Восемь простых правил для моей племянницы-подростка. Часть вторая (1/2)

Обидь Каллен кого-то другого, может быть он бы и пополз на коленях, с цветами в зубах. Женщины любят цветы, любят, когда за ними ползут на коленях и вымаливают прощение. Для тех, кого цветами не удивить, существует тяжёлая артиллерия – шелка и ювелирные украшения. Почти любая орлейская дама, узрев бриллианты в бархатной коробочке, кокетливо стукнула бы Каллена сложенным веером по руке и сказала бы что-то вроде: “Ах, ладно, вы прощены, дурашка”. Но Нерия не пользовалась веером даже в самую нестерпимую жару, вместо “дурашки” она употребляла слова покрепче, а дешёвыми романтическими жестами её не подкупить. Дешёвыми в моральном плане, а не в финансовом. К счастью, Каллен наверняка знал, что способно смягчить праведный гнев и буйный нрав его супруги.

Ни в одной продуктовой лавке на торговой площади крыжовникового варенья не оказалось. Не было его и в тавернах, которые Каллен целеустремлённо прочесал по всему городу, в поисках любимого десерта своей жены. Можно было конечно купить шоколадные эклеры, которые она тоже очень любит, но их она и так ела чуть ли не через день, а вот варенья из крыжовника в их доме Каллен давно не видел. И теперь он понял, почему. Потому что импортный ферелденский продукт в Антиве разбирали влёт.

В конце концов, после долгих шатаний по городу, он последовал совету сердобольного трактирщика из какой-то забегаловки, который сочувственно выслушал печальную историю Каллена о том, что ему скорее всего придётся сегодня ночевать на диване, и порекомендовал пойти в порт, где как раз сегодня разгружали торговое судно.

Спустя ещё час у Каллена была банка варенья и достаточно смелости, чтобы наконец-то вернуться домой и поговорить с Нерией. Он остановился на крыльце и, немного поразмыслив, обошёл дом. Гвен вполне могла торчать в гостинной, валяясь на диване с книжкой, а с племянницей Каллен пока встречаться был не готов.

Он ошибся. Гвен была на кухне. Пила чай, гладила сидящую на коленях кошку и ковырялась в носу. Не одновременно, разумеется. Каллен попятился, надеясь, что она не заметит, но запнулся о стоящий у входа кувшин, из которого Нерия поливала цветы в саду. Гвен подняла голову, привлечённая шумом, и презрительно уставилась на Каллена сквозь стеклянную дверь. Он решительно толкнул створку и вошёл в дом.

– Она тебя не простит, – ехидным тоном сообщила племянница, указав на банку в его руках, – Нерия тебе это варенье в жопу засунет. Потому что ты придурок.

– Следи за языком! – моментально вспылил Каллен.

– А то что? Под домашний арест меня посадишь? Ой, нет, стой! Я уже под домашним арестом! Так что нихрена ты мне не сделаешь!

У Каллена от такой наглости перехватило дыхание. Будь это его дочь, наверное, он бы взялся за ремень. Или нет. Он тоскливо посмотрел на злорадно ухмыляющуюся племянницу. Нет, конечно, он бы в жизни не стал бить ребёнка ремнём, особенно девочку. Но тогда что с ней делать? Она же неуправляемая.

– Я с тобой ещё поговорю, – грозным тоном пообещал он и направился в спальню.

Нерия сидела у окна, что-то старательно строча пером на листе бумаги. Перо поскрипывало, локоть Нерии свисал со стола, а запястье было очень напряжено. Каллен подумал, что теперь ему ясно, почему у неё такой корявый почерк. А потом представил, что она выводит там прошение о разводе и сглотнул.

– Что ты пишешь? – тихо спросил он.

– Ежемесячный отчёт для Мии о том, что мы пока не угробили её дочь, – не поворачиваясь ответила Нерия.

– Не знал, что вы переписываетесь.

– Ну, мы же семья, вроде как.

– Вы семья, – подтвердил Каллен, – без “вроде как”.

