Воспитание (1/2)
Мне выделили койку в небольшой каморке. Хотя это больше похоже на мини квартиру-студию. Высокий потолок, комнату разделяет на два этажа полка с кроватью. Нужно отдать должное - кровать полуторка, достаточно удобное и не обременяющее пространство лежбище. На ”первом этаже” под кроватью уместилась тахта, рядом с ней небольшой круглый столик, а за ней - широкое окно, стену из-за него почти не видно. Справа - шкаф купе, буквально на ширину кровати. А слева, около столика, дверца с тесным личным душем и унитазом. Почти как гостиница. Всё это уместилось в квадрате три на три метра, это восхитило меня больше всего.
Я уделил столько внимания обстановке, чтобы самому себе объяснить, почему почти ежедневные сессии с мудаком хозяином и его колюще-режуще-электрическими приблудами не настолько омрачняют мою жизнь, насколько я опасался. Я по-прежнему внутренне дрожу перед ним, по-прежнему не испытываю ни малейшего желания идти на хозяйский зов, по-прежнему мне претит называть его хозяином или вообще как-либо приближённо к этому смыслу. Но кормят здесь вкусно, слуги этого человека нас не дёргают, у каждого есть личная каморка. А мне спустя неделю доставили краски и альбом из моей квартиры. Не знаю, кто, но когда я однажды едва приполз после нескольких бесконечных часов под ударами кнута, я обнаружил свой чемодан на журнальном столике. На что угодно спорю, это сэр Макс - хозяина дома зовут Максим Горький, прямо как писателя - приложил руку. Я не могу заставить себя называть его господином-хозяином-мастером или как в таком обществе называют садистов. Но я невольно стал уважать его. Страх и разум запутались в тугой колтун, а он стал отличной почвой для уважения такого рода.
Сегодняшний день уже шестьдесят восьмой по счёту, столько я живу в этом доме. Я выучил все коридоры нашего этажа. Слышал, слуги называют его зверинцем. Им явно неприятно иметь с нами дело, а я могу их понять. Это я здесь один из самых неприхотливых типов, готовых улыбаться, извиняться и благодарить по поводу и без, но среди имеющихся у Макса рабов есть наркоман, два пропойцы (одна из них девушка), две довольно милые девчушки, но очень уж капризные и глупые. У них всегда есть претензии и повод поскандалить. Не знаю, зачем он к себе таких берёт. Может ему нравится разнообразие в типажах? Что-то в роде социального эксперимента.
Пока размышляю, подхожу к окну. Рабам нельзя выходить на улицу, а я очень тоскую по воле. Хожу везде босиком - по всему особняку шлёпаю своими босыми ногами. В особенно гнетущие моменты это разряжает моё настроение и пробирает на смех. Но я был бы счастлив, если бы мне позволили пройтись хотябы по лужайке на заднем дворе.
В ворота въезжает чёрный BMW, тихо припарковывается перед гаражом - он занят хозяйским авто. Из машины выгружается мужчина. Тоже рослый, как Макс, тоже в дорогом костюме. Точнее... Я немного отодвигаю шторку, за которой прячусь, чтобы разглядеть. Ну точно: галстук отпущен, первые пуговицы рубашки расстёгнуты, а дорогой пиджак, рискуя измяться, перекинут через запястье руки, удобно обитающей в кармане брюк. Не могу представить, кем является этот гость сэру Максу, потому что не могу представить этого невозможно опрятного мистера в компании с таким разгильдяем. Невольно посмеиваюсь. Назвать гостя хозяина дома и моей тушки разгильдяем, вот тебе верх непослушания.
- Веселишься? - от неожиданности сердце ухает в пятки, отскакивает и застревает в горле. Почти ощущаю на себе ледяной взгляд. Не оборачиваясь вижу перед внутренним взором, как Макс аккуратно застёгивает рукава рубашки, бесстрастно изучая мою напряжённую спину - он всегда так делает, даже когда я к нему лицом стою. Только в таких случаях он смотрит в глаза, и тогда я понимаю, что ощущают олени перед несущимся на них грузовиком. - Не хочешь обернуться? Щенок.
