Часть 11. Отдай свою боль пескам... (1/2)
Хосок больше ничего не говорит, не шевелится, кажется, даже не дышит. Он ждал ответа сразу же, после того, как замолчал. Он же видел в глазах Мина взаимные чувства. Видел! Или нет?..
Пять секунд, десять минут, час. Время тянется томительно долго. Из-за отсутствия звуков на открытой площади внутреннего двора мечети, словно они в абсолютном вакууме, кажется, что это время совсем застыло. Возможно, надо что-то добавить, объяснить, уточнить, но у Чона будто слов не осталось.
— Нам пора уходить, — выдавливает он из себя, поднимаясь с колен.
Юнги безжизненной куклой встаёт на ноги. Глаза жжёт от нескончаемых слёз, в горле пересохло, тело затекло. Он послушно идёт за альфой в машину. Молча усаживается, на автомате пристёгивается и прикрывает отёкшие веки.
Хосок любит…
Уже много лет любит его…
Всю дорогу домой Мин то ли дремлет, то ли прибывает на грани сознания. Не открывает глаза, не разговаривает, поверхностно дышит.
Когда они подъезжают к отелю, небо на востоке уже начинает светлеть.
— Тебе надо поспать, — хриплым голосом говорит Чон. — А мне — съездить по делам в Медину.
Слова о том, что Хосок уезжает, будто отрезвляют Юнги. Его тело тут же захлёстывает волной паники. Он резко разворачивается к Чону и с надрывом шепчет:
— Пожалуйста, Сок-а, не оставляй меня…
— Мне надо! — упрямо отвечает альфа, глядя перед собой. — Я вернусь через два часа.
— Нет, нет, я прошу тебя, — голос Мина дрожит. Если Чон уедет — Юнги его потеряет. Он цепляется дрожащими пальцами за рукав его гондуры и, не пытаясь скрыть отчаянье, снова просит: — Не уходи, останься со мной, Сок-а. Ты мне очень нужен сейчас!
В Хосоке словно что-то ломается. Он переводит на Мина уставший взгляд и застывает от того, как много в глазах его любимого человека тоски и боли.
— Я вернусь через пару часов, — снова произносит он.
— Сок-а, я не говорю тебе «нет», — быстро-быстро шепчет Юнги, страшась, не успеть сказать. — Но и другого ответа у меня для тебя пока нет. Прошу, не уезжай, останься со мной. Ты так сильно нужен мне, что даже дышать больно.
Чон хотел сбежать. Просто уехать на пару часов, чтобы проветрить голову. Чтобы успокоиться, чтобы перестало так болезненно щемить в груди. Но глядя в заплаканные глаза Мина, он сдается, снова сдаётся. Он понимает, что рядом с Юнги будет ещё больнее, что потом будет невозможно его отпустить, но он глушит двигатель и, выбравшись из машины, открывает дверь со стороны Мина. Наплевав на правила поведения в общественном месте — всё равно на пустой в предрассветный час стоянке никого нет — протягивает тому руку. Юнги крепко хватается за неё двумя руками, ноги не держат его, и он, выйдя из автомобиля, устало прислоняется лбом к плечу альфы.
— Не уходи, — опять еле слышно просит он.
— Я не уйду, — успокаивает его Хосок, нежно целуя в лоб. — Аллах, ты весь горишь! — с волнением в голосе говорит он. Только пару мгновений для принятия решения, и он подхватывает обессиленное тело Мина на руки и быстро идёт ко входу в отель.
— Ты тогда ушёл, — продолжает шептать Юнги, уткнувшись носом в его шею, — а я чуть не умер без тебя. Я хотел умереть. Так сильно ненавидел тебя и так отчаянно рвался в твои руки.
Чон понимает, что Мин бредит. Пять лет назад тот сам сбежал от Хосока. Он толком не вслушивается в его слова, не ищет в них противоречий. Всё, что его волнует сейчас, — это состояние Юнги. Они так долго сидели на каменном полу во внутреннем дворе мечети. О чём он думал?! Его мальчик такой хрупкий, такой ранимый!
Он поспешно вносит его в свой номер, укладывает на кровать и включает лампу на прикроватной тумбочке.