– А мы с тобой семья?

Каллен поставил банку на прикроватную тумбочку и сел на кровать спиной к окну, уставившись на свои сцепленные на коленях пальцы. Дыхание Создателя, ну конечно же они семья. А вдруг больше нет? Вдруг он всё разрушил своими неосторожными словами?

– Нерия, я сказал это в сердцах.

– Я знаю.

Скрипнул стул, матрас на кровати слегка прогнулся под весом Нерии, и она прижалась спиной к спине Каллена. Ему сразу стало намного спокойней.

– Почему ты сказал именно это?

Потому что хотел её задеть. Злился на себя за то, что произошло ночью, и вместо того, чтобы спокойно разобраться в себе, облёк злость в другую форму и выплеснул её на свою семью.

– Каллен, ты хочешь детей? – спросила Нерия, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

– Нет! – слишком быстро и слишком громко ответил Каллен, и тут же исправился, – я был бы счастлив, если бы ты могла родить мне детей. Но я не вижу смысла страдать о том, что нельзя исправить. А какие-то абстрактные дети с какой-то абстрактной женщиной мне не нужны.

– Уверен? Мне показалось, что ты злишься на меня, и эта фраза… она…

– Ты думаешь, у меня эта… как её… фрустрация?

– Ты запомнил, – в голосе Нерии Каллену послышался смешок.

– Я запоминаю всё, что ты мне говоришь. Нет у меня никакой фрустрации. Больше похоже, что она есть у тебя. Или что-то вроде того.

– С чего ты это взял?

– У меня сложилось впечатление, что ты ведёшь себя с Гвен так, будто пытаешься что-то компенсировать.

– Ты решил, я компенсирую невозможность стать матерью?

– Разве нет?

Каллен услышал шелест платья по простыне и повернулся к Нерии, которая тоже развернулась к нему лицом.

– Милый, ты прав, но ты всё неправильно понял.

– Это как?

– Мне не нужно компенсировать материнство. Когда я узнала, что у меня никогда не будет детей, я много думала о родительстве. О том, что оно для меня значит. Чтобы понять, что я потеряла. Конечно же, в первую очередь я подумала о своих родителях. О той ночи, когда они, забившись в угол, смотрели на меня как на дикую тварь, боясь сомкнуть глаза. Будто одиннадцатилетняя девочка набросится на них и перегрызёт глотки. Эйла обнимала меня до самого утра, пока не пришли храмовники, и бежала до ворот, пока меня тащили. Её даже пару раз отпихнули ногой так, что она упала в грязь. А мама с папой даже не попрощались со мной. Я их не виню. Они были напуганы, растеряны. Они не знали о магах ничего, кроме того, что о нас рассказывает Церковь, а она лишь запугивает и внушает всем, что мы опасны и неуравновешенны. Но хоть я и понимаю моих родителей, вспоминая ту ночь, я думала о том, что я бы никогда не бросила своего ребёнка в беде. Для меня быть родителем – это любить, защищать, делиться опытом и знаниями, а когда ребёнок окрепнет, выпустить его в мир и надеяться, что того, что я ему дала, хватит, чтобы он построил свою жизнь так, чтобы она была лучше, чем моя. И для этого вовсе не обязательно, чтобы ребёнок вышел из моей утробы. Мои ученики, с которыми я занимаюсь магией, Гленн, наша племянница – каждому из них я отдаю то, чему когда-то научилась сама, и если это поможет им прожить долгую, счастливую жизнь, значит я сделала отличный вклад в будущее. В этом и смысл родительства, как мне кажется.

– А в чём я прав?

– В том, что я компенсирую, – вздохнула Нерия, – только совсем не то, что ты подумал.

– Что?

– Я никогда не была девочкой-подростком.

– То есть? – Каллен неуверенно улыбнулся.

