Комплимент от шеф-повара (1/2)

Живот урчал. Тюя, держа одну руку в кармане, а другой взявшись за лямку рюкзака, шёл по тротуару сквера, смотря вверх. Деревья зелёные, птицы поют, солнце пробивается сквозь листву и играет яркими зайчиками на асфальте. Отец сегодня забрать со школы не смог, но как бы и неважно это, можно и самому дойти, тут не так уж далеко. Погода хорошая… Стайка воробьёв у кустов что-то не поделила и агрессивно чирикает, что-то активно подбирая с земли и успевая между собой драться. Видимо, хлебные крошки или семечки. Мальчишка нахмурил рыжие брови. Есть хочется. В столовой он сегодня не был — после физкультуры на большой перемене хотелось только пить, а потом как-то не получилось. Настроение омрачало лишь то, что в холодильнике должно быть ровным счётом ничего — готовить либо из подручных средств что-то навроде бутербродов или хлопьев на скорую руку, либо купить что-то в магазине уже сготовленное, либо…

Тюя невольно остановился. Чудесный запах выпечки из пекарни подле супермаркета чуть с ног не сбил. Как назло, живот урчит сильнее, и Накахара злится — ну что там, стадо китов завелось? Неужели не может потерпеть до дома? Мысль об одних скудных бутербродах, максимум — горячих из микроволновки или со сковородки, не радует, а не перебивать аппетит выпечкой, пусть и свежей, перед обедом или ужином папа учил. Хотя соблазн очень большой… В голове усердно крутятся мысли о том, как поступить. Солнце пригревает, на парковке возле супермаркета стоят несколько машин, из дверей выходит парочка людей с полными пакетами. А чем это Тюя хуже? «Что я, маленький, что ли? — Накахара как-то от такой мысли посмотрел на небо, щурясь от солнца. — Сам сготовлю что-нибудь! И папа придёт поздно вечером, поест нормально. А то такой же худой, как я».

Мальчишка сжимает в кармане брюк несколько смятых купюр, бодрым шагом сворачивая и захаживая в магазин. Сейчас посмотрим, на что годится здешний ассортимент!

Смешно, наверное, и одновременно изумительно выглядит небольшого роста щуплый школьник, спокойно поднимающий огромный пакет, полный купленных продуктов, и с таким же безэмоциональным лицом взявший его одной рукой, шагая на выход. Пакет, правда, причудливо светится едва видным алым цветом. И ещё удивительнее было то, что в чеке не было ни одного пункта сладкого или газировки — Тюя, на самом деле, был настолько увлечён поиском ингредиентов на стеллажах и их доставанием с верхних полок, что совершенно не думал о шоколаде или какой-нибудь коле. Он вспомнил об этом упущении уже на подходе к дому, остановился, подивившись самому себе, вздохнул и пошёл дальше, доставая ключи из рюкзака. Ладно, потом сбегает, если сильно захочется.

На кухонный стол вываливается всё содержимое пакета, чудом не порвавшегося: говядина в упаковке, пара морковок, целый пакет луковиц, бекон, томатная паста, банка шампиньонов детской рукой отодвинулись в одну сторону, а вот несколько картофелин, пучок зелёного лука, небольшая курица в упаковке и пачка масла сдвинулись в другую, чтоб не смешались и говядина по-бургундски случайно не получилась с запечённой картошкой. Отец уже несколько раз приносил эту «бёф бургиньон» из ресторана, но Тюя справедливо рассудил, что если её готовят на пятизвёздочных кухнях обычные люди, то почему бы и ему не смочь? В век интернета миллионы рецептов под рукой, только обеспечь себе вай-фай либо мобильные данные, если ты мажор. Между продуктами вываливается несколько тетрадок с учебниками по предметам, уроки по которым нужно сделать на завтра, и мальчишка наскоро моет руки, едва не забыв переодеться в домашнее — хотелось уже начать готовить, учитывая, что времени будет потрачено немножко больше, чем на обычный бутерброд.

