Субкультуры (1/2)
Мори, сидя за собственным столом у себя в домашнем кабинете, никак не ожидал увидеть, что в коридоре, проливая желтизну на пол под дверью, загорится свет. На часах — полдвенадцатого ночи, и единственная мысль, промелькнувшая в уставшей голове — кто-то из его двоих что-то оставил в кармане куртки и теперь ищет. Огай даже значения этому не придаёт, вновь глядя в бумаги, подперев голову рукой, но, когда слышит, как во входной двери поворачивается ключ, невольно вздрагивает и вскакивает из-за стола, скорее выходя в коридор. На пороге, положив руку на ручку, стоит младший сын, натянувший чёрный капюшон на голову — если раньше его можно было застать в чём-то помимо чёрного, в белой футболке или тёмно-синей куртке, то теперь весь его гардероб состоял из одного цвета — и оглянувшийся на отца, словно это не он, Рюноскэ, куда-то собрался при всём параде на ночь глядя, а его родитель.
— Куда ты собрался? Ночь-полночь на дворе, тебе спать пора.
— Я буду спать на кладбище.
Мори медленно оглядел подростка с ног до головы, словно желая убедиться, что ему не показалось, — после сказанного-то! — протёр глаза и устало вскинул бровь.
На кладбище он, мать его (отца его туда же!), собрался. Во всём чёрном: чёрная толстовка, чёрные узкие брюки, чёрный рюкзак за спиной, ботинки тяжёлые, у ногтей цвет от лака такой, словно он все разом и на обеих руках дверью поочерёдно прищемил — ужас, летящий на крыльях ночи, во плоти. Ну хоть с лицом и причёской ничего не сделал, хотя… чует отцовское сердце с психолого-медицинским образованием, что до этого недалеко. Он прямо-таки физически ощущает, как мальчишке в буквальном смысле тяжело поднимать ноги в этой его обуви, но это явно не тяжелее, чем не выделиться в толпе и прослыть серой личностью… в шестнадцать-то лет.
— Кого хоть посещать собрался?
— Ха-ха, очень смешно, — Рюноскэ прищурился. — Я пошёл.
— Ты бы хоть разрешения спросил ради приличия, молодой человек.
— Ты бы всё равно не разрешил, так к чему тратить время? Приду утром.
— Хлеба и конфет захвати на обратном пути! — дверь их общей с братом комнаты распахнулась, и из темноты, разбавляемой лишь светом экрана ноутбука, выглянул старший в пижамных штанах и майке. Младший ничего не ответил, только глаза закатил, выходя наружу и бросая сквозь зубы: «Придурок».
Мори, смотря вслед, покачал головой. Ну в кого он такой?.. Ох уж этот подростковый максимализм, ох уж этот противный переходный возраст.
— Вроде не ронял я его в детстве… — Огай вздыхает и смотрит на Дазая, вышедшего из комнаты и прилипшего к окну на кухне, провожая брата взглядом. — Он ничего тебе не говорил?
— Ему и не нужно ничего говорить, я и так знаю, что он того, — Осаму покрутил пальцем у виска, присвистнув.
— Нельзя так о брате, — Мори подошёл поближе, успевая увидеть, как младший сын скрылся по дороге вперёд, освещённой благо что фонарями. Хотя… учитывая то, что он ушёл к полуночи на кладбище с целью ночевать среди могил, потому что это романтика и правила его субкультуры, главное — не согласиться со старшим вслух. — Там собирается какая-то его компания или что?
— Ага, целое кладбище его друзей.
— Правда?
— Конечно, — Дазай, отвернувшись, вытянул руки вперёд и склонил голову набок, зашагав вперёд, подволакивая вторую ногу, как восставший из могилы мертвец: — Буэ-э, мозги-и… вот этих вот друзей.
