Деликатный разговор (2/2)

— Ну, подумаешь, пропесочат нам мозги немного, но не убьют же, — он фыркнул. — Всего лишь поцеловал…

Акутагава как шёл, так и замер, не касаясь поднятой для шага ноги асфальта. Накаджима врезался в его спину, но Рюноскэ и слова не сказал — оба смотрели на Дазая распахнутыми в удивлении глазами. Если Атсуши не мог поверить в то, что услышал от Осаму, то Рюноскэ машинально перевёл взгляд на Тюю, и, господь, его лицо нужно было видеть: он смотрел на Дазая с ужасом, и одновременно в его глазах разворачивалась такая тёмно-синяя буря, какая бывает только при шторме, разгорающемся в Девятый Вал — на безмятежном лице с поджатыми губами и недвижимыми бровями дёрнулось только нижнее веко одного из глаз. Накаджима и Акутагава переглянулись — им показалось, что они слышат раскат грома из маленькой чёрной тучи, образно возникшей над рыжей головой. Переглянулись и оба друг другу кивнули, засучив рукава.

Расёмон оплетал тело Тюи под руками, пока тот вырывался и махал кулаками, пытаясь яростно дотянуться до чрезмерно говорливого Осаму, и крепко держал, словно змея. Атсуши на всякий случай вышел вперёд Дазая, толкнув его назад и прикрывая собой — если Тюя-кун ударит по оборотню, оборотень оклемается, а вот Осаму может и не выжить. Дазай присел на корточки, игнорируя то, что по его голове Накаджима яростно стучал длинным хвостом, раскачивающимся из стороны в сторону, и строил из себя страдальца: «Ты никогда не принимал меня таким, какой я есть! — ныл он, держась за ногу Атсуши и смотря на Тюю, который разве что только проклятиями не сыпал в попытке добраться до придурка. — Ты со мной слишком жесток!» Накахара на это шипел сквозь зубы: «Еt tu viens ici, putain de bordel de merde! Твоё лицо поцелует моя нога, идиот! Я же сказал тебе забыть это, enfant de pute!»

Яблочко от яблони.

— Головой забыл, а сердце помнит, — Осаму драматично приложил ладонь к груди.

— Так я тебе его вырву! — зарычал Тюя в ответ, дрыгая ногами и не касаясь даже асфальта — Расёмон держал крепко и в воздухе.

Тюя успокоился только тогда, когда Дазай исчез с поля зрения, забежав за угол здания впереди. Он даже как-то поник, шмыгнув, и только тогда Акутагава поставил его на ноги, положив руку на плечо: держись. «Вы ведь можете сказать, что это было… случайно?» — Атсуши даже есть перестал, заглядывая Накахаре в глаза, а тот был мрачнее тучи. «Могу, — ответил он неохотно. — Но то, что Дазай проболтался, уже означает, что так легко мы не выкрутимся. Я вообще не помню этого!»

Дорога до офиса стала ещё тяжелее.

Знакомые стены казались теперь антуражем каторги. Только у Дазая голос звучал бодро, когда все четверо понуро прошли мимо ресепшна: «Здрасьте! Мы к отцам на работу!» Девушка за стойкой только улыбнулась, кивнув: «Хорошо». Накаджима отлучился ещё на первом этаже, уходя куда-то в другую сторону и сказав, что присоединится к ним позже, а вот все трое зашли в лифт. Для Тюи он выглядел полупрозрачным гробом.

На верхние этажи подниматься нельзя, только если ты не босс Мафии, не приближённый босса и не его собственный ребёнок. Дазай что-то насвистывал, покачиваясь с пятки на носок, Акутагава молча стоял у стены, Накахара упёрся в стекло с одной стороны лифта — никогда не страдал акрофобией. Коридор с длинной красной дорожкой и закатное солнце в панорамные окна — если раньше это место обладало ассоциацией с доверием и родными пенатами, то теперь это было длинной дорогой к эшафоту. Дазай что-то говорил, убрав руки в карманы, а вот у Накахары на сердце тяжелело. Твою мать, твою мать, ta mère, bâtard, あなたのお母さん, 舌が乾くように！Акутагава перед дверьми в отцовский кабинет в конце коридора положил Тюе руку на плечо: «Главное — ври и открещивайся от всего». Рыжий кивнул, и Акутагава спрятался за стеной, чтобы отец не увидел — отправит ещё домой, когда тут брата планируют песочить! Осаму только из вежливости не раскрыл дверь с ноги, резко дёрнув за ручку и выкрикнув: «Пап, Рандо-са-ан! Вот и мы».