Это имечко приводит меня в чувство. Макс довольно постоянен - он выделяет это название, почти никогда не включает его в вопросительные интонации. Собираю свои дрожащие потроха в кучу и оборачиваюсь, поднимаю на того глаза. Я уже уяснил, что такие как он не любят, когда на них бесстыже пялятся, неделя воздержания с использованием его дьявольского возбудителя очень доходчиво в меня это вдолбили. Но даже страх перед этим человеком и повторением пытки не могут искоренить некоторые фундаментальные привычки. Вот и сейчас стою и непонимающе пялюсь в ожидании продолжения фразы, вместо того, чтоб покорно смотреть в пол. Ветреная голова. На этот раз Максу хватило десяти секунд сверления меня глаза в глаза - обычно он ждёт дольше, когда я соображу, что провинился. Сейчас же меня хватают за волосы на макушке и с силой прикладывают лицом о подоконник. Мог бы и о колено, почувствовал бы, как хрустит мой нос, наверняка бы ему понравилось. Но запачкаться не желает, его величество педант. Рука оттягивает меня в сторону и швыряет на пол. Полулежу перед ним, вытираю рукавом кровоточащие нос и губу и смотрю перед собой - в стремительно разрастающуюся лужицу крови. Злюсь, бессильно кусаю разбитую губу и не поднимаю головы. Может, он тоже понимает, что просто страха не достаточно?
- Я собирался показать тебя гостю, - тем временем слова осыпаются на меня невесомыми искорками льдинок, - Но с разбитым лицом беседы у нас не получится.
Почему, интересно? Чуть не поднимаю на него взгляд, чтоб задать вопрос, но резко осекаюсь. Разбитый нос - не так страшно, как, например, рассечёная бровь. Этот невозможный тип придумает, как превратить процесс заживления в очередную пытку. В прошлый раз он зашивал меня пропитанной солью ниткой прямо на живую.
- Ему нравятся смазливые мальчики с разбитым лицом, - великодушно поясняет. От этого мудака сложно что-то скрыть, особенно когда так сильно стараешься не позволить дрожи в руках стать заметной. Тело успело привыкнуть к боли от этого человека - оно реагирует не зависимо от желаний его обитателя. Хуже всего, что Макс это прекрасно понимает - именно поэтому сейчас он стоит надо мной, а не уходит, завершив разговор. Наслаждается видом и сопутствующими эфектами.
- Тебе тоже нравятся мальчики с разбитым лицом? - взгляд не поднимаю, но и это - дерзость. Ненавижу это, иногда так сложно заставить невозможного себя хотябы просто не дерзить. Хозяин дома, похоже, ожидал этого, потому что я загривком ощутил его улыбку. Он так улыбается, только когда собирается сделать что-то невообразимое. Я съёжился - внутренне и немного физически, напрягаясь, приготовившись к ещё одной порции боли. Но её не последовало.
- А с другой стороны, кто я такой, чтоб лишать его вида, - не ответ на вопрос, но меня поднимают за ошейник, продев под него пальцы, и тащат вниз. Едва за ним поспеваю, хватаюсь за стены и шею, задыхаясь. Вот удивительно устроен человек - в полубессознательном состоянии я прекрасно осознаю, что если запачкаю его своей кровью, то я точно труп. А дерзить дерзю, как нехрен делать.
***</p>
Гостя зовут Григорий. Григорий Жуков, какой-то десятиюродный брат Максу. В этом правительстве всё не слава богу - я вспомнил, что они там какие-то большие шишки. Вот вам и ответ, откуда столько денег и власти. Всё это я узнаю, стоя в углу просторного зала-гостиной, где эти двое расположились в глубоких креслах. В какой-то момент Горький жестом подзывает кого-то с моей стороны. Я озираюсь, но понимаю, что тут я один. Сглатываю накопившуюся во рту кровь и тихо подхожу, встаю по правую руку от формального хозяина и не отсвечиваю.
