёкся с ними взглядом. Они не видели, как Дазай, держа ладонь на виске и растирая его, пока Тюя сидел рядом, придерживая за плечо, протянул вторую руку Достоевскому, которого Гоголь тащил мимо него. И, как то ни странно, рукопожатие произошло, вот только Осаму после этого резко схватился за голову, словно боль усилилась.

Когда из подсобного помещения между трибунами вышел физрук, увидев, что весь класс раскидан по трибунам, все корчатся и трут ушибленные конечности, а на поле стоят всего три человека, он выронил из рук деревянный планшет со списком класса.

— Вы что, как десять негритят, по одному пропадать будете, как только я ухожу?! — мужчина злился, указав пальцем куда-то в сторону здания школы и уже выискивая взглядом тех, кого придётся нести. — Быстро все в медпункт! Проверю пофамильно!

Следующих уроков не было. Вообще. Йосано-сан в медпункте не удивилась, когда в распахнутой двери показалась голова Осаму Дазая из 3-Е, не удивилась также, когда за Осаму Дазаем потянулись Тюя Накахара, Атсуши Накаджима и Рюноскэ Акутагава, но когда вслед за ними в кабинет начал вваливаться весь класс, оставаясь ещё и в коридоре, хромающие и стонущие, держащиеся за головы и потирающие руки, Йосано ужаснулась, широко распахнув глаза. Она уже даже не обратила внимания на новичков, также прошедших в кабинет (Иван еле перебирал ноги, Фёдор держался за голову, Николай придерживал их обоих, стоя между ними), только в панике пересчитала по головам посетителей и скомандовала медсестре позвонить классному руководителю, а уж классный руководитель пусть обзванивает родителей или пишет в чат, что весь класс — это тридцать калек в два ряда, на всех кушетках и в коридоре у стен. Кровоточащих ран ни у кого не было, но ушибы, синяки и ссадины — коллекцией. В общем, по ощущениям школьный медперсонал за один день израсходовал все запасы пластырей, хлоргексидина, перекиси, повязок, заживляющих мазей и угольных таблеток с лекарствами посильнее — некоторых, кому прилетело в голову, тошнило, и Осаму Дазай на удивление не был исключением.

Четвёрку, ввалившуюся в кабинет первой, первой же и выперли вон, запуская следующих страдальцев. Атсуши обработали ладони в ссадинах, Осаму перемотали голову бинтом, Рюноскэ дали успокоительных, чтобы перестал нервничать и не брызгал три раза подряд сильное лекарство, а Тюя поддержал легенду, что потянул запястье, и вышел с перемотанной рукой. Отойдя немного дальше шумного коридора и по наставлению вбежавшего в медкабинет классного руководителя отправляясь домой, у Акутагавы, Накаджимы и Накахары едва не одновременно зазвонили телефоны, и Дазай с подозрением глянул в экран телефона брата, видя контакт отца. Ну понятно, кого в семье больше любят! А вот Тюе звонил Верлен. Интересно, это потому что Артюра удар хватил или «отчим» первым взял трубку?

— Ребёнок, я доставлял тебя в школу полностью целым, а Артюру звонят с паникой, что ты весь поломался, как куколка. Мне как твоему отцу в глаза смотреть? — голос Поля на том конце казался вроде и безразличным, но Накахара, общающийся с ним уже продолжительное время, слышал беспокойные нотки. — Ты с кем-то подрался? Тебя забрать?

— Атсуши, кот мой родной, что произошло? — голос Шибусавы-сана в телефоне Атсуши был настолько громким и рычащим, что Накаджима невольно отодвинул экран от уха. Отец не злился, но голос этот звучал у него только тогда, когда он начинал обращаться. Чёрт, пап, всё в порядке же! — Мне выезжать?

— Рюноскэ, младший мой, что случилось с тобой и жив-цел ли мой старший? — голос Мори на громкой связи у Акутагавы, чтобы Дазай не прислонялся ухом к уху и не мешал, звучал не то полу-испуганно, не то ещё и устало. Отцу в последнее время неплохо достаётся по нервной системе, и неудивительно, что он обеспокоен сильнее обычного. Ода-сан очень невовремя со своей паникой насчёт того, что все дети умирают и их нужно срочно на ИВЛ, в хирургию, реанимацию и куда-нибудь ещё. — Я вызываю скорую и выезжаю.

Все четверо переглянулись. Все трое отцов сразу в одно место и туда же, где их дети? Это звучало, как хитросплетённый план по сбору всех на одной точке, и от осознания всем четверым стало не по себе: Атсуши вздыбился, Тюя нахмурился, у Рюноскэ дрогнул зрачок, а Осаму выглядел крайне удивлённо на грани испуга. Ладно себя не берёжет, но папа?.. Все четверо, вцепившись в телефоны, синхронно вскрикнули, и от неожиданного крика все в другом конце коридора вздрогнули.

— Нет! Мы дойдём сами!