В кабинете отца Тюя находит откупоренную бутылку вина, подумав и решив, что от пропажи одной ничего не случится — у него вон, целая коллекция! Да и, к тому же, он может и не заметить; он порой приходит уставший и не трогает некоторые вещи, оставленные где-то не в поле зрения, просто потому что забывает о них. Может, и об этом Мутон Ротшильд забудет?..

Книга рецептов кладётся раскрытой на нужном развороте прямо на столешницу, а солонка ставится между страницами, чтоб книжка не закрывалась. На сковороде в масле тихо шкварчат куски говядины и бекона, пока Тюя, стоя коленями на стуле у столешницы, нарезал лук и морковь. Лук отправился на сковороду, после того как бекон ушёл к говядине в кастрюлю на другой конфорке, а вот морковь… Морковь крупными дольками вызывала уважение только в свежем виде — в варёном, жарёном, тушёном и любом другом она отправлялась на край тарелки и следом в мусорку. В принципе, она не так уж чувствуется в общем букете вкуса в блюде, но… Тюя справедливо решил для себя, что ничего от её отсутствия с рецептом не станется, и скинул её ножом на маленькое блюдце в стороне, освободив доску и отправив одну из хрустящих долек в рот, чтоб хоть чем-то успокоить желудок. Лук вскоре отправляется в кастрюлю к мясу и бекону, а сковорода щедро заливается вином — с отцом, разбирающимся в сортах каждого винограда, он уяснил, что в блюдах, в которых есть вино, вина никогда нельзя жалеть. Оставалось надеяться, что сам Артюр этой бутылки впоследствии не пожалеет. Теперь осталось слить бульон со сковороды в кастрюлю ко всему остальному и подождать…

В перерыве, пока мясо, бекон и лук в вине томятся в духовке, а маленькие луковички в сковороде на половине стакана винного бульона ещё не приготовились, Тюя, стоя у стола, пишет эссе по английскому в тонкой синей тетради с изображением Эйфелевой башни. Не то чтобы он блистал в нём знаниями так же, как во французском, но не угодить Агате-сан нельзя. Лучше уж порыскать лишний раз в переводчике и склоняющем глаголы конжугаторе, чем написать наобум и потом исправлять на уроке. Нет, Агата-сан была хорошей преподавательницей, объясняющей весьма доступно, просто Накахара никогда особо к знанию английского не тянулся (в отличие от полиглота Дадзая, схватывающего всё, что ему интересно, на лету, и разбирающегося в грамматике Акутагавы), а расстраивать Агату-сан не хотелось. Можно, конечно, было просто попросить у Осаму помощи, мол, помоги по-дружески, напиши мне эти несчастные десять предложений, но Тюя горд. К тому же, у него есть двадцать минут — он успеет! Он уже наметился успеть, а значит, что выбора у него нет. Под хруст свежей моркови старательно выводятся английские слова.

Когда звенит таймер на плите, Накахара оборачивается, спешно дописывает последние несколько слов, ставит точку и возвращается к сковороде с луковицами, потыкав их деревянной лопаткой на предмет размягчённости. Вроде готово. Ключевое слово — вроде, но пахнет нормально. Теперь в посудине, освобождённой от луковиц, растапливается масло и румянятся шампиньоны. В голове упорно стучит мысль о том, что о чём-то Тюя забыл, но что конкретно — никак не вспоминается. Чёрный перец? Да нет же, вот его упаковка раскрыта. Тимьян? Не-а, он тут же. Чеснок? Нет, вот он, готовый, скоро его можно будет добавить. Времени раздумывать дальше не было, и Тюя, вытаскивая мясо из духовки и ткнув его ножом на предмет мягкости, достаёт его наружу. Нужно ещё бы подучить стихотворение, которое задали на завтрашнюю литературу… «Как там начиналось? — он с посудой в руках склоняется к столу, глядя в раскрытый учебник зарубежной литературы. — Над седой равниной моря ветер тучи собирает, значит… между тучами и морем гордо реет буревестник, черной молнии подобный…» Мясо — в сотейник над стеклянной чашей, бульон — в чашу. Теперь в какую-нибудь большую посудину бы всё это сложить. «То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и тучи слышат радость в смелом крике птицы… — Один кусочек падает на пол, и Накахара раздражённо цыкнул, подняв его с пола, подув на него и запустив в рот. — В этом крике — жажда… чего? грозы, шторма… нет, бури, вроде, да? В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом вопле…»

Твою мать! Посолить!