Мори сидел в своём кресле с высокой спинкой, обитом красным бархатом, и читал какие-то бумаги в своих руках, закинув ногу на ногу. Рэмбо — на этот раз без пальто, но в рубашке с манжетами и тканевом корсете поверх, повязанным на спине — ходил из стороны в сторону за креслом Огая, что-то негромко, но бурно и обеспокоенно, с активными жестами рассказывая безмятежному с виду Мори. При виде детей Артюр пригляделся к Осаму и Тюе, резко смолк и скрестил руки на груди, нахмурив тонкие брови. Дазай мысленно цокнул языком, вслух не издавая ни звука: всё-таки, злящиеся французы это совершенно не то, чем злящиеся японцы. Так и разит агрессивной эстетикой.

— Присаживайтесь, — Мори, не отрываясь от бумаг, кивнул на такого же стиля диван в красном бархате, стоящий по центру меж двух кресел. — Чем быстрее мы поговорим, тем быстрее вы будете дома.

Было видно, что Рандо хочет что-то сказать, но терпит, не сводя глаз с сына: тот виновато опускает голову и старается не встречаться с отцом взглядом. Попал. Быстрыми шагами Тюя первым подходит к дивану, сев на самый край и держа рюкзак на одном плече, а вот Дазай даже не поторопился: зевнул, медленно дойдя до дивана, на котором не раз сидел, и уселся поудобнее, расслабленно выдохнув и бросив рюкзак к ногам.

— в-вы же понимаете, что то, что вы делаете, крайне неприлично? — Мори и рта раскрыть не успел, как Артюр наконец начал то, о чём так долго молчал. — обществом это порицается, молодые люди!

— Пап, я… — у Тюи даже голос несколько сел.

— нет, сначала вы оба меня выслушаете, а уже потом я буду слушать ваши оправдания, — Осаму, если честно, ни разу в жизни не слышал Рандо настолько недовольным: они как будто разозлили статую древнегреческого бога, и тот сошёл с постамента, чтобы их отчитать. — есть у вас что-нибудь сказать в свою защиту для начала?

— Я могу всё объяснить, — Тюя повернул голову в сторону, так и не поднимая глаз, от нервов откашлявшись в кулак. — Я… Мы просто…

— Ну, бывает такое, зачем так злиться? — Дазай даже не напрягался, не сводя взгляда с отца — если уж виноват, не строй из себя жертву. Нет, даже не так: выгляди, будто жертва здесь не ты, прими порицание достойно. — Можно подумать, мы первые, мы последние.

Где-то на заднем плане тихо открылась дверь. Осаму моментально обратил внимание на движение на периферии зрения, не двинув головой, и догадался, что это не просто сквозняк, а кое-кто, оставленный за дверью, незаметно подслушивает.

— comme c'est frivole, — Рандо, поморщив нос, упёрся одной рукой в перчатке в бок. — я понимаю, что ваш возраст самый буйный, но это ещё не означает, что можно отречься от мнения старших и брать на себя такую ответственность.

— Но мы и не дети, чтобы не знать о последствиях, — Дазаю оставалось сесть, закинув ногу на ногу, как его отец, и подпереть щёку кулаком — и поза расчётливой суки будет принята. Тюя внезапно даже воспылал благодарностью к Осаму за то, что тот так быстро прекратил придуриваться и внятно и без эмоций парирует.

— знать — одно, а столкнуться с этим на практике — совершенно иное, — Тюя всё ещё чувствовал на себе взгляд отца. — я всё ещё до глубины души поражён, что ты, — это явное обращение к сыну, — ничего не рассказал мне об этом.

— Пап, я же не мог просто так взять и рассказать о таком, — Накахара неловко потёр ладонью шею. — Извини, пожалуйста.

Рэмбо вздыхает и замолкает. И вступает Мори — гвоздь программы.

— Вы же оба, надеюсь, понимаете, что мы не извинений от вас добиваемся? — он отложил бумаги на стол рядом сцепил пальцы рук в белых перчатках в замок. — То, чем вы занимаетесь, не может пройти для вашего окружения незаметно.

