Глава 17. Иржи. Подложные амулеты (1/2)

На развалинах магистерской коллегии копошились люди, в основном студенты и городские пожарные. Около неё лежало восемь тел, накрытых тряпками. В стороне валялись трупы двух яхаек, трёх ушлёпков и трёх мроев. Иржи сотворил поисковое заклинание и прислушался, куда стягивает энергию. Посмотрел на не сгоревшую половину коллегии, по жирной чавкающей грязи обошёл развалины и под рухнувшими балками крыши пролез на лестницу, которая грозила в любой момент обвалиться. Снова применил поисковое заклинание, прислушался к стягиванию, поднялся на второй этаж и здесь под низким столиком нашёл манок, приклеенный к нижней стороне столешницы куском воска.

Кто-то сознательно приманивал нечисть в магистерскую коллегию… Неужели те самые четверокурсники, открывшие прореху в университете?

Некоторые магистры, оставшиеся в живых, уже успели слегка протрезветь, а потому могли относительно внятно ответить на вопрос, кто из студентов приходил сегодня в их коллегию. Ему назвали третьекурсника, ранее извлечённого из-под завалов и из объятий почившей пани Гелены, и четверокурсницу – ту, которую нашли мёртвой около пентаграммы в артефактной лаборатории. На вопрос, зачем она приходила, никто ответить не смог, потому что приходила она к куратору их курса, а он… вон там лежит, второй справа.

Иржи пошёл искать трёх оставшихся четверокурсников. Нашёл в одной из комнат студенческой коллегии, где они пытались продолжить пьянку. Безжалостно влил в них протрезвляющее зелье, без сочувствия понаблюдал, как они корчатся на полу и блюются по углам, и удовлетворённо кивнул, увидев их трезвые и злые глаза.

– Отлично, – констатировал он, приваливаясь плечом к дверному косяку. – Теперь, я надеюсь, вы сможете дать мне ответы на некоторые вопросы.

Первое, что узнал Иржи, это что все трое погибших четверокурсников не прошли по уровню захвата магии на следующий семестр, а потому должны были ехать в провинцию: двое – краевыми магами и один – пограничным.

Это уже давало некоторые зацепки. Прежде всего, созданием такой прорехи можно раскачать захват магии и всё же перевестись на следующий семестр, только вот Иржи со времён своей учёбы помнил, что если шар уже показал недостаточный захват, то это приговор – можно пересдать экзамен или практику, но не захват магии. Разве что кто-нибудь дал ректору взятку, чтобы позволил пересдать захват. Или это могла быть месть магистрам. Или попыткой освободить себе тёпленькое местечко и непыльную должность магистра в университете.

Кто почившие студенты такие? Девчонка – сирота из приюта, из парней один – сын столичного виконта, а другой – бастард столичного же маркиза… Нет, что они хотят создать прореху и натравить нечисть на магистров, они не знали… Да, видели, что собираются втроём и что-то обсуждают, но мало ли что они могли обсуждать – весь университет всегда что-то обсуждает… Да, видели, что они ходят в артефактную лабораторию, ну и что с того? Все те, кто уезжает в провинцию, стараются на халяву запастись артефактами для будущей жизни… Почему без защитных амулетов? Потому что идиоты!..

Среди вещей почивших студентов не нашлось ничего примечательного. Одежда – богатая у парней и скромная у девушки, писчие принадлежности, посуда, косметика, украшения, колода карт, набор игральных костей, конспекты, у девушки несколько книг. Иржи перетряхнул и постели, заглянул во все места, где могли бы быть тайники, прощупал фон артефактами-детекторами. Ничего. Единственное, что говорило о том, что они собирались создавать прореху, – это список необходимых для этого артефактов в конспектах девушки и бастарда маркиза.

Иржи заглянул в библиотеку и проверил формуляры интересующей его троицы. В двух из них позавчерашней датой резким Энхиным почерком была вписана книга по созданию прорех. Название было зачёркнуто, значит, её вернули.

Иржи вышел на улицу, вдохнул холодный воздух, пахнущий гарью. Выжившие магистры около сгоревшей коллегии пили и чему-то смеялись.

