Д̷̱̱͐ё̸͓п̶̱̞͛р̷͉̓̇е̶̮̚с̶̈͝ͅс̶̘̰̿̆ӥ̷̙̒я̶̹͙͛ ̴̗̿ (2/2)

— А я бы устроился. Прибыльный бизнес, а главное — тихий и спокойный. Воспитывает относиться к смерти, как к чему-то обыденному.

— Ну да, ты-то к ней относишься с праздником и фанфарами.

— Ты чай будешь, гробовщик?

— Нет, я в школе перекусил, — Накахара отошёл в сторону, взяв стул у стола и, развернув его спинкой вперёд, сел на него перед Дазаем, сложив на спинку руки. С одной стороны, нельзя дать понять о цели визита. А с другой — почему нельзя? Осаму и так давно наверняка догадался. Тем более Тюе проще решать дела словами через рот, а не окольными путями. — На самом деле, я пришёл тебе бить лицо.

— За что-о? — обиженно тянет Дазай, усевшись на нижний ярус постели. — Больных не бьют!

— Чем болеешь? Вижу же, что ничего не сломал и не простыл.

— А вот всё-то тебе знать надо, — Осаму не сводит глаз с гостя. — В душе у меня сломались механизмы.

— Чего? — Накахара, отвлёкшись, нахмурился, а Дазай рассмеялся. — Давай серьёзнее, ты, чудо механики.

— Да не болею я, — Осаму утирает слёзы. — Всё в порядке, просто неохота.

— Ц, лентяй, — Тюя вздыхает, про себя думая, что если это и правда, то какая-то слишком… простая. Осаму смотрит, как тот встал со стула и сел рядом с Дазаем, скрипнув постелью. Один глупо улыбается, а другой, отведя взгляд и о чём-то подумав, легко бьёт кулаком Дазаю в плечо. — Пойдём в школу завтра, не выёживайся. Или хотя бы погулять выйди, сыч. Как отцу объяснять будешь, если узнает?

— Не узнает, всё налажено, — Осаму счастливо жмурит глаза. — Хочешь печенья, может? Или поедим вместе.

— Как романтично. Ещё пасту предложи и сцену из мультфильма повторить, — Дазай на это хихикнул. Накахара не знает, что Осаму плохо ест.

Они говорили ещё какое-то время. Дазай вроде казался таким же, как и прежде, но вот что-то было не так. Накахара понял только тогда, когда уже засобирался домой; мысль просто неожиданно вдарила в голову — Осаму не проронил ни одной своей фирменной чёрной шутки. Вместе с этой мыслью, когда Тюя выпрямился, когда надел кроссовки обратно, Осаму вдруг обнял парня за плечи, прижав к себе и замерев. Юноша от неожиданности действия замер тоже, не успев даже оттолкнуть, потому что Осаму уже разжал руки и отпустил. Он казался непривычно холодным, а вот глаза и улыбка — прежние. Накахара даже несколько растерялся, отведя взгляд в сторону.

— Спасибо, что зашёл, — Дазай достал свой ключ, отпирая дверь. — Я ценю.

— Э, ну… да не за что, — Тюя встряхнул головой, проморгавшись и шагнув за порог. — Мы ждём тебя завтра, душевнобольной.

— Не могу обещать, — Осаму хитро подмигнул, провожая Накахару взглядом до последнего, пока тот не ушёл.

Отец в эту ночь не вернулся. Отписался сыновьям, что могут его не ждать и разогревать ужин только себе, но не то чтобы парни расстроились. Рюноскэ так и продолжил пить чай на кухне, Осаму даже не встрепенулся. Нет, ну это невозможно! Он хоть живой там? Тюе он так ничего и не сказал, и Атсуши предположил, что он о чём-то волнуется. Вот только, блядь, о чём?! Из него правды клещами не вытянешь!

