Пять. (2/2)
— Что, скажи мне, ты пытаешься сделать? Что ты творишь?! — Ванцзи не хотел кричать, правда не хотел кричать, но ни голос, ни тело больше не подчинялись ему. — А если бы я не успел?! Ты понимаешь, что своими выходками сломал бы себе шею?!
Взгляд Вэй Ина, старающегося смотреть куда угодно, но только не на гневающегося, сводящего над переносицей брови мужчину, мимолетом вспыхнул невнятным чахлым огнем, брови его дернулись, как дернулись и уголки лишь плотнее поджавшегося рта. Под нижними веками углубились темные печальные тени, прочерченные трещинками никак не должных появляться там в таком возрасте морщин…
Затем же юноша покорно опустил голову, занавесился волосами и, вцепившись неприкаянными пальцами в собственное синеющее запястье, на грани слышимости пробормотал:
— Прости… — После произнесенного слова мальчишка вновь примолк так, будто что-то позабыл и попытался это припомнить, но, не справившись, осунулся еще больше и, вконец растерявшись, заговорил отчего-то уже иначе, переходя на угасающий, слабо повязанный общей ниткой лепет: — Простите… я только… я просто… искал… смотрел… проверял я просто…
Ванцзи, не прекращая хмуриться, тем не менее капельку ослабил хватку и опустил руку ниже, позволяя мальчишке встать ногами на твердый пол, но воротника его отпускать не спешил, сжимая пальцы достаточно сильно, чтобы Вэй Ин никуда не смог удрать.
— И что же ты искал? — приподняв брови, чуть недоверчиво, раскатывая на языке неприятный вкус кислящего предчувствия, спросил он.
Вопрос был предсказуемым и как минимум логичным, но Вэй Ин, к удивлению мужчины, дернулся и сжался всем телом так, точно ему сообщили, что прямо сейчас поведут на отсекающий голову эшафот.
Вэй Ин неуверенно приподнял лицо, разобрать которое почти не получилось из-за успевших спутаться да поналипнуть волос, мельком заглянул в глаза, тут же уставившись обратно в пол. С вымученной неловкостью переступил с одной ноги на другую, потерзал еще немного стянутое в горсти запястье…
И уже затем, бегло обернувшись через плечо, так взволнованно и нервозно, точно они находились здесь не одни и кто-то невидимый, кто таился в той или в этой тени, мог его слова — опасные, очевидно, слова… — ненароком подслушать, нерешительно прохрипел:
— Этих… ну… монстров.
Ванцзи, мысленно чертыхнувшись, а внешне — гуще прежнего помрачнев, всё-таки разжал хватку, пристально за тем следя, но кое-как соглашаясь выпустить мальчишку из рук.
Посомневавшись и с трижды убедив себя, что ничего дурного не делает и позволить себе подобную малость может, прикоснулся кончиками пальцев к худенькому плечу, вдумчиво то обглаживая и снова и снова пытаясь бессмысленно доказать себе, что мальчишка этот оставался настоящим, дышащим, теплым, кровным…
Живым.
Не тем сумасшедшим привидением, что раскачивалось на его стульях, не тем почти Питером Пэном, что рассиживал на его подоконнике, беззаботно болтая струнками ног да со страшной меланхоличностью поглядывая вниз…
Не тем фантомным миражом, что преследовал его ночь из ночи во снах, подбрасывая картинки из якобы той прошлой жизни, которой нынешний Ванцзи совершенно не помнил, не понимал, никак не мог полноценно объять и объяснить…
Просто-напросто не.
Не знал он её.
Не знал.
— Вэй Ин… — на самом деле он не представлял, что должен был сказать, что собирался сказать, что сказать хотел: лишь сейчас, на переступившем три десятки жизненном году, в этот не ночной и не утренний час, Лань Ванцзи учился признавать, насколько же, оказывается, эти три понятия друг с другом разнились, в еще вчерашней его реальности переплетаясь в единый лживый, но тугой и неразрывный клубок.
Он не представлял.
Он просто хотел с этим юношей, с этим мальчиком, с этим нашедшим и нашедшимся призраком стертого прошлого хоть о чём-нибудь говорить…
Но на кухне, будто назло, оглушительно грохнуло свалившейся железной крышкой, со звонарным дребезгом покатившейся по полу, что-то зашипело с яростным ревом раненого дракона, в ноздри ударил сладковато-мускусный сплюнутый пар…
И Лань Чжаню потребовалось много, непростительно много времени, чтобы вспомнить, что перед этим всем, перед тем, как Вэй Ин устроил скачки с креслом и поиском этих проклятых… монстров, он успел поставить на огонь кастрюльку с нарезанным на скорую руку подкармливающим супом.
Супом, который сейчас, судя по всему, старательно и самозабвенно…
Выкипал.
✎﹏﹏</p>
— Меня зовут Лань Чжань.
Это прозвучало так неожиданно, что Вэй Ин, уплетающий за обе щеки горячий суп, наструганный из крупных кусочков овощей и куриного мяса, опустил ложку обратно в тарелку, едва уловимо вздрогнул и с неподдельным удивлением уставился на сидящего напротив мужчину. Разнолапый усик укропа, тайком и тишком наклеившийся юноше на подбородок, попытался было отвалиться, но в конечном итоге так и остался приставать к светлой коже, отчего в груди у внимательно наблюдающего мужчины разом потеплело, сделалось спокойнее, а уголки губ невольно поддернулись в тонкой слабой улыбке.