Стихотворение обрывается. Всё солится в срочном порядке сначала с одной стороны, затем переворачивается и солится снова. Накахара не слишком уверен, что солиться продукты должны так, но выбора-то нет: либо есть абсолютно несолёное, либо вот то, что есть. Тюя спотыкается об упавшую поварскую перчатку на полу и не роняет ничего на пол только за счёт своего похренизма на законы гравитации, которые для него не писаны вообще. На мясное рагу сверху высыпаются румяные луковицы и поджаренные на масле шампиньоны, перемешиваются со всем остальным. «…Только гордый бури вестник реет смело и свободно над седым от пены морем, всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому, — осталось сделать соус из всего того бульона, что никуда не израсходовался, и по-быстрому начать готовить вишисуаз, чтобы говядина успела пропитаться и подостыть. Времени… уже седьмой час? Долго! — Буревестник с криком реет, чёрной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывая.

Вот он носится, как дьявол, — гордый, чёрный дьявол бури… ага, прям пернатый Сатана».

Быстро-быстро режется лук, Тюя шмыгает носом и утирает слёзы предплечьем, часто моргая. Складывается ощущение, что он плачет над стихотворением в учебнике, поставленным прямо перед носом, но читать решительно невозможно — слёзы застилают глаза. Он бубнит себе под нос первую половину чёртового стиха, который в рифму ну совершенно не складывается, но вроде как каким-то загадочным образом запоминается. Почему — загадка. Вспомнит ли это Тюя завтра на уроке — тоже вопрос. Хотя на память он вроде не жаловался…

В куриный бульон в кастрюле ссыпается мелко нарезанный лук. Тюя солит, перчит и чихает, успев натянуть на нос край футболки. Ох уж эта готовка, ох уж трудно быть хозяином! Мальчишка потягивается, разминаясь, ставит бульон на мелкий огонь и взбирается на стул, доставая блендер с верхних кухонных ящиков за деревянными дверцами — суп-пюре полагается взбить вместе с холодными сливками в нём. Уф, ну, последний рывок… «В гневе грома чуткий демон, он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют! Ветер воет… Гром грохочет…» — Накахара раздражённо бубнит себе под нос, аккуратно опуская блендер на столешницу и слезая на пол, шмыгнув носом снова. Запахи стоят, не льстя себе, крышесносные, а ведь по сути ничего ещё не готово — это и злит. Ладно, чуть-чуть, вишисуазу осталось совсем чуть-чуть, полчаса всего, а там в блендер — и готово.

«Буревестнику» с губ вторит воющий желудок, которому явно было недостаточно долек свежей моркови и одного кусочка несолёного мяса с пола. Накахара тяжко вздыхает и берётся за учебник, начиная расхаживать по комнате.

— Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря, — Тюя начинает зачитывать строки вслух на память, подглядывая на страницы одним глазком. — Море ловит… э, стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний…

Он зубрит. Мозг уже не хочет воспринимать вторую половину чёртового стиха так хорошо и интуитивно, как первую, поэтому остаётся только тупо зазубрить, отчеканить завтра преподавателю и со спокойной душой его забыть.

— Буря! Скоро грянет буря! — громогласно объявил Накахара, пользуясь тем, что дома один, и от грандиозности момента, проникнувшись атмосферой, взбирается на диван, поставив одну ногу на подлокотник и подняв книжку над собой на вытянутых руках. — Это смелый буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем!