Ночью спалось плохо. Дазай уставшими глазами глядел в потолок, пока не почувствовал мягкое шевеление в ногах, будто бы это кот запрыгнул на постель. Но кота у них ведь не было?.. Когда в темноте загорелись красные глаза, начав приближаться, Осаму только на локте приподнялся — светло-серый, в тон футболки брата, Расёмон оплетал лестницу, медленно подползая ближе и укладываясь головой на колени, как настоящая кошка. Дазай усмехнулся и погладил голову ящерицы-переростка, а затем медленно свесился вниз. Акутагава тут же заворочался, отворачиваясь лицом к стене и делая вид, что не при чём. Осаму подпёр щёку ладонью, второй продолжая гладить светло-серую голову дракона.

— Что, не спится? — Дазай улыбается, спрашивая вполголоса, но только потом вспоминая, что может говорить и в полный — отца-то дома нет.

— Спалось, пока ты постелью не заскрипел, — буркнули в ответ, с усилием жмуря глаза, мол, спят. — Нормальным здоровым людям завтра в школу, я хочу хоть немного выспаться.

— Ты? Здоровый? Не смеши меня, — Дазай ухмыляется, подхватывая одной рукой Расёмона под головой и подтягивая к своей груди, как большую плюшевую игрушку. — Во мне одном здоровья больше, чем в тебе.

— Тогда в школу ходить начинай, раз здоров, — Рюноскэ уже лежит с открытыми глазами.

— Не. Не буду. Отдохну ещё денёк завтра.

Акутагава внезапно вскинул ноги, переворачиваясь к краю кровати и садясь на неё, поднимая голову к брату и хмуря куцые брови.

— Тогда что случилось?

Дазай замолчал. Он долго смотрел спокойным взглядом в глаза Акутагавы, а затем потёрся щекой о голову серого Расёмона и отпустил.

— Ничего значительного, — у Рюноскэ плохое зрение в темноте, но он может видеть глазами Расёмона, потому замечает несколько опечаленное выражение лица Дазая. — Забей. Завтра последний день погрущу, а там всё.

Дазай опечален? Рюноскэ как-то… не ожидал такого. Что могло произойти? Парень не спускает глаз с брата, когда тот обратно ложится на свою кровать, раздумывает над тем, что ему делать, и, сжав руки в кулаки, шмыгает носом, пересиливая свои чувства и залезая по лестнице на второй ярус, останавливаясь на ступеньках.

— Ты… Мы можем поговорить, если хочешь, — Рюноскэ тихо кашляет в кулак, слыша, как шуршит простынь. Осаму смотрит ему в глаза совершенно спокойно, а вот Акутагава смотрит в сторону.

— Всё в порядке. Спасибо, что предложил, — Дазай не роняет ни одной шутки, зато поднимается, садится и, протянув руку, треплет брата по чёрным волосам. — Спи. Тебе завтра вставать рано.

Глаза у Осаму не блестят. Рюноскэ смотрит в них всего секунду, прежде чем спуститься и лечь обратно. Расёмона он забирать не стал, и серая голова так всю ночь и проспала в ногах у старшего брата хозяина.

Утром Акутагава ушёл без расспросов. Единственное, что он сделал — принёс в комнату к Дазаю чашку чая с бутербродами, надеясь, что он хотя бы поест.

Несмотря на волнения, день был на редкость хорошим — вероятно, карма работает в обоих направлениях: в обмен на хорошее даёт плохое и наоборот. Одного урока посреди не было из-за вызова преподавателя на педсовет, из-за чего старшеклассники остались в кабинете сами себе на уме и занимались своими делами. Атсуши очень обрадовался внеплановой возможности позавтракать, Тюя решил сделать геометрию на завтра, а вот Рюноскэ глядел в телефон. Если честно, с Осаму они переписывались редко. А зачем? Они и так могут поговорить друг с другом в любое время, если захотят, учитывая, что и они живут в одной комнате, и в компании они часто рядом. Если и писали сообщения, то только с просьбой что-то купить домой.

Но сегодняшний день не был обычным, и Рюноскэ, пересилив себя, открыл мессенджер. Что ж, он только заметил, что Осаму, видимо, в какой-то момент залез в его телефон и переименовал несколько контактов: Накаджима, например, был «♥️🥐🐯Большой Японский Кот🍔🍖🍗», Накахара — «1,50», а самого себя Дазай назвал скромным «Самый Лучший (Лучше Тебя) Брат».