– Я из ребёнка, который семечками в прохожих плюётся, сразу выросла в опасного преступника, запертого в тюрьме. В Круге мы не дети. Мы адепты. На нас сваливается куча ответственности, нас запугивают тем, что может произойти на Истязаниях, мы вечно под надзором, а любая наша ошибка отражается на всех магах сразу. И я так рада, что Гвен не нужно через это проходить. Что она может быть по-настоящему беспечной и счастливой, спотыкаться, выбирая свой путь, знать, что мы подхватим её и не дадим пораниться слишком сильно. Мне так не хватало этого, когда я была в её возрасте. Просто знать, что у меня есть право на ошибку, и что я не одна. Что я могу прийти туда, где меня будут любить, несмотря ни на что, и укроют от всех бед. Пожалуйста, пусть у Гвен всё это будет.

– По-моему, девочки-подростки не счастливые и беспечные, – заметил Каллен, – по моим ощущениям, они очень злые. Мне кажется, Гвен меня ненавидит.

– Она о тебе думает то же самое. А я думаю, вы оба драматизируете. И я вообще не должна сейчас с тобой об этом говорить.

– Почему?

– Она мне запретила. Говорит, ты сам должен догадаться, в чём не прав.

– В чём я не прав? Ты ведь не считаешь всерьёз, что она нормально себя ведёт?

– Нет, не считаю.

– Тогда почему ты за неё вступилась? – возмутился Каллен – Если я прав, почему ты не поддержала меня утром?

– Потому что ты кричал на неё. Ругался, угрожал. Гвен – ребёнок. И взрослая. Маленькая женщина, которая прямо сейчас учится общаться с мужчинами и выстраивать границы. И что ты ей показываешь? Что мужчина – это тот, кто бьёт кулаком по столу, приказывает, наказывает, продавливает и ломает? Ты бы хотел, чтобы какой-то другой мужчина так с ней обращался?

– Нет.

– Тогда радуйся, что она сопротивляется твоим тоталитарным замашкам. И покажи ей пример нормальных отношений. Ты же знаешь, как правильно общаться с женщинами.

– Честно рассказать о своих чувствах и попытаться договориться?

– Точно.

– Нерия, я был бы плохим отцом?

– Нет, – она погладила его по щеке кончиками пальцев, – ты был бы строгим и очень тревожным отцом. А ещё очень заботливым, ответственным и надёжным отцом. Таким, с которым не страшно оставить ребёнка, зная, что ничего плохого под твоим присмотром с ним не произойдёт.

– Но я вообще ничего не понимаю в девочках-подростках.

– Да их никто не понимает, – махнула рукой Нерия, – что девочки, что мальчики – непредсказуемое ведро гормонов. Я думаю, надо просто их любить и терпеть, пока не вырастут.

– Я и взрослых женщин, на самом деле, очень плохо понимаю.

– Что тебе опять не понятно, сладкий?

– Во-первых, мне не понятно, с чего ты вдруг назвала меня сладким. Мы что в Орлее? Во-вторых…

Каллен потянул вверх подол надетого на Нерию платья и обнажил бедро, на котором расплылся большой кровоподтёк. Нерия посмотрела на синяк и непонимающе пожала плечами.

– …мне непонятно, что у тебя за страсть к саморазрушению.

– Во-первых, – в тон ему ответила Нерия, – я назвала тебя сладким, потому что собираюсь окунуть тебя в варенье, которое ты принёс, жалкий ты подлиза. Во-вторых, нет у меня никакой страсти к саморазрушению.

– Правда? А что это тогда было сегодня ночью?

– Секс.

– Это не похоже на секс.

– Да ну? – изобразила удивление Нерия. – Неужели всё, что я знала до сегодняшнего дня, оказалось ложью? Что ж, храмовник, придётся тебе заняться моим сексуальным образованием. Расскажи же, о гуру, как выглядит секс на самом деле. Только пожалуйста давай без всяких там краников и “когда папа с мамой очень любят друг друга, он кладёт ей в животик семечко”.

– Давай, Сурана, пытайся меня смутить и заболтать. Это же только я должен быть честным и откровенным.