Часть 5, где разуму сложно противостоять вере, но обходные манёвры он может придумывать бесконечно (2/2)

Время Лита благоволило им: ни слуги, ни солдаты Шроссе их не заметили. Но вот делать дела потомков напрямую Лит не обещал, и потому в конюшнях детей Эгмонта встретил восседавший на скамье нахохлившийся Роб и его товарищи, выглядевшие не более благодушно, чем днём.

Дик сглотнул, на мгновение теряясь из-за неодобрения на всех лицах, что он видел, и Роб воспользовался этим, чтобы его пожурить:

– А тану Айри вы зачем с собой привели, тан? Мы и без неё всё обмозгуем.

Как ни странно, это сомнение в его решениях помогло Дику собраться с духом: да, Роб всё так же оставался его старше, но он был сыном конюха и конюхом, а Дик – сыном герцога и герцогом, и, справедливо это или нет, к своим годам Дик уже отлично осознавал разницу в их положении.

– Я привёл сестру, потому что захотел, – отчеканил он, в упор глядя на Роба, и в этот раз голос почти не сорвался. – У неё больше прав быть тут, чем у тебя, Роб, потому что герцогиня Мирабелла – и для неё мать, а мы будем говорить именно о ней.

Роб, не ожидавший ещё такого тона от своего юного тана, быстро смешался.

– Да что о герцогине-то… – смущённо пробормотал он, теряя вид хозяина положения. – Нам бы с Дораком этим решить. Он ведь сам сюда полез, никто его к нам не звал, но теперь уж грешно будет отпустить.

Пальцы Айрис крепче вцепились в руку Дика.

– Если с ним что-то случится, что-то случится и с герцогиней! – тонко, но громко воскликнула она, не стесняясь использовать разговор брата и кузена с Дораком, который Дик ей пересказал. – Сейчас её обещали вернуть. Но кто это сделает, если мы убьём брата лжекардинала?

– Да вернут, как же… – сумрачно пробормотал Олли, закадычный друг Роба, стоявший рядом с ним. – Как тана Эгмонта вернули – цепью да шпагой.

У герцогини Окделл, у любой из герцогинь Окделл не было столь же впечатляющих регалий, которые могли привезти её семье после смерти. Дик и Айри переглянулись, представляя, как от матушки у них остаётся разве что эспера и потемневший брачный браслет. А может, только браслет, если эсперу враги их церкви уничтожат, испугавшись символа истинной веры.

– Женщин в Талиге не казнят, – твёрдо сказал Дик, вдруг вспомнив уроки ментора. – Потомок узурпатора и лжекардинал не посмеют это изменить, это закон их Франциска-захватчика. Мы должны ждать… если что случится, если герцогиню Мирабеллу заточат в темнице, Мэйси найдёт способ сообщить в Надор, Нэн всегда говорила, что она умная. Или кузену Налю сообщит граф Ларак. Но мы сами – мы сами не можем тронуть эра Габриэля. Иначе мы обречём герцогиню.

Роб, может, верил в законы Талига куда меньше, чем Ричард, да и сам-то Ричард точно не знал, насколько готов зайти никогда не виданный им Квентин Дорак в своей ненависти с Людям Чести (может, и очень далеко, раз матушка прокляла его ближайшего пособника). Но это было как встретить кабаниху с кабанятами – примета, сулившая несчастье, заставляющая отступить всех, кого не вела вперёд слишком важная причина.

И Ричард отступил, освобождая дорогу. Восстание было разбито; герцог Эгмонт погиб; истинный король Ракан так и остался в далёких землях, лишённый трона и многих своих союзников.

И убийство Габриэля Дорака, даже удайся оно, ничего бы в этом не изменило, только оставило бы Дика и его сестёр без последних осколков их прежнего мира.

– Мы ещё отомстим и вернём Талигойю, – сказала Айрис с уверенностью одиннадцатилетней девочки, никогда не выезжавшей из замка дальше окрестных деревень. – Но сейчас мы должны подождать.