Сообщение для: Самый Лучший (Лучше Тебя) Брат

12:34. ты жив там?

Сообщение для: [переименовать] креветка

12:50. спишь, что ли?

Сообщение для: креветка

13:20. дазай?

Сообщение от: креветка

13:27. 👍🏻 </p>

Многословно. Ну хоть отметился.

Акутагава был спокоен. Когда последний из уроков отменили, настроение стало даже несколько лучше. Все трое бы с радостью сходили на тренировку, но без Дазая посыплются вопросы от взрослых. Не палить же им всю контору? Чёртова солидарность! Ну, ладно, он ещё будет должен.

Рюноскэ вернулся домой достаточно быстро, решив не пешком, а на автобусе. Тут минут десять всего, пара остановок. Погода была хорошей, дул ветер, светило солнце. Парень даже ненадолго задумался, быть может это всё мелочи и ему показалось, что с Осаму что-то не так? Да нет, он зря беспокоится.

В квартире было привычно тихо. Первым, что смутило Рюноскэ, было то, что брата в комнате не оказалось. Хм? Неужели он двигается? Чудеса. В ванной журчала вода из крана, и без проблем, Акутагава вымоет руки на кухне, но тут пришло второе, что его смутило — дверь в ванную комнату была открыта, а свет в ней не горел. Дазай что, забыл выключить воду? Рюноскэ нахмурился, зашагав прямиком к источнику шума и с щелчком включая свет.

…По голове словно чем-то тяжёлым вдарило, и перед глазами резко помутнело. Ванная комната накренилась в сторону, как при качке корабля в шторм, прежде чем парень отшатнулся спиной в стену, схватившись за рубашку на груди.

Что… это?

Кафельный пол в кровавых пятнах и каплях расплывался, вода мгновенно намочила ноги. На экране чужого телефона, лежащего на раковине, были кровавые отпечатки прямо поверх открытого диалога с младшим братом.

А если бы он… пришёл позже?..

Удар сердца. Сдавленный вдох.</p>

Вода из крана переливалась через края, и от вида Дазая с разрезанными в лохмотья руками Акутагава почувствовал, что воздух из груди будто выбило — трахеи сжало, как тисками, и лёгкие иссушились, как старое тряпьё, перестав пропускать кислород.

Удар сердца. Тяжёлый вдох.</p>

Нет, подождите, ему кажется. Это не по-настоящему.

Сердце билось в ушах так, что заглушало шум воды, и хотелось лишь за голову схватиться и выбежать отсюда, если бы руки слушались, а ноги не были ватными. Это всё кажется, кажется, только кажется, это всё… глупая шутка… розыгрыш… верно?

Дазай, вставай. Просыпайся. Уже не смешно.

Не… смешно.

Удар сердца. Свист.</p>

Он не понимал, что происходит. Он даже не осознавал, что вода в ванной вся розовая. Тяжко вдохнув ставший спёртым воздух и оттолкнувшись от стены, рукой наотмашь Рюноскэ вдарил по ручке крана, вцепившись затем руками в борт ванны, и, тяжело хватая ртом воздух, схватил Осаму за его домашнюю футболку, рывком поднимая вверх. Собственная рубашка от прижатого к ней мокрого насквозь тела мгновенно пропиталась, расходясь красными разводами. От вида крови на руках Акутагаву чуть не стошнило, став комом в горле, и в ужасе парень отшатнулся назад, не падая только потому, что спиной уперся в стену. Осаму в отключке наполовину перевесился через борт, касаясь руками пола, и кровь обильно заструилась по воде на кафеле, окрашивая её в тёмно-красный.

Твою мать, твою мать, твою мать!