Мори только головой покачал. Да, Дазай хоть и был со своими тараканами в голове, а каждый его следующий шаг, чем он становился старше, предугадать было всё сложнее, но ожидать от него каких-то совсем уж сумасбродных идей без логичного конца было невозможно — подрастающий манипулятор никогда не делал ничего, что не принесло бы ему выгоды. Да и поговорить с ним можно было на равных — мальчишка с ранних лет интересовался всем вокруг и многое запоминал. Казалось бы, от какого ребёнка больше проблем: от того, который интереса ради сунет зубочистку в розетку и попытается сделать парашют из простыни и прыжка с крыши, или от того, кто тихо и мирно читает в углу кровати книжку про выдуманных некромантов? Удивитесь, но от второго. Первого ты учишься читать и перестаёшь удивляться тому, что он делает, просто-напросто предотвращая возможные серьёзные опасности для здоровья наперёд и приходя в конце концов к тому, что лучше один раз дать попробовать то, что он хочет, и исключить возможность повтора, чем запрещать одно и то же бесконечное количество раз и потом всё равно напороться на пересечение запрета: порошок для стирки нужно, конечно, убрать высоко и в недоступное место, чтоб ребёнок не счёл это чем-то вкусным, а вот если не верит, что плитка горячая — пусть потрогает. Чуть-чуть обожжётся разок, зато больше не будет любопытствовать. Дазай, собственно, так и понял, что боль — самая нелюбимая в его мире вещь, поэтому если и суицид, то быстрый и безболезненный.
А вот второй ребёнок-тихушник, который послушно выполняет поручения и не любит шума, становится абсолютно непредсказуемым, благо что на первом ты успел натренироваться — можно пресечь попытки наделать чертовщины втихую. Нет, хочет рисовать пентаграмму углём на стене в комнате — пусть рисует, ему же в этой комнате и жить, а вот если хочет приманить голубей к подоконнику, чтобы поймать одного и совершать жертвоприношение во славу Бафомету, то лучше, конечно, быстрее привить любовь к животным и отпустить бедную птичку.
Дазай как старший и не по годам сообразительный до сих пор помнит, как младший брат впервые поинтересовался у отца, что такое «субкультура». Ему было около шести или семи — услышал в телевизоре в передаче про сказочных некромантов и их захоронения, вдохновился и захотел стать её частью, но смысла не понимает, а противный старший брат только посмеялся и сказал поинтересоваться у родителя. Мори тогда готовил, и от неожиданного вопроса и изъявленного желания «попасть в субкультуры» с уклоном в готику он чуть не отрезал себе палец вместе с сырой куриной грудкой на доске, благо инстинкт самосохранения у него выработан больше, чем умение вменяемо готовить. «Субкультура? Как бы тебе объяснить… — младший ребёнок сидел за столом позади и внимательно смотрел на отца. Был выбор: объяснить максимально доступно и по правде смысл слова или… или использовать его в свою пользу. — Суп-культура — это люди, которые исправно и каждый день едят супы. А будешь продолжать не хотеть есть то, что я готовлю, и выбирать только сладкое и бутерброды — не сможешь стать частью суп-культуры». Рюноскэ тогда попробовал возразить, потому что не верилось ему, что всё так просто завязано на противных супах, но аргументировать своё возражение было существенно нечем. Но был выход — не менее противный, как супы, старший брат. Он, конечно, та ещё заноза в заднице, но порой и сказать мог что по делу. Да хотя бы по его реакции можно было определить, обманывают мальчишку или нет! Но старший брат на заявление о связи супов и суп-культур даже не посмеялся, сохранив серьёзное лицо и сказав твёрдое: «Да».
Своё сдержанное «Какого чёрта?» Осаму спросил поздно вечером, когда Рюноскэ уснул, а отец готовил на кухне на завтра. Огай на это только усмехнулся, подивившись тому, что ребёнок, кровь которого наполовину состоит из сарказма и язвительности ко всем окружающим его людям, так долго сдерживался и не выдал его откровенную ложь младшему: «Ты же знаешь, что его ни под каким предлогом не заставишь есть то, что ему нужно, а без жидкой пищи его желудку будет совсем плохо, — Мори обернулся, пожав плечами и смотря на Дазая — тот жевал яблоко со стола. — А так, может, хотя бы какое-то время будет есть нормально. Побудет частью своей суп-культуры…» Дазай уважал отца за столь неординарный выход из ситуации — и сына не обидел, и выгоду себе отыскал. Интересно было лишь одно: как долго Акутагава не будет раскрывать обмана.
Ответ был прост: узнав про значение один раз, есть супы вошло в привычку. Хоть немного, но нужно, чтобы желудок окончательно не скончался. Когда значение слова он узнал уже в сознательном возрасте в школе, Рюноскэ и не вспомнил, что когда-то был обманут насчёт него.