Роб, может, и не верил в их убеждения. Но он, несмотря на молодость, понимал, как неудачно может закончиться предприятие, когда молодые герцог и герцогиня не только не согласны помочь, но и, скорее всего, будут мешать.

– Ну ладно, – тоже отступил он. – Мы подождём. Но попугать-то мы супостата можем?

Дик почувствовал себя победителем сражения, решающим, проявить ли милость к побеждённому или оставить его копить злобу за разгром.

Он догадывался, что с накопившейся злобой может во второй раз так легко и не справиться, тан он или не тан.

– Можете, – разрешил он. – Но только чтобы никто не умер.

Конюхи, кто хмурясь, кто ухмыляясь, закивали.

Принимая Мирабеллу с Эйвоном снова, Сильвестр было решил, что с возрастом его начали подводить глаза. Но нет – в руках герцогини действительно неведомо как покоились стихи Иссерциала, хотя запрещённая Эсператия смотрелась бы в них куда уместнее. Он решил счесть это добрым знаком: фанатичка Мирабелла сомневалась в себе и своей вере, а значит, направить её туда, куда хотел Сильвестр, было значительно проще.

– Я велел подготовить церковь, где служит священник, рукоположённый в Агарисе, – тем не менее почтительно произнёс он. Не стоило дразнить гусей понапрасну. – Хочу заверить: хоть я знаю о его истинной вере, никаких кар ему не последует. И, прежде чем вы спросите, я клянусь вам, что приложу все усилия, чтобы брак герцога Алвы с кем-то из ваших дочерей или вами самой не состоялся – мы благодарны вам за ваш жест и, если проклятие будет снято, найдём способ обойти и приказ.

«Тайные» эсператисты являлись иногда для Сильвестра поводом для головной боли, а иногда – для шуток, уж больно плохо они скрывались. Религиозных волнений в Талиге не случалось довольно давно; а с тех пор, как Фердинанд показал, что души не чает в молодой жене, исповедовавшей отнюдь не олларианство (и не более «тайно», чем остальные Люди Чести), кардинал вообще старался демонстрировать полную веротерпимость, просто храня записи о всех осмелевших священниках и мирянах, что полезли на свет, думая, что эта оттепель навсегда. Пригодится в будущем: рычагами давления Сильвестр никогда не разбрасывался. Если б не история с проклятьем, может быть, он бы уже устроил пару облав, чтобы приструнить остатки заговорщиков. Но сейчас радовался, что этого не сделал, потому что с натурами мистическими и религиозными было проще договариваться, когда они не считали, что их суеверия под угрозой. Сильвестр и абвениатство бы разрешил, если бы это успокоило Рокэ, но жрецов этой религии слишком давно никто не видел, чтобы сейчас быстро удалось сыскать такого, кто разубедил бы Рокэ в силе проклятий, раз уж Академия с этим не справилась. Да и герцогиня Окделл наверняка бы оскорбилась, и этот путь к решению проблемы оказался бы закрыт. А ссориться с ней сейчас Сильвестр хотел не больше, чем видеть кого-то из её рода герцогиней Алва.

Сильвестр иногда очень уставал от людей, верящих в незримое и бездоказательно, словно это они, а не он, носили духовные сан.

– Я проследую туда, куда скажете, – величественно произнесла герцогиня. – Но после того, как мы договоримся о том, какая именно судьба ждёт Надор.

Кардинал улыбнулся уголками губ, хотя внутренне восторжествовал: вот теперь она заговорила на его языке, и он знал, он знал, что любых святош можно купить. Подождав, пока задохнувшийся от ужаса Ларак что-то пролепечет кузине, а та сделает вид, что ничего не слышала, Сильвестр практически кротко заметил:

– Я слушаю вас, герцогиня.

Их взгляды скрестились: это его смирение Мирабеллу не обмануло.

– Никаких налогов для Надора, – сделала первый выпад она.