Суп кипит, и мальчишка, опомнившись, спешит на кухню, чуть не врезаясь в угол, и снимает кастрюлю с конфорки, щёлкая выключатель плиты на ноль. Учебник ненадолго отложен в сторону, и на холодные сливки в блендере выливается будущий суп-пюре, а пока это просто куриный суп с французским названием. Прямо как когда называешь своего ребёнка крутым иностранным именем, но в его окружении все его сверстники с именами совершенно обыкновенными, да и фамилия у вашего чада тоже весьма обычная. Тюя молча взбивает суп до консистенции пюре, весь напряжённый; он словно поставил на паузу фильм, в котором вот-вот завершится кульминация смертью либо героя, либо злодея.

— Это смелый шторма вестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем, — повторяет Тюя, чересчур сильно сжимая крышку блендера одной рукой, а второй держась за стеклянную его форму.

Блендер жужжит сильнее.

— То кричит пророк победы! — Накахара сверлит гремящую посудину взглядом. — Пусть сильнее грянет буря!

Блендер зашумел так, что, если закрыть глаза, кажется, что это бурлит злящееся в шторме море.

— Та, что мглою небо кроет!

Блендер взвизгнул и замолчал, автоматически отключившись по окончании сеанса превращения обычного и неинтересно супа в элегантный французский вишисуаз. Тюя выдохнул, наконец оказываясь в абсолютной тишине, и снял крышку, обернувшись через плечо.

Когда он увидел молча стоящего в дверях отца, пришедшего домой в шуме от блендера, и с некоим непониманием в глазах смотрящего на сына, громогласно читающего самому себе стихотворение по памяти, Тюя от неожиданности и испуга выронил крышку из рук и схватился за блендер обеими руками, прижав к себе, боясь уронить. Рандо поглядел на крышку на полу, на светлое пюре в блендере, на прикрытую крышкой чашу с мясом на столе, принюхался и перевёл вопросительный взгляд на ребёнка.

— что ты тут делал? — Артюр снял шляпу с головы, и Тюя ставит блендер на столешницу, встряхнув головой.

— Я пришёл со школы голодный и подумал, почему бы не сготовить что-нибудь покруче бутербродов, — он пожал плечами, провожая отца взглядом — тот, скинув пальто до локтей, улыбнулся уголком губ и развернулся к прихожей, чтобы окончательно раздеться с улицы. — Ну, и ты бы наверняка пришёл голодный, так что…

Тюя, на самом деле, готовил уже не в первый раз. Он переливал суп из блендера в кастрюльку, отставляя грязную машину ближе к раковине — потом помоет. Говядина под крышкой уже должна была пропитаться соусом — пахло всё также прекрасно, и осознание того, что он сможет поесть уже вот сейчас, радовала. Желудок, казалось, сдался напоминать о себе и просто молча скручивался в трубочку.

— моя умничка, — Артюр вышел из ванной, встряхнув влажными руками и, аккуратно взявшись за голову мальчишки, поцеловав его в рыжую макушку. — ты прямо-таки всё сам сделал?

— Ну, да, кто ещё, — Тюя смущённо фыркнул, относя учебники и тетради со стола себе в комнату.

— и сколько же времени у тебя это заняло?

— Ну… — Накахара глянул на часы, возвращаясь на кухню. — Как пришёл со школы, так и начал готовить.

— ох-ох, непорядок, — Рандо покачал головой. — садись быстрее и кушай.

— Раз уж ты пришёл, то без тебя не начну, — Тюя встаёт на стул, доставая тарелки и стаканы с верхней полки над раковиной. — Я подожду.

— ц-ц-ц, какой упрямый, — Артюр вздохнул, оглядел стол ещё раз и быстро зашагал к себе: — переоденусь и сразу приду. я быстро.