— Посмотри на меня, mahbubi, — зовёт Чон. — У тебя жар. Я сейчас вызову врача, а потом помогу тебе переодеться.
— Сок-а, — останавливает его Мин, не открывая глаз, и, крепко цепляясь за его руку, тянет обратно на кровать. — Мне не нужен врач. Я не болен.
— Как не болен? — берёт его лицо в ладони Хосок, нежно гладит пылающий лоб, горячую шею. — У тебя температура!
— Нет, такое бывает, — качает головой Юнги, прижимаясь щекой к его руке.
— Я всё равно вызову врача, — порывается встать Чон.
— Помоги, — просит Мин, усаживаясь. И когда Хосок подкладывает ему под спину подушки, тянется к пуговицам на гондуре и начинает их расстёгивать дрожащими непослушными пальцами.
Чон, уверенный, что тому просто воздуха не хватает, помогает с пуговицами у ворота, но Юнги расстёгивает их до пояса и распахивает полы.
Хосока самого бросает в жар, когда он видит с левой стороны груди Мина огромную гематому тёмно-синего, почти чёрного цвета.
— Что это? — шокировано шепчет он, пытаясь проанализировать и понять, где и когда мог удариться Юнги. Или его кто-то ударил?! — Что?
— Это ответ омеги, — говорит Мин, поднимая руку Чона и прикладывая к своей груди. И только теперь, ощущая под кончиками пальцев ритмичную пульсацию, Хосок понимает, что это не синяк.
— Это моя метка? — хрипло спрашивает он, с восхищением разглядывая ажурный рисунок, оплетающий плечо и левый сосок.
Юнги молча кивает, когда Чон на мгновение поднимает на него завороженный взгляд и снова опускает глаза, натыкаясь ими на небольшой продолговатый шрам под соском.
— Это, когда… когда я случайно задел тебя мечом?
Мин снова кивает. Метка зудит, кровь в воспалённых венах болезненно несётся в такт с ударами сердца.
— Почему она такая? — не отрывая взгляд от чернильного рисунка, спрашивает Хосок.
— Она всегда такая, когда омега скулит внутри меня и просится к тебе, — хмурится Юнги.
— Тебе больно, да?
— Больно.
— Я ведь могу как-то помочь, правильно? Это же я её поставил! Прости, я ничего не знаю об этом! — обречённо выдыхает он.
— Ты можешь,.. — соглашается Юнги, — ты можешь обновить её и зализать укус. Но… не надо этого делать, пожалуйста, это всё только усложнит.
— Хорошо, ладно я понял, — зарывается руками в волосы Чон, — но у тебя жар, я должен что-то сделать.
Хосок быстро избавляется от гондуры и изара. Натягивает пижамные штаны и помогает Мину переодеться в свою сорочку.
— Просто останься со мной, пожалуйста, — когда альфа начинает обтирать его лицо влажным полотенцем, шепчет Юнги. — Она боится, что ты уйдешь. Ей надо успокоиться.
— А ты? Ты не боишься этого? — с болью в голосе спрашивает тот.
— Очень, — кивает Мин, прижимаясь к его лбу своим.
Чон обречённо смотрит в его глаза. Омега говорит ему «да». Но она ничего не решает! Это какой-то абсурд, вынос его и так уже поехавшего мозга! А альфа, сука, держит себя в руках. Альфе он не нужен!
— Сок-а, ты мне очень нужен. Мне, Мин Юнги, — еле слышно произносит он, словно читая мысли Хосока, и слегка касается его губ кончиками пальцев. — Но прежде, чем я дам ответ, я должен тебе кое-что рассказать…
— Mahbubi, я люблю тебя, — отвечает Чон, целуя дрожащие пальцы Юнги. — Всё, что было в твоём прошлом, не имеет для меня никакого значения!
— Но имеет для меня! — восклицает Мин.
— Хорошо, ты расскажешь мне позже. А сейчас ты должен немного поспать, договорились? — укладывается Хосок рядом с ним.
— Ты ведь не уйдёшь? — с огромной надеждой в глазах смотрит на него Юнги.
— Я останусь с тобой, пока ты сам не попросишь меня уйти, — обещает Чон, накрывая их обоих одеялом и крепко прижимая того к груди. — Спи, любимый. Я буду рядом.