Голова кружится. Нехорошо.</p>

Руки тряслись, а в глазах темнело чёрными пятнами, когда парень пытался вдохнуть — какие-то крупицы проходили внутрь, не давая потерять сознания от недостатка кислорода. Ванная комната качалась. Рюноскэ не помнил, как, дыша со свистом, схватил с раковины чужой телефон и дрожащим пальцем ткнул в контакт отца. Парень толком ничего сказать не мог, через силу выдавливая из себя надрывный, свистящий шёпот, не дожидаясь вопроса на том конце.

— Пап, — получилось низко и с хрипами, и отец что-то обеспокоенно заговорил в трубку, но Акутагава не слышал — он закрыл глаза, надеясь лишь, что ему хватит воздуха сказать. Кашлять он боялся, хотя в горле першило. Держался, кажется, за стену… или сполз по ней вниз и сидел на мокром полу, закрыв глаза рукой. — Да… зай, — он глубоко вдыхает с присвистом, не чувствуя насыщения. — Руки… в кровь.

Сердце завелось, как птица в силке, готовое разбиться о рёбра. Ему тоже не хватало воздуха.

Сказать «Я задыхаюсь» уже не вышло. Рука дрогнула, и телефон куда-то выпал. На том конце тоже послышался хруст, словно действие произошло синхронно.

Акутагава попытался сдавленно вдохнуть через раскрытый рот, запрокинув голову и закрывая немеющими руками глаза от режущего света. Он не хочет ничего видеть, он не может думать. Может, это просто плохой сон? Ему заложило нос, или он уткнулся лицом в подушку, не осознавая, что дышать тяжело. Это просто кошмар.

Сейчас ты проснёшься в тёмной комнате, и Осаму спит наверху, свесив ногу, и Расёмон свернулся на груди змеиным калачиком, щуря красные щёлочки и глядя на очнувшегося ото сна хозяина.

Скоро по далёкому будильнику проснётся отец, тихо раскрывая дверь. Скоро из-под закрытой двери забрезжит жёлтая полоска света с кухни, будет слышно закипающий чайник. И их собственный будильник скоро зазвенит, намекая, что пора вставать.

Проснись. Будет глупо… вот так.</p>

Через несколько минут стена дома содрогнулась, словно в него ударился шар-молот, и вниз градом и пылью посыпались остатки кирпича — в окно просунулась огромная драконья голова. Акутагаву из ванной комнаты выдернула рука в белой перчатке, надавив на челюсть и сразу брызгая какую-то холодную горечь в рот; слипшаяся, свернувшаяся трахея словно начала раскрываться, и Рюноскэ почти упал на колени, сжав щиплющую от онемения руку на груди и хватая ртом воздух, если бы его не держали. Дазая из ванны, кажется, достал Шибусава-сан. Рюноскэ это запомнил, наконец раскрыв глаза, потому что белое пятно его одежды тут же окрасилось в красный.

Потом Акутагава не помнит совсем.

***</p>

Пахло спиртом и кварцевыми лампами. Перед глазами плыл белый потолок, тяжёлая голова еле переворачивалась, словно в неё налили свинца. Долго белизна перед глазами не пробыла, и вскоре вновь наступила темнота.

Наркоз постепенно сходил.

Когда потолок замаячил перед глазами снова, плитка наконец начала проявляться. Предметы вокруг обретали чёткость, а где-то сбоку желтовато-зелёным светом мерно и тихо горела длинная лампа. И вместе с пробуждением пришла она — боль.

Дикая боль, словно по предплечьям провели тёркой для нарезки. Несколько раз.

Слева начала вырисовываться стойка капельниц, стоило повернуть голову. В одной была прозрачная жидкость, в другой — почти чёрная. Кровь, вестимо. Трубки от пакетов уходили вниз. Из коридора доносились глухие шумы. Голова всё ещё туго поворачивалась, будто шейный шарнир заржавел.

После темноты в этот раз потолок был темнее обычного, а лампа не горела. Из окна где-то позади маячил розоватый рассвет, и мысли были куда яснее предыдущих пробуждений. Теперь Дазай чётко понимал, где он и что вокруг: пищал аппарат в такт его сердцебиению, а с лица упала кислородная маска, потому что руками было больно двигать. Осаму тяжко проморгался, приподнимая голову и с сожалением отмечая, что это, кажется, не чистилище, а у него, похоже, не вышло.

