IV. Рубикон (1/2)
В полях порхая и кружась,
Как был я счастлив в блеске дня,
Пока любви прекрасный князь
Не кинул взора на меня.
Мне в кудри лилии он вплел,
Украсил розами чело,
В свои сады меня повел,
Где столько тайных нег цвело.
Восторг мой Феб воспламенил
И, упоенный, стал я петь...
А он меж тем меня пленил,
Раскинув шелковую сеть.
Мой князь со мной играет зло.
Когда пою я перед ним,
Он расправляет мне крыло
И рабством тешится моим.
У. Блейк. Song</p>
Как только Бет покинула пустующий дом, она почувствовала себя на подъеме. Мелькнула мысль, что ей не особо сильно хотелось больше возвращаться в этот дом, не оформившись ни в какое определенное намерение. Она благодарила судьбу за то, что чемпионат США начинался так скоро после отъезда Гарри, потому что это позволило ей не впадать в пагубное уныние и не менее пагубные зависимости, а отправиться на покорение новых вершин.
Первый день турнира она отметила несколькими Гибсонами в баре. Игралось легко, предстоящая встреча с Уоттсом не страшила, Бет видела, как он пытался вывести ее из равновесия своими полушутками-полузамечаниями. Правда и она стала смотреть на него чуть иначе, в первый раз, когда они увиделись, она, конечно, была еще довольно юна и во всех смыслах куда менее опытна, но связь с Гарри распалила ее любопытство в отношении к мужчинам и Бет не могла удержаться от того, чтобы поглядывать на Бенни задаваясь вопросом каков он в сексе.
Отчасти она хотела проверить теорию о том, что стиль игры мужчин совпадает с их темпераментом в постели. Бенни в этом ключе выглядел заманчиво, он по праву считался лучшим шахматистом США. Бет надеялась вскоре это исправить, конечно, но признавала, что он был ей интересен в отрыве от шахмат. После не очень уверенного в себе Гарри ей хотелось попробовать кого-то, кто заставил бы ее почувствовать себя робкой и неопытной и Бенни отлично подходил на эту роль. Его шутки в ее сторону только подстегивали ее в этом желании, походя больше на затянувшуюся прелюдию.
Она проиграла ему в быстрые шахматы перед решающей игрой и это чуть было не выбило ее из колеи. Она злилась, металась по комнате общежития как бешеная тигрица, закусывая губы почти до крови.
“Когда она злится, она может быть опасной” - сказал один из товарищей Боргова про нее тогда в лифте. - “Как и все женщины”, - усмехнувшись добавил другой.
Бет вдруг поняла, что русские были правы. Теперь она куда опаснее, чем была до сегодняшнего дня. Уоттс унизил ее на глазах у других и она жаждала реванша.
Она разгромила его меньше чем за тридцать ходов. Она старалась не показывать своего злорадства, но Бенни понял все без слов. Победа оказалось приятной, но не столь желанной, как ей представлялось раньше. Ее настоящая цель, к которой она стремилась, вернее даже ее портрет на обложке, лежал у Бет на тумбочке возле кровати.
Когда Бенни предложил поехать к нему, она заколебалась, но потом вспомнила пустой гнетущий дом, полный вещей Альмы и еще хранящий воспоминания о компании Гарри, и в ней проснулась мрачная решимость. Да и от планов проверить свою теорию она пока не отказывалась. Хотя Бенни, очевидно, обладал достаточной проницательностью, чтобы понять часть ее намерений и не упустил возможности подколоть ее, сказав не рассчитывать на секс.
Бет не обиделась. Она знала, что этот раунд был за ней.
***</p>
Василий Боргов шел по коридору Московского шахматного клуба, куда традиционно приезжал минимум раз в месяц, провести какие-то мероприятия, посетить уважаемых людей, обсудить новости и даже выстроить стратегию перед важными и не очень соревнованиями. Ежемесячные поездки в Москву, в отличие от международных соревнований, он совершал один, без жены и сына. Людмила, конечно, была не в восторге от этого, но он смог убедить ее в том, что эти поездки носят сугубо деловой характер и времени на семью у него там совершенно не бывает. В качестве компенсации за свое вынужденное отсутствие в ее жизни он, обычно, отделывался каким-то подарком, которые партийные чины частенько передавали ему с просьбой “передать его уважаемой супруге”, выражая сожаление, что она вновь не смогла присоединиться к ним за ужином. Василий кивал и улыбался, говоря про то, как Людмила привязана к дому и сыну, который никак не может часто отлучаться из города, чтобы не пропускать занятия хоккеем и музыкой. Из этого всего он был уверен только в занятиях сына, остальное же он сам себе додумал, чтобы совесть не слишком сильно беспокоила его.