Мин зарывается носом в горячую шею альфы и, чувствуя, как его тело и душа снова наполняются спокойствием и безмятежностью, блаженно выдыхает.
Хосок его любит…
Хосок не уйдёт…
Хосок останется с ним…
Пока не узнает…
***</p>
Юнги открывает глаза, садится, морщась от лёгкой головной боли, и опускает ноги на пол. Задумчиво осматривает номер. Не его номер. Чона. И альфы рядом нет. Он расстроенно жует губы и несколько раз потеряно вдыхает и выдыхает. Внезапно слышит, как открывается входная дверь. Он юркает под одеяло и не находит ничего умнее, чем притвориться спящим.
Хосок вносит в комнату поднос с двумя чашками кофе и лёгкими закусками, аккуратно ставит его на журнальный столик и неслышно подходит к постели. Присаживается рядом с Мином и жадно втягивает носом его запах.
— Ты не спишь, — хмыкает он.
— Как догадался? — приоткрывает один глаз Юнги.
— Твой аромат другой, — Чон поднимает голову к потолку, пытаясь подобрать нужное слово, потом сдаётся и просто объясняет: — Запах постоянно меняется в зависимости от твоего состояния. Когда тебе весело, когда грустно, когда хочешь меня, — заканчивает он хрипло. — Запах омеги также отличается от запаха альфы.
— Никогда не думал, что они разные, — еле слышно отвечает Мин, смело глядя в глаза Хосоку, потом вытаскивает язычок и медленно облизывается. Взгляд Хосока опускается на его губы. Он резко наклоняется и приникает к ним. Он еще не коснулся Юнги, а тот уже на выдохе приоткрывает рот, чтобы на полпути встретится с языком Чона.
Хосок, коротко рыкнув, молниеносно сбрасывает обувь и падает на Мина, прижимая того к кровати. Юнги стонет в поцелуй, стискивает ткань футболки на спине Чона, трётся о его тело своим. Такой тёплый после сна, податливый, аппетитный. И чертовски гибкий. Хосок даже сообразить не успевает, как оказывается лежащим на спине с прижатыми к подушке руками.
Мин ёрзает на нём, усаживаясь поудобнее, проезжается своим возбуждённым членом по внушительной эрекции альфы и призывно улыбается.
— Скажи мне, как ты хочешь? — хрипло шепчет Чон, высвободив свои руки, и крепко стискивает бёдра Юнги. И тут же чувствует, как дыхание того учащается, как увеличиваются его зрачки, как аромат становится ярким и манящим.
Щеки Мина окрашиваются лёгким румянцем, когда он, наконец, принимает решение, и, прикрыв глаза, наклоняется к уху Хосока, чтобы озвучить свои фантазии.
Но вместо страстного шёпота, тот слышит жалобное урчание желудка Юнги.
— Прости, — обречённо выдыхает он, полностью укладываясь Чону на грудь. — Я ел в последний раз сутки назад, на рынке в Джидде.
— Не проси прощения за это, — шепчет Хосок, оглаживая его спину под лёгкой помятой сорочкой. — Мы еще вернёмся к прерванному занятию, но сейчас ты поешь.
Мин кивает, продолжая неподвижно лежать на альфе.
— Который час? — мурлычет он, касаясь губами шеи Хосока, и решает про себя, что обед подождёт.
— Почти двенадцать, — отвечает Чон, решая всё-таки покормить Юнги.
— Как двенадцать?! — так резво вскакивает с кровати, что, запутавшись ногами в одеяле, чуть не летит на пол, благо сильные руки Чона его ловко ловят и аккуратно усаживают на постель. — Мы же в половину первого выезжаем из отеля. А я ещё чемоданы не собрал!!!
— Я собрал твои вещи, — отвечает Хосок, поднимаясь с кровати и наливая Мину кофе.
— А?
— Я приготовил тебе брюки-карго, футболку и кардиган.
— А?
— Я аккуратно упаковал подарки и гондуру из шкафа. А теперь иди в душ, потом позавтракаем.
— Почему ты такой идеальный? — вздыхает Юнги, поднимаясь с постели. — Даже придраться не к чему.