И вроде бы всё очевидно, вроде бы массовый вызов нечисти можно считать или местью, или попыткой освободить себе должности магистра, да вот отсутствие на студентах защитных амулетов нарушало целостность картины. Ну не могли, не могли четверокурсники забыть о них! Или на них изначально были защитные амулеты, но их кто-то с трупов их снял. Но кому и зачем это делать? И если сняли защитные, то почему не утащили остальные артефакты? Да, они выдохшиеся, но лазурит никогда лишним не бывает!

Богатое имение ректора находилось за университетской стеной. Иржи вежливо, но твёрдо и настойчиво потребовал разбудить его, а для убедительности предъявил медальон Сыскного приказа. Слуги разбудили. Ректор попытался сурово отчитать его, на что Иржи и ему показал медальон. Подчиняться своему бывшему студенту было унизительно, однако с Сыскным приказом лучше проблем не иметь – у ректора хватало грешков за душой – а потому он, скрипя зубами, изобразил готовность сотрудничать.

– Как студенты отнеслись к назначению в провинцию? – Иржи без приглашения сел на стул и закинул ногу на ногу, сделав так, чтобы лицо оставалось в полутени.

Естественно, к назначению в провинцию они отнеслись без восторга. Кто же хочет горбатиться в провинции тридцать пять лет? Пытались ли протестовать? Разумеется, но что он может сделать? Все студенты знают, что после окончания университета – сколько бы они в нём ни проучились – они должны отработать на корону тридцать пять лет. А то, что были уверены, что станут королевскими магами, а уровня захвата не хватило – так это их проблемы. Просили ли дать им пару дней и попробовать за это время раскачать захват магии? Просили. Но это просят все студенты каждый год, и всегда всем отказывают – можно пересдать экзамен, но уровень захвата магии не пересдают. Угрожали ли они? Нет, никто не угрожал. Предлагали ли взятки? Да, сын виконта предлагал, но ректор не взял.

Артефакт под рукавом котты остался тёплым, значит, правда.

Значит, взятка оказалась мала…

– Известно ли вам, – напоследок спросил Иржи, – что они замышляли что-то против университета или магистров?

– Нет, – покачал головой ректор, – ни о каких их планах мне известно не было.

Иржи молча коротко кивнул на прощание и вернулся к университету. Там продолжали растаскивать завалы. Двое первокурсников вытягивали покрытый пузырями труп чуся.

В университете разгром, половина магистерской коллегии сгорело – а ректор спокойно спит в своём имении. Завалы растаскивают студенты и городские пожарные – а магистры в стороне распивают вино и смеются. И их не смущают восемь тел их коллег, лежащих в сторонке…

В Сыскной приказ Иржи вернулся далеко за полночь, когда трупы незадачливых студентов отнесли в мертвецкую, а все вещественные улики собрали и поместили в сейф. В комнате Иржи стоял густой запах перегара, на сундуке в гнёздышке из плаща спал штух, отмытый от слизи и грязи. В кровати, тоже отмытая от слизи, грязи и сажи, спала Энха, разметав свои длинные, распущенные и ещё сырые волосы по всей кровати. И одетая в его рубаху и котту.

И холодная казённая комната вдруг стала уютнее, роднее и домашнее.

Иржи долго сидел на краю кровати, смотрел на Энху, перебирал пальцами пряди её волос и думал, что в Околье проще, чем в столице. Есть нечисть, нежить и гоблины, которых нужно уничтожать – всё просто и понятно. И люди не грызут друг другу глотки, чтобы урвать местечко потеплее, а когда все тёплые местечки уже забиты, то изыскивать способы, чтобы их освободить…

Что двигало студентами? Была ли идея прорехи их собственная, или они были чьими-то марионетками? Или напрямую выполняли чей-то приказ? Или это был договор, что они прореживают количество магистров, а их за это, например, отмажут от провинции?

Завтра надо допросить их родителей, работников приюта. Попытаться узнать, почему на студентах не было защитных амулетов. Но это завтра. То есть, сегодня уже, но утром.