Сегодня был последний день его командировки и никаких официальных мероприятий у него больше не планировалось. Размышляя, за какой из новых, взятых у коллег книг, провести сегодняшний вечер, двигаясь к выходу из здания, он завернул в крыло с аудиториями, предназначенными для лекций и, проходя мимо одной из них, остановился как вкопанный. Он до последнего надеялся, что ему послышалось, что это просто какое-то схожее сочетание букв прозвучало из переполненной аудитории, где стоял маленький, довольно невзрачный радиоприемник. Из-за двери доносились взволнованные перешептывания мужчин в костюмах и рубашках и нескольких женщин в сероватых блузках и строгих юбках-карандаш. Он напрягся, на мгновение сжал кулаки и сразу же расслабил, одернув себя.
В аудиторию он вошел уже спокойным, тронул кого-то из знакомых за плечо, им оказался Лаев. Тот повернулся к Василию полубоком и усмехнулся.
- Ты еще не слышал новость?
- Новость?
- Ну да, ты думаешь, почему мы все тут собрались.
- Я услышал только конец.
- Ну тогда тебе должно было этого хватить, чтобы узнать с кем ты будешь играть в Москве.
- Может прекратишь юлить?
- Может и прекращу, - пожал плечами Лаев. - Вот мы и докатились, Вася, теперь конкуренцию нам составляют маленькие девочки.
- Ну насчет маленькой, я бы, конечно, поспорил, - сказал кто-то слева от него, совершенно некстати вмешавшись в их разговор. - Ей уже девятнадцать, посмотри на нашего Георгия.
- Георгия тренировали мы, - высокомерно хмыкнул Лаев. - А кто она? Сирота казанская?
- Замолчи, Женя, - неожиданно для себя одернул Лаева Боргов.
Тот уставился на него непонимающим взглядом снизу вверх. Губы Боргова были сурово сжаты, он смотрел на Лаева совершенно чужим взглядом, выражающим что-то очень близкое к презрению. Лаев уже открыл рот, чтобы добавить что-то едкое, но тут вмешалось провидение в виде вечно неунывающего Лученко, который избавил двух уважаемых чемпионов он назревающей драки и разборки в КГБ, а весь остальной клуб от пересудов по ее поводу на ближайший месяц.
- Вася! Как я рад тебя видеть! - Лученко лучился радостью, аккурат под стать своей фамилии. - Ты уже слышал новость?
- Здравствуй, Лев, - Боргов все еще был немного зол, но давно заметил, что невозможно было долго злиться в присутствии Лученко, поэтому говорил с ним куда спокойнее, чем если бы его вынудили продолжить разговор с Лаевым. – Вот как раз пытаюсь дождаться, когда мне кто-нибудь ее расскажет.
- О, ну это я всегда пожалуйста, - Лев поправил очки и с нескрываемым удовольствием выпалил. - Хармон выиграла чемпионат США! Ты представляешь, Вася? Она приедет в Москву! Мы будем играть с ней в Москве!
- Чему ты так радуешься, Лев? - спросил Лаев чуть раздраженно.
Они были достаточно давно и близко знакомы, чтобы называть друг-друга на “ты”, но из уважения к почтенному возрасту Лученко, Лаев, да и никто другой, не мог позволить себе называть его Лёвой. Хотя было очевидно, что сам Лученко на это нисколько не обидится.