Чон громко смеётся, разглядывая фыркающее маленькое чудо в гнездом на голове, припухшими ото сна глазами и губами. Скользит жадным взглядом вниз по полоске коже, что виднеется в расстёгнутой сорочке и останавливается на внушительном бугорке в боксерах. Мин игриво показывает ему язык, разворачивается, чтобы уйти, когда чувствует на ягодице смачный шлепок. Он резко застывает. Хосок прикрывает глаза. Твою мать! Он снова всё испортил!
— Mahbubi, — зовёт Чон, ругая себя последними словами.
— Пожалуйста, ничего не говори, — отвечает Юнги, не оборачиваясь — Мне всё это в крайней степени неприятно, но я вижу разницу. Сделаем вид, что ничего не было, — добавляет он, исчезая в дверях ванной комнаты.
***</p>
Двухчасовой перелёт из Янбу-эль-Бахра, и они приземляются в Джидде.
— Итак, друзья, — занимает своё место в начале экскурсионного автобуса Хосок, — мы достигли четвёртой провинции нашего РИТа — Мекки. — Мин поднимает на него взгляд и видит в его глазах столько эмоций и чувств, что ему снова становится трудно дышать. — Джидда — это второй по величине город в стране и её «экономическая столица», а также крупнейший город в административном округе. Его название близко к арабскому слову «бабушка» и находится в вероятной связи с преданиями о Еве. Считается, что именно здесь расположена её могила.
— Простите, Хосок-щи, — перебивает его один из студентов, — той самой Евы из Библии?
— Совершенно верно, — кивает Чон.
— Получается и у Адама она где-то должна быть? — подхватывает другой.
— Говорят, его могила где-то на Шри-Ланке. Джидда является родиной мирового искусства и музыки, а также местом сочетания многообразных культур, — продолжает он, глядя на застывшие в глубоком удивлении лица цыплят. — Она была основана в XI веке до нашей эры и на протяжении сотен лет город оставался лишь рыбацким портом. Сегодня — это главный пункт приёма паломников, совершающих Хадж в Благородной Мекке. Два дня назад мы были в Медине, знакомились с истоками и историей ислама. Сразу предупреждаю вас, в Мекку мы не поедем, для немусульман она полностью закрыта.
Мин скользит взглядом из окна автобуса по роскошным отелям, огромным торговым центрам, курортной набережной, что периодически появляется из-за массивных зданий, и думает о том, через что переступил Хосок, когда отвёз его туда. Законы страны, каноны веры, правила, даже позиция и роль в сексе, — всё становится неважным для Чона, когда дело касается Юнги. И это производит на Мина даже большее впечатление, нежели слова. Хосок так много сделал для него! Заботился, защищал, очень чутко интересовался его потребностями. Юнги крепко жмурится. Здесь, на этой земле, где-то на подкорке сознания, он всегда интуитивно чувствовал, что Чон его любит. И это осознание вдруг наполняет его с головой. Каждой клеточкой организма, каждым натянутым нервом он ощущает эту любовь, даже не глядя на Хосока. Она словно вибрирует в груди, тонко звенит под кожей, дрожит на его губах. Чон будто транслирует ему свою любовь по одним только им понятным каналам. И это всё позволяет Мину неистово верить, что тот навсегда останется в его жизни.
— Сегодня и завтра мы изучим все наиболее значимые объекты в городе, — между тем продолжает Хосок, — а сейчас мы подъезжаем к четвертому отелю нашего РИТа, он называется «Breth Araviya Hope Hotel» — это небольшая деревушка на берегу Красного моря, представляющая собой несколько эко-коттеджей, расположенных на определенном расстоянии друг от друга. Отель пока закрыт для туристов, но в любом случае домики находятся далеко друг от друга, и там можно сполна насладиться тишиной и спокойствием. Отдыхайте пока, мы будем на месте минут через пятнадцать, — заканчивает он и усаживается рядом с Юнги.
— Давай сбежим вечером, — негромко шепчет он, наклоняясь к Мину.
— Куда? — хмурится тот, прекрасно понимая, что ему категорически всё равно куда ехать, лишь бы Чон был бессменным попутчиком всех его путешествий и открытий.