Что ж, рейс в ад без обратного билета отменяется.

Потому что в аду точно не будет их.

Под правой рукой, отодвинутой в сторону (или сам Дазай её сдвинул?..) лежал, поджав ноги к груди, Тюя, и руки были скрещены на груди, бесшумно вздымающейся в такт ровному дыханию. В самих ногах лежал, свернувшись клубком, Атсуши с выпущенными тигриными лапами, закрывая лицо и обвив хвостом всё тело. А справа, у аппарата с зелёными скачками сердцебиения, на стуле сидел, уронив голову на плечо, Рюноскэ. Его руки были опущены вниз, пока он дремал, а в нагрудном кармане белого больничного халата виднелся аэрозоль для ингаляций. На столике рядом — белая коробка небулайзера.

Они все были рядом. Сколько времени? Неизвестно. А главное — зачем?.. Осаму смотрит спокойно, даже сонно, полусидя на койке с приподнятым верхом. Он почти не чувствует, а потому не может остановить слёзы, стекающие по щекам и капающие на простынь.

Видимо, голова слегка кружится от обильной потери крови. Или от переизбытка чувств.

От вздрагивающей от всхлипов груди проснулся Накахара, сначала на понимая, что происходит, а затем резко подскакивая на месте, видя, что Дазай… плачет? От рывка Тюи вздыбился Атсуши, широко раскрывая глаза, и от шума вздрагивает Рюноскэ, чересчур резко со свистом вдохнув воздуха и испуганно, хмуря брови, нащупывая аэрозоль в нагрудном кармане, брызгая его в рот.

Тюя что-то быстро говорил, сидя слева и обнимая за голову, своей рукой вытирая слёзы с лица Осаму. Атсуши, кажется, от нахлынувшего заплакал сам, обнимая низко под руками и боясь задеть. Простынь стянулась вниз, и под белоснежными больничными повязками на руках от локтей до запястий были шитые-перешитые порезы от острых лезвий ножниц — первого, что попалось Дазаю под руку, когда стало совсем плохо. Рюноскэ, встав со стула, стоял у окна, глубоко вдыхая носом и выравнивая дыхание, брызнув в горло второй раз, но уже спокойно. Осаму почти успокоился, когда Акутагава наконец подошёл сбоку, держа руки в карманах серых брюк под белым халатом, и смотрел прямо в глаза. Дазай поднял взгляд, жмуря один глаз — Накахара был очень близко.

Рюноскэ ничего не сказал.

Он глубоко и медленно вдохнул через нос, отодвинул ногой стул, на котором дремал, и, склонившись, крепко обнял за плечи, прижавшись виском к виску. Идиотов в фараоны не берут.

Дазай, шмыгнув носом, затих. Лицо высохло.

Но, когда дверь впереди тихо раскрылась, а на пороге показался отец, перед глазами вновь застыла пелена. Друзья и брат спрыгнули с постели, разойдясь в стороны, отходя к показавшимся за дверьми Тацухико и Рандо.

Мори в белом халате молча присел на край койки. Вблизи его лицо казалось донельзя измученным — бледное, осунувшееся, с лёгкой щетиной. Одно из нижних век непроизвольно дёргалось в тике. Дазай не мог поднять рук, но… ему хотелось бы протянуть их к отцу. Хорошо, что их желания сходились.

Огай придвинулся ближе, обнимая под руками и одной рукой гладя по вьющейся от недавнего «душа» голове. Юноша, снова беззвучно рыдая отцу в плечо, еле-еле, стараясь, приподнял одну из рук — ту, что не отяжеляли трубки капельниц — и слабыми пальцами взялся за предплечье Мори, зажмурив глаза. Только сейчас Дазай почувствовал, как отца бьёт мелкая нервная дрожь. Извини, пап, я <s>не</s> знал, что делал.

Он что… не так уж и не нужен?</p>