А теперь Мори жалел, что сейчас нельзя также легко обмануть доверчивого ребёнка. Захотел спать на кладбище — не переубедишь. Ну, хоть на ужин суп поел и не выделывался, как раньше — не хочу, не буду, лучше чипсы и газировка. Огай потёр пальцами переносицу, несколько минут стоя в тишине — старший сын уже ушёл в свою комнату и закрыл дверь, — а затем ушёл к себе, поднимая телефон со стола и вызванивая охрану собственного здания. Вот, наверное, выделенная группа удивится, что их вызвали на ночную охрану городского кладбища?.. И не только охрану.
Дазай, в отличие от брата, не настолько наивен, чтобы бросаться всем в глаза своим видом. Да, немного мейка не помешает, но лёгкий макияж лица с чёрными стрелками и ровным тоном с блеском хайлайтера — совершенно не то по сравнению с тем, чтобы говорить своему отцу, что посреди ночи идёшь ночевать на грёбаное кладбище, просто потому что ты не такой, как все. Нет, не то чтобы старший против — из-за закидонов младшего комната теперь в его распоряжении, и никто не будет ворчать, что ему мешает свет от экрана и слышная из наушников музыка. Да мало ли, что ему там мешает! Дазаю нужен Химический Романс для поддержания хрупкой душевной организации, которую никто не понимает, а мерзкая способность брата за последнюю такую стычку сожрала его наушники и расковыряла клавиатуру компьютера, разбросав клавиши и сожрав половину пробела. За попытку слушать музыку в полвторого ночи без наушников пришёл уставший отец и был готов отвесить подзатыльник, но пригрозил лишь отключить роутер. Пришлось на свои карманные брать новые наушники и больше не выделываться. Ну что он, виноват, что недалёкому братцу, грозящемуся закопать старшего на кладбище и вызвать на его труп какую-нибудь условную Лилит, не по душе Айемикс?
В конце концов, хочет младшенький или нет, а всё равно рано или поздно направит свою способность стащить из карманов его одежды подводку и попытается нарисовать себе что-нибудь сатанинское на лице. Ну, знаете, так ведь делают все не такие, как все. Кожа как можно белее, одежда и всё остальное — всех оттенков чёрного. Мори однажды чисто случайно увидел, как у сына один из ногтей чёрный, и уже хотел было занервничать, но выяснилась простая вещь: ребёнок случайно прищемил палец дверью, и ноготь почернел. Так себе, конечно. Лак хотя бы не причиняет боли.
Конечно, мальчишку на кладбище, просто потому что он так захотел, никто не отпустил. «Если не можешь подействовать напрямую — действуй через посредника», — гласит жизненная мудрость, которой Огай в некоторых случаях придерживался, и потому небольшая группа силовиков, вызванная с охраны и вынужденная по приказу переодеться в чёрные балахоны и какие-нибудь страшные маски, застали юного «не-такого-как-все» аккурат у большого склепа. Естественно, когда ты всю жизнь работал на хорошей должности серьёзной охраны, немного непривычно изображать из себя сатаниста, но главным было игнорировать тихо подходящего любопытного сына начальника настолько долго, насколько можно, а уже потом медленно обернуться и продемонстрировать своё страшное «лицо» юному поколению. Если раньше в серых глазах был какой-никакой интерес, — ну, а как же, практически встретился лицом к лицу с чем-то потусторонним! — то в ту же секунду он сменился испугом. Будь ты хоть дважды одарённым: когда страх и непонимание происходящего складываются в одно, соображаешь только на одно-единственное действие — бежать. И Рюноскэ, до этого свято уверенный в своей индивидуальности, развернулся и рванул домой как можно быстрее, уже не желая никакого кладбища. Сражаться с людьми — одно, а пытаться натравить свою способность на процессию инфернальных сущностей — иное. Переодетая охрана преследовала мальчишку ровно полпути, пока он не перестал оборачиваться, и по-тихому, из переулков, взглядами проводила до дома, пока юный индивидуалист не скрылся за дверью.
— Быстро ты, — Мори даже изобразил удивление, выйдя из своего кабинета. — Разве ночь кончилась? Ты же ночевать собирался.
— Там… — Акутагава вжался спиной в дверь, не решаясь глянуть в глазок. — Там были…
— Трупы? — Огай вскинул бровь. — Ну, это кладбище, а не парк аттракционов.
— Нет! — Рюноскэ махнул рукой, отдышавшись и кое-как сбросив со своих тонких ног с острыми коленками тяжёлую обувь. Хм, а Мори думал, он эти ботинки сбросит ещё на полдороги, чтоб бежать было удобнее. — Там были…
— Вот те, которых я изображал, — показался из-за двери Дазай, намекая на ходячих мертвецов. — Встали его встречать.