Тюя слово сдержал: без отца он не начал, хотя очень хотелось. Врать не станет, больше желания наконец поесть было желание посмотреть на реакцию отца после первой порции, чтобы понять, удобоваримо он вообще готовит или лучше не стоит пытаться. Но Артюр ни одной эмоцией не показал, что плохо — такие сложные блюда были весьма на уровне, правда, пришлось утереть слезу с глаза салфеткой и уверить Тюю, что всё в порядке и очень вкусно, просто папа не может сдержаться от восторга. Его сын уже такой большой!

Правда, немного пересолено. Тюя вроде не чувствует, ему хорошо и сытно. Но ничего страшного.

***</p>

Тигр-оборотень, разбирающийся во всех съедобных (и не совсем тоже) продуктах питания на уровне «угадаю по запаху срок годности, страну-производителя и из коровы какой породы выдоилось это молоко», никогда не пользовался поваренными книгами. А зачем? Зверь-гурман внутри всегда подсказывал нужные пропорции «на глаз» и «по вкусу» даже тогда, когда Атсуши хватался за абсолютно не совместимые продукты, объединяя их в одно блюдо. Нет, конечно, чаще всего он просто либо доедал все те огромные кастрюли, которые отец наваривал на пару-тройку дней (какие обычно варят большим собакам), либо ел всё подряд в свежем виде — морковка из нижнего ящика, наскоро очищенная ножом, заедалась батоном колбасы, сырым куском курицы из упаковки и остатками супа в тарелке. Если раньше Шибусава пытался отучить ребёнка есть всё подряд даже в неприготовленном виде, особенно когда дело касалось сырого мяса, то потом, когда выяснил, что дикому зверю внутри не вредит совершенно ничего, махнул рукой, стараясь следить за тем, чтобы готовое у ребёнка не заканчивалось тогда, когда отца нет дома.

Но сейчас ребёнок подрос, а значит, что может готовить себе сам. Вот только какими способами…

Если Атсуши перекусил сэндвичем с ветчиной, сыром, салатом, рыбой, помидорами, огурцами и одним анчоусом перед последним уроком выматывающей математики, домой он придёт абсолютно голодным и с намерением опустошить полхолодильника. Но бывают, конечно, и творческие порывы, и Накаджима приходит домой с желанием приготовить что-нибудь, что он увидел на билборде на улице, во вчерашней рекламе или в учебнике по географии в разделе о национальной кухне. Прямо-таки по рецепту он, естественно, готовить не собирается, да и в магазин бежать неохота — вдохновение застало уже по приходе домой, — потому на стол выгребается всё то, до чего дотянулась рука в холодильнике. Всё равно чаще всего отец не ест то, что ест сын, потому Атсуши свободен в выборе продуктов. Даже… слишком свободен.

Есть упаковка сырой свинины, есть три апельсина, есть два огурца и полкило киви, есть половина дыни и ветчина. Накаджима смотрит на это великое разнообразие кухни со всего мира на столе, и в голове начинают судорожно метаться мысли, можно ли вообще это сопоставить друг с другом — готовить что-то одно, убрав другое, не хочется, потому что съесть хочется всё.

«Съешь это всё так и не парься», — советует внутренний голос изголодавшегося Тигра.</p>

— Я сильнее звериных инстинктов, уймись! — парниша нахмурился, несильно стукнул себя по груди и полез в нижние полки за кастрюлями.

«Упрямый мальчишка!»</p>

Атсуши игнорирует. Одной рукой, встряхнув ею и обратив ногти когтями, он сдирает твёрдую кожуру дыни с ювелирной точностью и выбрасывает её в ведро, а затем этой же рукой он сгребает оставшиеся косточки и прожилки невменяемой жижей сверху, отправив её к кожуре и ополоснув руку под водой в раковине.

«Нарежь дольками… и смешай с ветчиной».</p>

А вот тут уже Атсуши вопросительно вскидывает бровь, обернувшись через плечо на стол и глядя на набор продуктов, которыми располагает. Ветчина с дыней… почему не с киви или не с огурцом? Ну… а какая ему разница? У него ни разу не было рвотного рефлекса ни на один вкус, так что сойдёт. Мальчишка пожимает плечами и хмыкает — так и быть.