— Я знаю… — с набитым ртом пробормотал Вэй Ин, а уже затем, очевидно, спохватившись, самую толику смутился. Прикрыл, будто распахнутым веером, ладонями нижнюю половину лица и принялся старательно пережевывать понапичканные за щеки мясные куски, стремясь как можно скорее те проглотить. — Знаю, что тебя… вас… так зовут. Ты… вы… говорили.
Ванцзи вопросительно приподнял и изогнул бровь и, чуть склонив набок голову, с интересом посмотрел на своего не то невольника, не то гостя, не то кто бы только знал кого еще.
— Мне показалось, что ты не помнишь.
Сейчас, когда Вэй Ин больше не брыкался, не кусался, не кричал, не сходил с ума и не носился перепуганным зверенком из угла в угол, пытаясь одновременно спрятаться и отыскать путь к побегу — он всё сильнее, неизбежнее и неотвратимее очаровывал его.
Подвижный и забавный, искренний и необъяснимо родной, с не устающими меняться живыми гримасами и целой бездной удивляющих, увлекающих взглядов. Красивый, подобревший, с припухшими от укусов и горячей еды губами и с разливающимся от этой же еды переспелым румянцем на щеках. С невообразимо длинными струящимися прядями и заполненными просветлевшим мартовским дождем глазами. С несмело пробивающимися шальными улыбками, с насупленными или озорливо вскинутыми бровями, с перемазанным жиром от супа ртом и кончиком носа, с шаловливо и непоседливо носящимися над столом и тарелкой пальцами, с пушистым пучком трогательно прицепившегося к подбородку укропа.
Со всем этим Вэй Ин становился таким теплым, милым и своим, что Лань Чжань впервые за много-много лет ощущал себя в нужном месте. Ощущал себя…
Дома.
— Ах, нет… я помню!.. Я прекрасно помню вас и ваше имя… господин!..
Вэй Ин, проигнорировав лежащую рядом салфетку и утерев рот ребром ладони, издал многозначительный, но непонятный для Лань Чжаня звук, топчущийся где-то между хмыком и сокрушенным вздохом.
После, даже близко, вероятно, не представляя, что своим «господином» с чужим зашедшимся сердцем сделал, поглядел с сомнением на суповую миску, вздохнул гораздо отчетливее и, взяв ту в ладони да задумчиво с бока на бок покачав, прямо так выпил остатки плещущегося на донце бульона. Облизнулся, отодвинул от себя опустевшую посудину и, уныло постучав по столешнице кончиками пальцев, с робкой надеждой покосился в сторону оставшейся на плите кастрюли, черным по белому гадая, есть ли в той что-нибудь еще и возможно ли для него это «что-нибудь» получить.
Ванцзи, добродушно про себя усмехнувшись, без слов поднялся из-за стола, подхватил отодвинутую миску, попутно не сумев удержаться от соблазна провести приласкавшей ладонью по юношескому темечку, нежно проглядывающему из-под разросшихся буйным цветником волос.
Вэй Ин от его жеста ощутимо вспыхнул, зарделся уже совсем по-другому, мигом подтянул на стул ноги, уставился, опустив глаза, в застеленную нехитрой белой скатеркой столешницу, принимаясь прожигать ту переполошенным взглядом…
Но при этом, как бы ни смущался или хотя бы смущение свое ни рисовал, словно совсем невзначай ухватил возвратившегося к нему Лань Чжаня за цепко пойманную полу рубашки. Некрепко сжал ту в трех пальцах, несильно подергал и потеребил, а после, точно только теперь очнувшись и в полной мере осознав, что опять творил, поспешно отпустил, переместив кисть к губам да принявшись рассеянно покусывать проступающие белесые костяшки.
— Если и правда помнишь — тогда тем более не нужно «выкать», Вэй Ин. И стесняться моим именем пользоваться. Не надо «господина». Простого «Лань Чжань» более чем достаточно.
Вэй Ин не отвечал ему до тех пор, пока Ванцзи не уселся, предварительно поставив перед мальчишкой заново наполненную тарелку, обратно на стул…
И лишь после этого, глупой-глупой лисицей, которую добровольно и охотно кормили, а она всё думала, всё верила, будто продолжает таскать да без спросу воровать, потянувшись ко второй порции, порывисто кивнул, обозначая короткое «да».
На стене, отмеряя неумолимый бег отлетающего времени, глухо тикали старые секундные стрелки, безразлично встречающие начало пятого утра. Холодный сырой сквозняк, прокрадываясь сквозь узкие щели в не до конца завернутых рамах, бродил по кухне, смешивая запахи дикого и обжитого в пространном, волнующем, откупориваемом лишь по редким особенным часам флаконном букете.
Где-то там, на улице и внизу, отправляясь на последние предрассветные шабаши, завывали пронзительными скрипучими голосами переговаривающиеся черные кошки…
А здесь, за единственными на весь дом бессонными желтыми окнами, Вэй Ин, отнятый у темноты и поджидающих в той чудовищ, смущенно улыбался уголками порозовевших губ, уже даже не столько притрагиваясь к еде, сколько лишь пространно, игриво, заинтересованно водя по тарелочному ободку подушечками чутких прутиков-пальцев.
Здесь, за единственными на весь этот город согретыми светящимися окнами, впервые за долгую Лань Чжаневу жизнь стелился туманом мягкий и золотистый обволакивающий уют, укутывающий волшебной колыбельной из давным-давно позабывшихся детских снов.