— Да как будто мы навязываем всем подряд это ужасное противозаконное действие, — Осаму хмыкнул, выпрямившись в плечах. — Ничего страшного не случится, даже если нас кто-нибудь увидит. Да тот же Рюноскэ или Атсуши-кун.

— Я потому и говорю о вашем окружении, потому что Атсуши-кун и Рюноскэ пострадают в первую очередь. А в твоём, Осаму, случае Рюноскэ пострадает первым.

— Ничего с ним не будет, — Дазай махнул рукой, скрестив их на груди. — Во всяком случае не помрёт.

— сomme c'est égoïste! — подал голос Артюр, слушая препирания Мори-младшего с его отцом. — если не думаете о близких, подумайте хотя бы о самих себе. неужели вы думаете, что с возрастом это забудется?

— Мы не думали, — Тюя говорит негромко, так и не подняв взгляда, но заметно нервничая, сцепив руки и перебирая большими пальцами, хмурясь. — Это произошло случайно.

— случайно? — Рэмбо прищурился, подходя ближе, и чем больше падала на Тюю тень отца, тем больше ему хотелось стать невидимым. — как такое может произойти случайно? ты увидел это где-то на улице и подумал, что это красиво?

— Нет же! Я был нетрезв и я не понимал, что делал, — на эти оправдания Дазай только глаза закатил.

— вы банально подвергаете ваших же друзей, Атсуши и Рюноске, опасности, пока они находятся рядом с вами.

Осаму пользуется тем, что внимание отца устремлено на его коллегу, и косится на движение у двери: он успевает увидеть, как в щели появилась чья-то рука, но эту руку тут же отдёрнули назад, шикнув, очевидно. Стало быть, Атсуши вернулся и хотел заглянуть, спросить, как всё прошло и всё ли в порядке, но Рюноскэ не дал ему показаться, слушай, мол, дурак.

Рэмбо глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться, и заходит за спинку дивана, сначала помолчав, а затем положив руку на плечо сына — Тюя невольно вздрогнул. Некрасиво получается, конечно.

— послушайте меня, дети, — Артюр говорит более спокойно, — поверьте моему опыту и опыту Мори-доно. это не приведёт ни к чему хорошему ни через пару лет, ни когда вы будете достаточно взрослыми, чтобы понять, насколько это нехорошо.

— Ну да, губительно, — Дазай на это усмехнулся. — От этого умирали разве что по причине убийства другим человеком за то, что ему что-то не понравилось. Не думаю, что нам это грозит.

— То, что вы не доведёте до греха, не будет значить, что это никак на вас не отразится, — тёмные глаза Мори смотрели то на Дазая, то на Накахару. — Мы советуем вам не заниматься таким не потому, что нам так хочется, а потому что мы достаточно повидали на своём веку последствий.

— так, всё, хватит разговоров вокруг да около, — внезапно начал Артюр, и его тень упала аккурат между сидящими на диване перед ним Осаму и Тюей. — предлагаю вам двоим признаться в вашей проблеме, которую впоследствии мы сможем решить вместе.

— Не нужно её решать! — Накахара вдруг, едва не вскрикнув, вскочил на ноги, выглядя загнанным в угол котом. — Пап, М-мори-сан, решать нечего, — он в безысходности смотрит на отца Дазая и на своего отца. — Да, я признаю, он первым поцеловал меня, но мы не были трезвы, мне вообще показалось, что он просто неудачно на меня упал!

…Воцарилось молчание.

Если Рэмбо смотрел на сына сначала с отцовским недовольством, то теперь его лицо постепенно принимало выражение ужаса. Мори, выглядевший до этого спокойным, нахмурил брови и медленно повернул голову к Тюе. Осаму даже взгляда не поднимал, рассматривая ногти, прижав пальцы к ладони, но из-за напряжённой тишины он глянул на отца, который выглядел как-то… странно. Молчание нарушило хлопнувшая за спинами дверь, от которой не вздрогнул никто.

— вы… что? — Рандо, медленно бледнеющий, взялся руками за спинку дивана, сжимая пальцы. — oh mon-

Дазай резко обернулся, когда за спиной послышался глухой удар, а тень исчезла. Он влез с коленями на сидушку, глядя, как Рэмбо, кажется, рухнул в обморок, и тут же посмотрел на Тюю, который с полными испуга глазами тотчас подбежал к отцу, поднимая его под руками.