– Ну что вы, – бархатно рассмеялся он. – Тогда восстанет не только Эпинэ, но и половина других провинций. Корона не может демонстрировать такую слабость, – он ненадолго замолчал. Потом продолжил: – Но корона способна демонстрировать милосердие. Двойной налог до первого совершеннолетия герцога Ричарда. После он может быть понижен для обычных, при условии, что Надор всё это время будет лоялен.

Судя по виду, Мирабелла понимала, насколько щедрое это предложение. К тому же, он устыдил её, напомнив о соратниках по бунту, за которых она не попросила.

– Двойной налог, – медленно согласилась она. – Для Надора и для Эпинэ.

– Герцог Анри-Гийом уж точно не лоялен, и я не буду оскорблять его седины, предполагая, что он изменится, – хладнокровно возразил Сильвестр. – Но я могу пойти навстречу… если Надор заплатит выкуп за восстание. В объёме годового налога герцогства.

Герцогства, не всей провинции. Это было посильно.

– Не единовременно, – строго заметила Мирабелла.

– До первого совершеннолетия герцога Ричарда, – кивнул Сильвестр. – И учтите, налоги в Эпинэ тоже будут зависеть от его поведения.

Она обожгла его взглядом, словно он не проявлял щедрость, затмевавшую щедрость анаксов из легенд. Но Люди Чести никогда не могли умерить гордыню.

– Ваши солдаты покинут мой замок, – требовательно продолжила Мирабелла.

– Но будут регулярно навещать Надор, буде кто-то решит, что зачин нового бунта – хорошая мысль, – не скрывая улыбки, ответил Сильвестр. И воздел палец: – Об Эпинэ не просите. Им в надзор назначен Альбин Маран, и это и так слишком мягко, учитывая, что нынешний маркиз Эр-При укрылся в Агарисе.

Мирабелла неохотно наклонила голову.

– Вы вернёте нам книги и ценности, вывезенные после смерти моего супруга, – тихо сказала она.

– Безусловно, – не стал спорить Сильвестр. – Я отправлю обозы, как только вы выполните свою часть уговора этой ночью.

Он думал, что это всё, но, кажется, герцогиня чтила священное число, даже если ненавидела абвениатскую ересь.

– Надор может прийти в упадок, после того, как лучшие из лучших остались в Ренквахе, – со скальной незыблемостью провозгласила она. – И тогда налоги и выкуп всё равно станут для нас непомерными. Вы поможете нам со строительством мануфактур по добыче руду и по обработке шерсти… и мы оплатим их и труд тех, кто будет там работать, из прибыли, которую они принесут.

Сильвестр едва не вскинул брови в изумлении: надо же, откуда что взялось! А он-то думал, Надор и слов таких не знает. Не иначе, как верная гвардия подсмотрела у соседей. Кстати о соседях…

– Я сведу вас с моим драгоценным другом, тессорием Леопольдом Манриком, – лукаво прищурился он; и был вознаграждён гримасой на породистом лице. – Тессорий лучше меня знает, как осуществить то, что вы просите, в суровых северных условиях. Но я согласен. Агний, – обратился он к секретарю, с широко раскрытыми глазами замершему у двери. – Запишите сказанное и принесите на подпись. Надеюсь, после этого мы сможем ехать, или вы хотите поторговаться ещё?

– Никакой больше торговли, – Мирабелле было явно неприятно само слово, и Сильвестр мог только на эту тему позлорадствовать. Не он же продавал своё прощение.

Агний, надо отдать ему должное, справился со скоростью, с какой справились бы немногие. Изящность формулировок иногда оставляла желать, но суть он ухватил верно, и герцогиня поставила свою подпись вслед за Сильвестром, не став требовать таких мелочей, как большая королевская печать. Она хотя бы понимала, как много значит росчерк кардинальского пера.

Рокэ успел потерять всё терпение без остатка, когда они наконец объявились в церкви, но внушения Сильвестра о том, что стоит говорить и делать сегодня, ещё действовали, похоже, потому что он замолчал всего после пары фраз о том, что присутствующих только за смертью посылать.