- Презент. Купил его за копейки на окраине города. Художник, представляешь? И писарь, я видел его черновики, - задыхаюсь от возмущения, сцепляю и без того заботливо закреплённые за спиной наручниками руки в замок и отворачиваюсь в сторону. Не всем телом, конечно, даже почти не шевельнул головой. Но Макс это заметил, ещё бы он не заметил, он нарочно меня выводит. Больно я присмирел в последние полчаса для его любимого аттракциона ”Избей Стаса ни с хуя”. Но мои тетради! Мог бы догадаться, что раз притащили альбом, то прошерстили вообще весь сарай. Чёрт. Чёрт. Дерьмо.
- Сколько он у тебя? - вблизи голос гостя оказался низким, с намёком на простуженность - в прочем, взглядом цепляю на столе между ними пачку сигарет и всё встаёт на свои места. Замечаю его взгляд на себе - заинтересованный, с каким-то огоньком на дне зрачков. Я бы с уверенностью мог сказать, что его заинтересованность тянет у него в паху, но похоти и обычной для таких тем вульгарности нет. Покровительственно рассматривает, словно я уже безоговорочно его, стоит ему только сказать. Так лев смотрит на сломавшего ногу чьего-нибудь там зверёныша, забившегося к стене. Сглатываю и делаю вдох.
- Два месяца, уже третий пошёл, - голос Макса расслабленней, чем обычно, веселее, что ли. Но холод из него никуда не девается. Похоже, так он разговаривает с близкими ему людьми. Этот Григорий явно много для него значит, это не просто дальние братья. Друзья? Возможно, даже с раннего детства.
- Хочешь сказать, он до сих пор не обучен?
- Я им занимаюсь почти каждый день, - нехотя отзывается Максим. Похоже, даже постыдная правда между этими двоими не прикрывается ложью. Верно, друзья детства, какой ты проницательный, Стас, просто умничка. Тут я холодею - постыдная правда это я. Не кто-то другой, не обстоятельства или не свершившийся факт, а я, стоящий здесь как барышня на выданье и абсолютно беззащитный. Ох мамочки...
- За два месяца даже собака Павлова усвоила бы рефлексы, Макс, - он качает головой, словно бы осуждающе, но на его лице улыбка. Не холодная, как у хозяина дома, но предвкушающая. Хищная. У меня слабеют колени от предчувствия неприятностей, которые она может сулить, хочется спрятаться за кресло и зажмуриться.
Но я этого, конечно, не делаю. Только сердце колотится, разгоняя кровь, от чего та приливает к ушам и голове. Хочется судорожно вдохнуть, но я не могу позволить себе подобного рядом с ними. Делаю ещё один медленный незаметный вдох, который не помогает от зашедшегося в страхе сердца.
- Этот щенок, Гриш, не проводит логических связей между событиями, - ложь и провокация, всё я провожу. И сам ты щенок. Мысленно рычу это в его сторону, но большего себе не позволяю. - Собака Павлова проводила. Он как-то неделю ходил в поясе верности за то, что смотрит на меня, а не в пол. Понимаешь, как меня это взбесило, что я его не просто избил? А теперь угадай, за что у него разбит нос, - ладонь, обтянутая тонкой кожаной перчаткой, указывает на меня. Моргаю. Запоздало вспоминаю, что у меня правда разбит нос, даже заново ощущаю нахлынувшую боль и морщусь.
- Прям-таки за это? Без дополнительных отягчающих обстоятельств? - мужчина лукаво щурится на своего друга. Похоже, оба чертёнка стоят друг дружки. Эти их взаимные подколы, лёгкость в понимании друг друга. Неужели и этот садист? Боги, просто дайте мне уже высокую крышу, я сам сброшусь.