- Ну как! - Лученко радовался так искренне, будто бы сам только что выиграл чемпионат США, ну или по меньшей мере, чемпионат какой-нибудь отдельно взятой союзной республики. - Это же что-то совершенно новое! Такая молодая девушка, чемпион США, такой восхитительный стиль игры! Я смотрю и вижу ранние партии Морфи и как ни странно, - он игриво пихнул Боргова локтем. - Узнаю Васин в стиль в очень далекой молодости. Я уже жду-не-дождусь, когда смогу оказаться с ней за доской, да и я бы с удовольствием взглянул как Василий будет противостоять такому стилю. Во всех смыслах этого слова! - он активно себе жестикулировал, не в силах спокойно стоять на месте от волнения. - Вася, разве тебе не интересно?
Лученко заглянул ему в глаза снизу вверх. Боргов смотрел прямо, почти не видящими глазами, о чем-то задумавшись, поэтому не сразу понял, что последние слова Лученко были обращены к нему. Поэтому вместо него ответил Лаев.
- Вася уже играл с ней в Мехико, - он улыбнулся чуть ехидно. - И как я помню, это была не самая сложная его игра. Сколько ходов тебе потребовалось, чтобы загнать ее в угол, Вася?
- Она растет, - сказал Боргов, проигнорировав последний, издевательский вопрос Лаева. - В Мехико она была одной из лучших, но ей не хватало… - он задумался, пытаясь облечь эмоции в слова. - Терпения. Она…
- Видите, Володя, - Лученко обратился к Лаеву, потрепав его по плечу. - Все не так однозначно. Лично я заинтригован и жду не дождусь чемпионата.
- Василий просто джентльмен, - улыбнулся Лаев, в свою очередь положив руку на плечо Боргову так дружелюбно, будто бы минуту назад они не готовы были дать друг другу по лицу. - Не может плохо отзываться о женщинах.
- К слову, Владимир, - Боргов холодно улыбнулся Лаеву. - Вам тоже предстоит с ней сыграть. Как вы думаете, ваша самооценка не сильно пострадает, если “маленькая американская девочка” вас опередит?
Василий не без удовольствия отметил, как лицо Лаева начало наливаться кровью. Не успел он насладиться зрелищем. как вновь вмешался вечный громоотвод Лученко.
- Вася, ты появился очень кстати, я как-раз хотел украсть тебя этим вечером. Надеюсь Владимир не возражает, если мы с Василием вас покинем?
“Хотел бы я посмотреть, как он возразит” - подумал Боргов, равнодушно глядя на Лаева, который был почти на голову ниже его и гораздо уже в плечах.
Лаев улыбнулся одними губами и почти незаметно кивнул. Боргова не обманула эта улыбка, но он был рад избавиться от общества Лаева в пользу общества Лученко, который, в отличие от Василия, жил в Москве и по которому он действительно скучал.
- Кто я такой, чтобы что-то возражать чемпиону, - все с той же улыбкой сказал Лаев и Боргов снова почувствовал, как у него зачесался правый кулак.
- Вот и славно! - Лученко не придал значения интонациям в голосе Лаева и слегка хлопнул Василия по плечу, увлекая за собой в сторону выхода из аудитории.
Когда за ними закрывалась дверь, последнее, что услышал Василий была эта злополучная фамилия. Хармон. Снова эта Хармон.
***</p>
Бет поняла, что ей нравится Нью-Йорк ещё ещё глядя на него из окна автомобиля Бенни. Она еще не была влюблена в этот город, но определенно была увлечена.
Отрезвило ее скромное жилище Бенни и надувной матрас на полу. Она была возмущена до глубины души, но из принципа решила этого не показывать, понимая, что и это была маленькая месть Бенни за Лас Вегас.
Снова между ними постоянно звучала фамилия русского. Прозвучавший еще в Лас Вегасе вопрос Бенни “Что ты будешь делать с Борговым?” для нее имел ответ в одно слово - побеждать. Бенни же имел много что сказать по этому поводу. Там же, в Вегасе, когда он сказал, что с ним не поступали так жестоко уже много лет, подразумевая свой разгромный проигрыш в 30 ходов, и она спросила раньше, чем сама себя одернула:
- Даже Боргов?
И получила мрачное удовлетворение, услышав утвердительный ответ.