«Сложи красиво, не тяп-ляп, как всегда. И насади их на шпажки».</p>

— Шпажки?.. — Атсуши смотрит в стену перед собой. Что за шпаги? У них в доме есть холодное оружие, о котором школьник не знает?

«Зубочистки».</p>

— Ну, канапе так канапе.

Накаджима не слышит внутри себя совершенно иной голос, нет. Это сложно назвать беседой с головой, просто… Иногда оборотень внутри советовал такие вещи, о которых Атсуши, включаясь в сознание, знать не знал. В принципе, всё это он мог бы съесть и так, без всяких изысков в оформлении, но хочется всё-таки цивильного обеда. Вдохновение, видите ли.

«А теперь смешай свинину и апельсины!» — командует чутьё, когда Атсуши взвешивает в руках огурцы и мясо. </p>

Взгляд сразу падает на фрукты, а вот вопроса, почему не киви, не возникает — их охота оставить к овощам. Зачем? Кто знает. Но чутьё хочет, а чутьё не ошибается в кулинарных изысках.

«И репу, репу достань… у нас есть репа!»</p>

Это не вопрос. Это утверждение, потому что Накаджима, принюхавшись, находит её в самом углу овощного отделения в холодильнике. Репа так репа, кто ж спорит. Ножами парниша не пользуется ровно с тех пор, как открыл в себе способность нарезать продукты когтями — получается не очень ровно, зато быстро. Овощ подбрасывается в воздух, и Атсуши с размаху бьёт по нему тигриной лапой — грубые дольки улетают чётко в кастрюлю с водой, разлетаясь брызгами по стенам. Накаджима как-то не продумал, что вода расплескается, и вытирает капли по стенам и полу хвостом, пока солит на глаз и ставит на плиту. Все кастрюли в их доме сожжённые со дна, чёрные, подкоптившиеся, просто потому что отец-дракон не очень любит ждать и иногда ускоряет процесс, выдыхая огнём на дно посудины, подстёгивая тот же картофель свариться побыстрее. Отец-дракон и на рогах своих может носить некоторые продукты, просто нанизав их на рога или острия шипов вдоль длинной шеи, а потом снимая, когда понадобится их добавлять. Жалко, конечно, что Атсуши так не умеет…

Иногда Накаджима видит, как Тацухико, случайно выронив что-то из рук или со стола, подхватывает это хвостом, либо обвивая им беглеца, либо отбивая вверх или в сторону, как мяч, чтобы поймать потом рукой. Атсуши тоже так пытается, когда с нарезной доски случайно падает кусочек свинины, но мягкий и изящный хвост большой кошки ни за что не сравнится с твёрдым и сильным хвостом дракона, и кусок делает сальто в воздухе и всё равно приземляется на ковёр. Накаджима вздохнул, покачал головой и поднял его с пола рукой.

«Съешь».</p>

— Нет! — голос Атсуши звучит даже возмущённо, когда он сопротивляется внутреннему порыву. Раз уж взялся, то нужно довести до конца.

«Упрямый мальчишка!»</p>

Чутьё подсказывает, что с мясом и репой будет хорошо сочетаться лук. А мясо бы подсолить, конечно, и желательно вот сейчас, с двух сторон, прямо подушечками вымытых прежде лап — парень бы и не подумал обернуться к раковине, но оборотень внутри грозно скомандовал отмыть «грязные копыта». Ладно-ладно…

Репа снимается с огня тогда, когда нюх улавливает, что она готова. Кастрюля сдвигается с конфорки хвостом, хвостом же на ту же конфорку ставится сковорода — Атсуши бодро оборачивается, встряхивает лапы, обращая их руками, и уже готов бросить на сковородку нашинкованную луковицу, но щурится, думает секунду и второй рукой наливает в неё подсолнечного масла. Вот так хорошо, вот так можно уже и лук класть.