Иржи кое-как сгрёб Энхины волосы в одну копну, перекинул их на другой бок кровати, стянул сапоги, штаны и котту и забрался к ней под бок. В нос и рот тут же полезли волосинки, которые он не заметил. Морщась и отплёвываясь от них, он убрал оставшиеся. Когда он улёгся второй раз, что-то кольнуло в бок. Он выпутал из простыни заколку и положил на тумбочку. Потом, матерясь себе под нос, собрал по всей простыне бусины от этой заколки. Когда он наконец-то улёгся, проснулся штух. Пофырчал что-то себе, выбрался из гнёздышка и полез в кувшин с водой. Кувшин опрокинулся, залив водой и штуха, и плащ Иржи и немного самого Иржи. Штуха же водная процедура, похоже, устроила: он вернулся в мокрое гнёздышко и опять скрутился там. Иржи некоторое время лежал, размышляя, налить новой воды в кувшин сейчас или утром. За «сейчас» выступало то, что утром Энху будет мучить сушняк, а ему хотелось выступить предупредительным и заботливым кавалером, за «потом» – что и ту воду тоже разольёт штух. В конце концов он всё же принял решение сходить за водой сейчас, однако кувшин поставил повыше на полку. Когда он в очередной раз улёгся, проснулась уже Энха. Она пошмыгала носом и потянулась через Иржи – не оценив, похоже, наличие самого Иржи – к тумбочке. Он, ухмыльнувшись, встал и подал ей кувшин. Она выхлестала половину, вернула ему и улеглась дальше. Когда он поставил кувшин на полку и попытался в очередной раз лечь спать, то обнаружил, что Энха снова раскидала свою шевелюру по всей кровати…

Когда он во второй раз собрал её волосы в одну кучу и убрал подальше от себя, он некоторое время лежал неподвижно, с опаской ожидая, что следующее помешает ему уснуть. Однако все неприятности, похоже, уже случились, по крайней мере, пока. Иржи пальцами погладил Энху по щеке, удержал себя от того, чтобы не погладить и по шее, и ниже – потому что почувствовал, что может не суметь остановиться вовремя. Поправил одеяло и наконец-то блаженно закрыл глаза.

Когда он проснулся, Энхи в комнате уже не было. Не было и штуха, и заколки с рассыпавшимися бусинами, и её грязной одежды. Его мокрый плащ аккуратно висел на спинке стула. О том, что Энха вчера здесь была, напоминало только несколько цветных бусин, закатившихся в щели между досками пола.

Когда она ушла, он и не почувствовал…

Иржи, на которого внезапно навалилось одиночество, неохотно сел. За окном ещё было темно, и только где-то далеко орали петухи да лаяли собаки. В коридоре коллегии уже слышались шаги и негромкие голоса. Вставать не хотелось, хотелось лечь и спать, но в привычной кровати вдруг стало холодно и совсем не уютно.

Он спустил ноги на холодный пол и неохотно принялся одеваться.

После завтрака Иржи вместе с паном Отокаром отправились искать родственников погибших. В поместье маркиза Шевчика, чьим бастардом был один из, уже были в курсе новости. Маркиз выглядел несколько ошеломлённым, но не убитым горем, маркиза и вовсе едва скрывала удовольствие. Ничего ценного ни маркиз, ни маркиза рассказать не смогли. С бастардом у маркиза близких отношений не было, он ему выплачивал ежемесячно десять золотых и по необходимости снабжал одеждой и обувью, но в доме принимал лишь несколько раз в год. Когда видел и связывался с бастардом последний раз? Пару дней назад – он просил баснословных денег на взятку ректору и получил отказ. Знал ли маркиз что-нибудь о его планах? Нет, ничего, и ни о каких планах мести или желании освободить себе местечко в университете он не говорил. Полагалось ли ему какое-либо наследство и мог ли кто быть заинтересован в его смерти? Наследство ему не полагалось. Маркиз содержал его лишь до тех пор, пока он учится. Маркиза, когда следователи побеседовали с нею с глазу на глаз, вынуждена была признаться, что бастарда своего мужа она не любила и рада, что он умер, но поклялась, что к его смерти руки не приложила. Где мать бастарда? Умерла лет десять назад.