— Да что не так? — Осаму с возмущением глядит на отца, хмурясь и впервые выказывая какую-то эмоцию за весь разговор. — Вы разве не этого от нас допытывались?

— Мы говорили о вреде курения, которым вы занимались, пока пили! — Огай поднялся с кресла, подходя к дивану, заглядывая за него и качая головой, нервно доставая телефон из кармана чёрного пальто.

— Серьёзно? Вы нас собрали здесь, чтобы поговорить о том, что курить — плохо? — Осаму свесил руки со спинки дивана, продолжая стоять на сидушке на коленях. Сквозь голос звучали нервные смешки. — Я думал, ты нас позвал, чтобы обсудить то, что я ляпнул про поцелуй с Тюей.

— Я даже в голову не брал того, что ты сказал мне нетрезвым, — Огай хмурился, сняв перчатку и начав набирать номер, а затем вдруг посмотрев в сторону и с тихим «проклятье» одними губами убрав телефон обратно. — Ах, да… я же сам врач.

— Мори-сан, он же очнётся? — растерянный Накахара оттащил отца на диван, согнав Дазая лёгким пинком ноги по ноге, мол, слезь.

— Очнётся. У него просто шок, видимо, — Огай жестом руки отогнал подростков подальше, взяв Рэмбо за запястье и измеряя пульс, не говоря ни слова.

— Я… — Тюя после прояснения ситуации совсем потерял связь с миром, выглядя неприкаянным сиротой посреди кабинета. — Я не знал, что вы не об этом.

— Дети-дети, — Мори только головой со вздохом покачал, посмотрев на безмятежное лицо Рандо, потерявшее прежние краски. — Стали бы мы вас вызывать из-за этого? Я уверен, вы бы сами насчёт этого разобрались между собой.

— Да кто ж вас знает! — Дазай в голос рассмеялся, положив руку Накахаре на плечо, а тот, пребывая в шоке, даже не скинул её. — Мы достигли комедии, — он утёр слезу с глаза, выдохнув. — А я-то всё понять не мог, почему то, что мы сделали, должно напрямую повлиять на окружающих нас людей…

Смех Дазая прервался глухим ударом где-то в коридоре. Не слишком слышный, но достаточно подозрительный для коридора, в котором никого, кроме босса и его приближённых, не бывает. Осаму и Тюя сначала посмотрели друг на друга, а потом переглянулись с Мори, пожимая плечами: «Это не мы». Огай нахмурился, поднимаясь на ноги, и пошёл к двери — и подростки, конечно же, за ним. Вернее, двинулся следом Дазай, а Накахару он потянул за руку за собой.

Картина была… поэтичной. Мори открыл дверь прямо на той секунде, когда Рюноскэ, держа не менее оторопевшего Атсуши наклоненным на своей руке, отпрянул от его губ и выпрямился, ставя растерянного и взлохмаченного Накаджиму на ноги на месте, смотрящего куда-то в пустоту. Глухой удар принадлежал упавшему Тацухико, сползшему спиной по дверям лифта в обмороке — он, видимо, очень невовремя решил заглянуть к начальнику, но вместо пустого коридора увидел целующихся сына собственного и сына босса.

Огай как стоял, так и, прошептав «за что мне это», сполз боком по дверному косяку, взявшись рукой за голову.

Дазай с Накахарой выглянули из дверей, с удивлением таращась на третьего взрослого, присоединившегося к шоковому состоянию. Хотя, Огай был больше в состоянии: «Я не знаю, сколько подобных приколов от своих сыновей я выдержу ещё». Осаму только присвистнул, разрушая тишину.

— Ну, ладно я, — Осаму подошёл к отцу, не решаясь через него перешагнуть, и поставил руки в боки, глянув на брата, — но ты-то что?

— Услышал, что нахождение с заразными по этой теме вами пагубно и для нас, — Акутагава выглядел абсолютно спокойно, утерев губы и убирая руки в карманы чёрной толстовки. — Решил проверить.

Атсуши так ничего и не ответил, продолжая смотреть в никуда. Кажется, в его голове катилось перекати-поле, а за ним шла, мыча, корова.

Накахара шлёпнул ладонью сам себе по лицу, не желая больше видеть этого абсурда.

— Какие же вы… Какие же мы все, блять, идиоты.