Бледный священник, чьего имени Сильвестр честно запоминать не стал, поскольку оно теперь и так упоминалось в пухлой пачке донесений, долго бормотал молитвы на мёртвом языке над коленопреклонённой Мирабеллой. По крайней мере, у него был приятный убаюкивающий голос, и после часа бормотания лицо герцогини выглядело гораздо спокойнее, чем до него; даже если священник постепенно начал хрипнуть. И закончил он ровно к полуночи, как и велел ему накануне Сильвестр, который, конечно, как раз знал про время Лита и рассудил, что никакой якобы многозначительный момент для Рокэ сейчас не лишний.

Герцогиня повернулась, вставая на ноги (Ларак, от которого была хоть какая-то польза, её поддержал), и Рокэ, благослови Леворукий иногда осенявшую его понятливость, преклонил колени взамен. Должно быть, душа Мирабеллы вся запела от такого их положения.

– Герцог Алва, – торжественно начала она. – Пусть преступления вашего рода перед родом Окделл велики, не мне быть им судьёй: эта власть принадлежит лишь Создателю. Я отрекаюсь от любых проклятий, которыми вольно или невольно связала вас, и возвращаю вам вашу свободу. Воспользуйтесь ей с мудростью.

Сильвестр закатил глаза от слов, в которые герцогиня облекла своё прощение, но возрадовался тому, что дело наконец было сделано.

…Не сразу до него дошло, что что-то не так.

Все участники оставались в тех же позах и равно жадно ожидали чего-то, но этого чего-то всё никак не происходило. И это отдавало странностью: Сильвестр сам оплатил услуги людей, который должны были затрезвонить в колокола после речи Мирабеллы.

Но тишина разливалась в церкви, и чем дольше это происходило, тем явственней проступало разочарование на лицах кэналлийского герцога и надорской герцогини. Сильвестр кусал губы: он отправит всех пренебрегших своими обязанностями в Багерлее, да; но сейчас он повлиять на происходящее не мог.

Рокэ наконец искривил рот в том, что близко не походило на улыбку.

– На этот раз вас не услышали, герцогиня, – сказал он, глядя в глаза Мирабелле. – Проклятие нерушимо.

– Нерушимо, – эхом ответила она, и, удивительно, только сейчас ноги у неё подкосились, и Лараку пришлось подхватывать её, чтобы не упала.

Сильвестр выступил вперёд, чтобы эта сцена не стала ещё хуже, чем уже была.

Когда после всех его распоряжений надорцев увезли, церковь закрыли, а священника настоятельно проводили домой, Рокэ Алва наконец соизволил обратиться и к нему.

– Вы всё-таки оказались не правы, Квентин, – с убийственным спокойствием заметил он. – Я, впрочем, не сомневался, но из уважения к вам дал вам шанс. Теперь будем действовать так, как предложил я.

Картины будущего без Алвы у трона (а потом, может статься, и на троне) и не во власти в Кэналлоа пронеслись перед внутренним оком Сильвестра, одна другой отвратительнее, и оборвались яркой вспышкой, в которой выступило одно слово.

– Подождите, – вцепился он в это слово так, как не цеплялись даже Раканы, породившие сей феномен. – Мы не использовали последнее средство. Если не сработает оно – я отпущу вас, Рокэ, отпущу, но позвольте мне сперва попробовать…

Алва приподнял бровь, всем видом излучая холодное недоумение:

– Какое средство, Квентин? Если проклятие не снимается, я бессилен выполнить приказ Фердинанда и жениться на одной из герцогинь Окделл. А своим краем я за нарушение приказа расплачиваться не буду.

– Нет, нет, – мысли Сильвестра метались, но потёртая обложка томика любимых стихов Дженнифер Рокслей их не покидала. – Вы передавали мне слова Фердинанда в точности, и он ничего не говорил о герцогинях, только о роде Окделл. Иссерциал. У нас остался Иссерциал.