— Вечером группа идёт в Аль-Шаллал<span class="footnote" id="fn_32761924_0"></span>— еле слышно произносит Хосок, переплетая их пальцы. — А мы с тобой уже катались на аттракционах, так?
— На колесе обозрения, — облизываясь, подтверждает Юнги, и оба понимают, жадно глядя друг другу в глаза, что, если бы предложение руки и сердца затянулось на более долгий срок, Мин бы уже катался там на члене Чона. Или наоборот. Прекрасно осознают, что это больше не имеет никакого значения. Лишь бы рядом, лишь бы вместе. Горячо и глубоко.
— Да, — голос альфы становится низким и хриплым. — У нас с тобой будет отдельная экскурсия.
— Вы можете хоть немного себя контролировать? — строго глядя на них обоих, выговаривает Тэхён, наклонившись через Чимина.
Хосок и Юнги переводят на омег вопросительные взгляды.
— От ваших усилившихся феромонов воздух в автобусе скоро заискрится, — закатывая глаза, объясняет Пак.
Мин смущённо прячет лицо на плече Чона, но тот неожиданно поднимает пальцем его лицо за подбородок и под шокированными взглядами Тэ и Чимина сладко приникает к губам.
***</p>
После заселения в отель и изысканного обеда в открытом ресторане у самой кромки воды, группа выезжает в город. Джидда не такая строгая, как Эр-Рияд. Она как томная очаровательная незнакомка, манящая обещанием чего-то большего, чего-то запретного. На севере города расположилась сеть пляжных курортов, известная как островки для вечеринок, на которых к общественным нравам остальной части страны относятся с пренебрежением.
В первую очередь они посещают аквариум Факих — уникальное сооружение на побережье, где нашли приют более двухсот видов обитателей Красного моря. Стоя в просторных туннелях студенты через огромные «окна» наблюдают за огромными гитарными скатами, зебровыми акулами, гигантскими каменными окунями.
Юнги провожает взглядом молодого самца тигровой акулы, мыслями возвращаясь к затонувшему короблю, к горячим в прохладной воде рукам альфы. Его дыхание, как тогда, отфильтрованное загубником акваланга, становится частым и поверхностным. Он облизывает вмиг пересохшие губы и сталкивается взглядом с Хосоком. Его глаза не позволяют сомневаться — тот тоже помнит.
— О, рыба-наполеон, — восхищённо выдыхает Тэхён, остановившись рядом с Мином. — они рождаются самками и по мере созревания некоторые из них превращаются в самцов, — продолжает он, не замечая удивления на лице Юнги.
Тот резко разворачивается и, не совсем вежливо протиснувшись через группу немцев, подлетает к Чону.
— Что такоё? — обеспокоенно выдыхает тот.
— Я должен выбирать? — сбивчиво спрашивает Мин.
Хосок непонимающе хмурится.
— Я хочу понять — если я останусь с тобой — я должен стать омегой? Ты ведь альфа!
Чон затаскивает его в небольшую нишу и закрывает от возможных любопытных взглядов спиной.
— Что ты, mahbubi? — нежно шепчет он, касаясь чувственных скул. — Я тебе уже говорил, что хочу быть с тобой, независимо от того, какой ты выбор сделаешь!
— Беременность, роды — я не переживу этого! — паникует Юнги. — Это так страшно!
— И не надо, — успокаивающе улыбается ему Хосок, — будет так, как ты захочешь.
— Даже, если я решу остаться альфой?
— Да, — кивает Чон, невесомо касаясь его руки. — Даже если в постели ты всегда будешь сверху!
— Пойдёмте, голубки, — пыхтит Тэхён, выглядывая из-за плеча Хосока. — Мы
закончили здесь!
***</p>
После аквариума группа посещает расположенный в районе Аль-Файзалия Музей Таибат и осматривает внушительную коллекцию, посвященную 2500-летней истории города. Музей занимает обширный комплекс в традиционном стиле хиджази<span class="footnote" id="fn_32761924_1"></span>, воспроизводящем архитектуру Старого города.
Когда начинает темнеть, компания едет на набережную Корниш, чтобы полюбоваться фонтаном короля Фахда, самой известной достопримечательностью Джидды и памятником тридцатилетней давности посреди Красного моря. Цыплята с восхищением наблюдают, как струи воды высотой более трёхсот метров, украшают закат над городом.