Все артефакты, запрятанные под рукавами на специальных ремнях, подтверждали, что маркиз и маркиза Шевчики говорят правду и что на них нет амулетов, которые могли бы скрыть ложь.

В поместье виконта Келемена царил траур; как выяснилось, виконт хоронил одновременно и сына, и жену: сегодня ночью она, узнав о смерти сына, скончалась от апоплексического удара. Виконт, изображая приличествующий ситуации траур, был скорее растерян, чем убит горем – Иржи это почувствовал даже до того, как это просигналили ему эмпатические артефакты. И – вопреки всем чаяниям следователей – тоже ничего не знал. Единственное, что удалось выяснить, – это что пару дней назад сын просил у отца сотню золотых, как он объяснил, на артефакты для работы в провинции. Сто золотых было для виконта немалой суммой, и он выдал только двадцать, заявив, что если нужны будут артефакты, он их будет присылать с гонцом по мере необходимости. Как вёл себя? Злился, кричал, что отомстит и все поплатятся за то, что он должен ехать в провинцию, но у него всегда был взрывной характер и он, если его зацепить, постоянно сыпал угрозами. Которые потом почти никогда не приводил в исполнение. Поэтому нет – такое поведение было ожидаемым и в порядке вещей… Наследство? Он был третьим по старшинству после двух братьев, поэтому ему полагалась лишь небольшая доля драгоценностей и скромный дом в Улле. Ни титул, ни столичное имение, ни земля к нему не переходили.

Иржи и пан Отокар внимательно прислушивались к артефактам-детекторам у себя на руках и к своим ощущениям, старались подмечать все детали, которые могли бы говорить, что им говорят неправду, задавали неожиданные и каверзные вопросы, но всё говорило за то, что виконт Келемен к произошедшему в университете не причастен. А была ли причастна виконтесса, уже не узнать. Обыск в её комнате ничего не дал.

В приюте, откуда была погибшая студентка, тем более ничего не знали. Наставницы пожали плечами и заявили, что они её вырастили, она поступила учиться и больше в приюте не появлялась. И содержать после поступления они её не содержали. Где родители и кто они? Неизвестно, её на порог приюта подкинули новорожденной.

На улице было серо, холодно и промозгло. Иржи и пан Отокар поплотней завернулись в плащи, посовещались и направились к Сыскному приказу. Там они пообщались с Головой, подняли некоторые документы и пришли к заключению, что ни маркиз Шевчик, ни виконт Келемен большими шишками в столице не были. Владели мастерскими по производству фарфора, кузницами, давали крышу артели вышивальщиц, заседали в городском совете, но большого влияния не имели и в особо грязных делишках замечены не были. Естественно, за ними водились грешки, но ничего чрезмерного.

Выходит, события в университете – это не попытка повлиять на маркиза Шевчика или виконта Келемена. Также это и не попытка этих панов пристроить своих отпрысков в университет. Значит, действовал кто-то третий. И тогда выходит, что целью этой третьей стороны был именно университет.

Это не было целью убить ректора – манок был в магистерской коллегии, а он жил в отдельном имении. Попытка ли это добиться его смещения? Если бы нечисть вырвалась за стены университета и пострадала столица, да, ректор мог потерять своё кресло, но так как всё осталось в пределах университета, ректору не грозит ничего. Или целью было проредить поголовье магистров, чтобы кто-то мог занять освободившиеся места?

В университете некоторые ещё спали, некоторые похмелялись и почти всем было плохо или очень плохо. Иржи плотно пообщался со страдающими студентами, узнал кучу мелких подробностей, однако ничего ценного. Единственное, что его заинтересовало, – это рассказ одного первокурсника, который вспомнил, что вчера днём сын виконта в коридоре университета кому-то едва ли не орал: «Дура, у них во всех махъя! Она всю защиту убивает!» Ответа – если он был – первокурсник не слышал.

И тут слово «махъя» вытянуло у Иржи воспоминания сегодняшней ночи: пьяная Энха смотрит в колодец и говорит: «Махъя». Вчера он списал это на пьяные бредни, но…