В один из вечеров, когда к ним пришли Векслер, Левертов и Клео, Бет, наконец, получила отличную возможность отомстить Бенни за быстрые шахматы в Вегасе, неудобный надувной матрас и успрямое желание не замечать ее как женщину. Ее неприятно резанули слова Клео о том, что она тоже была в какой-то мере увлечена Бенни и как поняла сама Бет, у нее процесс его соблазнения проходил более успешно. Бет завидовала той легкости, с которой Клео ведет себя с мужчинами и тому, что ей совсем не нужно было играть в шахматы на уровне международных гроссмейстеров, чтобы быть интересной для противоположного пола. Она злилась сама на себя за эту зависть и она подстегнула ее на новое пари против Бенни и двух остальных парней в быстрых шахматах. А русские правильно заметили, когда она злилась, она могла быть опасной.
Бет трижды отбила все проигранные Бенни в Лас Вегасе деньги и в целом считала себя отомщенной. Клео хлопала в ладоши и смеялась хрустальным звенящим смехом. Бет это одновременно и раздражало и заставляло смущенно краснеть.
Клео много говорила про Париж, что только усилило желание Бет оказаться там. Она попыталась взять с Клео слово, что они увидятся в Париже, но та лишь игриво ответила “кто знает где я буду через две недели” и засмеялась. Пожалуй, она бы смогла составить довольно интересную пару Бенни. Они оба были столь самоуверенны, что кажется, созданы друг для друга. Но Бенни, вопреки теории Бет, даже не смотрел на девушку и Бет снова подумала, что надо будет, пожалуй, спросить его о том, что их связывало или не связывало с довольно эффектной Клео.
Уже через пару часов, когда ребята ушли, а они с Бенни неожиданно оказались в одной постели, она узнала ответ на свой вопрос, как обычно, не спрашивая.
- Так вот как это должно быть, - сказала она себе под нос, умиротворенно улыбаясь. И не услышав подтверждения из-за спины переспросила - Алло.
- Тебе следует сыграть сицилианскую.
- Что? - ей показалось, что она ослышалась.
- В игре с Борговым тебе надо играть сицилианскую.
- Почему? - на автомате спросила она. - Он ведь мастер в этом.
- Да, но и ты тоже. Тебе в ней будет комфортнее всего. Парадоксально, Бенни знал как ей будет комфортнее всего в игре против Боргова, но не понимал, что после того, что между ними только что случилось, она не хотела говорить о шахматах. - Всегда гни свою линию и не мирись с его.
Бет хотела сказать что-то о том, что эмпатия Бенни не сильно выше, чем у прикроватной тумбочки и то, что Этот Чертов Русский в очередной раз всплывает у нее в разговоре сразу после секса, но вместо этого сказала просто:
- Спасибо. - яда в ее голосе хватило бы, чтобы потравить всех крыс в квартире Бенни. - Что нибудь еще?
- И еще, на крупных турнирах никогда не говорят “шах”.
Даже сейчас, он нашел способ показать свое превосходство. Бет на секунду поверила, что не выдержит и в благодарность даст ему по лицу.
- Ты серьезно?
- Да, - ответил он, не заметив иронии в ее голосе. - И королей не кладут.
- Я имею ввиду, ты серьезно сейчас об этом думаешь?
От обиды у нее защемило в горле. Раньше, чем он успел ответить, она выдавила из себя: “Спокойной ночи, Бенни” и накрылась с головой одеялом, твердо решив не поворачиваться к нему лицом, чтобы он не дай бог не увидел как обиженно дрожат ее губы и как часто она моргает, пытаясь скрыть обиду.
Бенни, кажется, понял, что перегнул палку, но не счел нужным сказать что-нибудь еще, кроме: “И тебе”. Она понимала, что он все еще мстил ей, за шахматы, за свою слабость, утраченный титул и авторитет. Мстил единственным способом, который ему оставался и против которого у нее никогда не было защиты.
Бет засыпала, стараясь невзначай не шмыгнуть предательски полным слез носом, смотря в одну точку в темноте перед собой. Она могла играть так, чтобы почти никогда не терпеть поражений на доске. Она стремилась к тому, чтобы играть так, чтобы поражений не было вовсе, но несколько минут назад она с невыносимой горечью осознала, что несмотря на все ее победы в шахматах, она никогда не сможет быть настолько же хороша в том, чтобы не терпеть поражений в любви.