Чон взглядом подзывает к себе Тэхёна и Чимина и, когда те подходят ближе говорит:
— Вы сегодня вечером снова за старших. Прогуляйтесь по набережной, перекусите где-нибудь и отправляйтесь в парк аттракционов. Позже автобус заберёт вас оттуда и отвезёт в отель.
— А вы? — щуриться Пак, указывая глазами на Мина, который что-то бурно обсуждает со студентами.
— Нам нужно поработать над программой РИТа, внести кое-какие изменения.
— Я могу помочь, — вызывается Чимин.
— Пойдём, — тянет его за рукав Тэ и совсем тихо добавляет: — Ну что ты как маленький!
— Ну я же тоже соображаю! Если буду с ними — дело пойдёт быстрее, — настаивает на своём Пак.
— Чимин-и, — закатывает глаза Тэхён, — если ты пойдёшь с ними, дело так и не сдвинется с мёртвой точки!
— Ааа! Ооо! — наконец, до Пака доходит, о чём пытается втолковать ему Тэ, и он недовольно морщится.
— Почему у меня такое ощущение, что ты либо ревнуешь Юнги-хёна к моему брату, либо просто не отпустил его ещё?! — со слезами на глазах выдавливает из себя Тэхён.
— Что? Нет! Ты с ума сошёл?! — ловит недоверчивый взгляд Чимин. Какое-то время задумчиво кусает щёку изнутри и потеряно продолжает: — Ты помнишь, что я рассказал тебе вчера, когда мы обедали в прошлом отеле?
Тэ кивает, снова возвращаясь мыслями к истории жизни Мина, которой поделился с ним Пак.
— Так вот, если Чон когда нибудь оставит его, предаст — Юнги этого просто не переживёт. Этого я боюсь! А теперь пойдём собирать наших цыплят, папа-наседка, — ласково шепчет он, стирая большими пальцами с бледных щёк слёзы. — А, когда мы вернёмся в отель, я покажу, что кроме тебя, мне больше никто не нужен. Ртом, — добавляет он, с удовольствием замечая, как на щёчки любимого омеги снова возвращается румянец.
***</p>
Хосок везёт Юнги за город, в небольшую пустынную местность. Расстилает цветастый плед и разводит костёр, чтобы приготовить на нём кахву. Пока он колдует над любимым обоими напитком, добавляя туда шафран, корицу и гвоздику, Мин задумчиво смотрит на хмурое небо. Звёзд не видно, и это почему-то навевает какую-то меланхолию, несмотря на то, что он искренне радуется возможности остаться с альфой наедине. Из колонок в машине доносится чувственная арабская музыка, рождая в его душе ещё большее волнение и грусть.
— Потанцуй для меня, — негромко просит он и переводит взгляд на Чона.
— Сейчас? — ухмыляется тот, разливая кофе по изящным финджалам.
— Ты вроде увлекался танцами в старших классах? — прищурившись, спрашивает он.
— Было такое, — кивает Хосок передавая ему небольшую чашечку и отставляя на широкий поднос свою.
— Пожалуйста, — с надеждой смотрит на него Юнги, прекрасно помня о том, что Чон не может ему отказать.
— Мелкая зараза, — цокает тот и поднимается на ноги. — Меча не хватает, — сетует он.
— Твой аравийский церемониальный меч висит на стене моего кабинета дома, — пытаясь скрыть улыбку, говорит Мин.
— Кстати, это подарок моего отца на восемнадцатилетие.
— Ему там хорошо, не переживай, — дерзко отвечает Юнги.
— И как ты это понял? — спрашивает Хосок, протягивая ему руку, и Мин, как под гипнозом, поднимается с яркого пледа прямо в объятия альфы.
— Он висит фактически на моей катане, — еле слышно шепчет Юнги, слегка касаясь желанных губ своими.
Музыка сменяется на более задорную и быструю.
— Потанцуешь со мной? — низким голосом спрашивает Чон, поглаживая спину Мина.
— Я не умею, — Юнги смущенно прячет лицо на широком плече. — Это что? Ча-ча-ча?