Глава 15. Энха. Праздник Жертвы Инпу (2/2)

Затылка коснулась лёгкая боль. Коснулась – и отхлынула. Энха перевесилась через перила и глянула в темноту читального зала и на входную дверь. За ней слышались голоса и пьяный гогот.

Поисковое заклинание? Оно основано на тёмной магии. Или что-то другое?

Выяснять это не хотелось. Энха поспешно натянула сапоги, тихо перебежала верхнюю гостиную, так же тихо открыла окно и глянула вниз. Темно, практически ничего не видно, но вроде бы никого. Она выбралась из окна на внешний подоконник, закрыла окно, постаравшись сделать так, чтобы защёлка упала на своё место, перелезла на ветку росшей под окном старой липы, быстро вскарабкалась выше и оказалась на карнизе. По нему, придерживаясь за крошащуюся от старости черепицу, прошла вдоль учебного корпуса, а на углу остановилась.

Впереди виднелся университетский парк, там горели магические светлячки, было много студентов и они что-то делали. Энха залегла на карнизе, чтобы её не было видно на фоне неба, и присмотрелась.

На поляне студенты – в темноте было не разобрать, какого курса – палками чертили на поляне круг. Кто-то стоял, уткнувшись в какие-то листочки, кто-то пил, кто-то хохотал. Сомнения – собрались они во что-то играть или создавать прореху в мир демонов – рассеялись, когда под указания студентов с листочками другие студенты принялись вырисовывать внутри и снаружи круга какие-то значки.

Если это третий курс, никого крупнее штуха или мришки они не вытащат. Если четвёртый-пятый – стоит опасаться кого-нибудь поопаснее. Хотя самих пьяных студентов стоит опасаться гораздо больше, чем любой нечисти.

Рискнуть или не рискнуть?

Энха рискнула. По лозам дикого винограда, оплетшего здесь угол здания, она спустилась вниз, прячась в тенях, подобралась ближе и присмотрелась. Пентаграмму вычерчивали третьекурсники, а двое четверокурсников ими командовали. Остальные стояли в сторонке. Энха пробежалась глазами по округе, высмотрела тёмные места и, прячась за стволами деревьев, подобралась ближе. Очень тихо прокралась к сумкам, сваленным под одним из кустов, предельно аккуратно вытащила оттуда запечатанный кувшин с узким горлышком и так же тихо нырнула назад в темноту деревьев. Быстро пересекла парк, продралась через кусты между стеной учебного корпуса и стеной, окружавшей университет, завернула за угол и уже подошла к амбару, как услышала сзади быстрые шаги и тяжёлое дыхание. Она поспешно нырнула за ближайшее дерево и замерла. Мимо неё кто-то промчался, проорал: «Идиоты! Махъя! Идиоты!», подбежал к колодцу и что-то швырнул туда. Схватился за голову, провыл что-то нечленораздельное и с криком: «Идиоты!» помчался назад.

Дече нашёлся на хозяйственном дворе около поленницы. Энха выставила перед ним добычу, он сходил за кружками, откупорил кувшин и плеснул в кружки содержимое. Они уселись на поленницу, молча чокнулись и выпили.

Это оказалось вино, причём хорошее, густое, терпкое, со специями. В темноте Дече кое-как разобрал на сломанной печати клеймо островецкого винного погреба.

Эге. Вино надо срочно пить, а кувшин или прятать, или бить, причём как можно дальше от мест обитания Энхи и Дече, чтобы на них не пало подозрение.

Они выпили по одной кружке, а когда налили по второй, со стороны парка донеслись яростные вопли. Энха и Дече, по глотку смакуя густое вино, с интересом прислушивались, молча гадая, была ли причиной воплей пропажа кувшина или что-то другое. В голове уже начало плыть, опьянение накатывало как прилив на море – медленно, но неумолимо, сначала по щиколотки, потом по колени, по пояс, по грудь, и вот вода уже накрывает с головой, слегка покачивает, колышет, а вокруг медленно движутся, сужаясь, расширяясь и завихряясь, течения – бледно-фиолетовые, бледно-зелёные. На них можно было смотреть часами, и Энха и Дече пили вино и смотрели на них. Вопли студентов стали одновременно и ближе, и дальше, размазались по округе и теперь приглушённо и отстранённо доносились со всех сторон. В какой-то момент, когда Дече собрался обновить кружки в очередной раз, крики стали громче и, кажется, их источник находился уже на территории хозяйственного двора.

Пора было исчезнуть отсюда. Дече, не торопясь, укупорил кувшин и затолкал его в холщовую сумку. Кружки они сунули за пазухи и соскользнули с поленницы. Тихо, среди фиолетовых и зелёных течений прокрались вдоль амбара, просочились сквозь узкий проход между амбаром и птичником, по дороге споткнувшись о гнилое бревно, валявшееся там с незапамятных времён. На выходе к стене, окружавшей университет и возвышавшейся на два человеческих роста, они прижались к стенке амбара – на Энху при этом посыпалась сверху труха – и прислушались. Крики и шум за ними не пошли.

Они присели на выступающий фундамент, достали кувшин, но стоило им наполнить кружки, как крики раздались со стороны поварни. Фиолетовые волны, которые струились вокруг, стали насыщенней, словно бы упорядоченней, и Энха почувствовала в затылке боль, приглушённую выпитым вином.

Они посмотрели сначала на университетскую стену, затем повернули головы и глянули на нависающий над ними край крыши амбара. Фиолетовые волны неторопливо кружились, завихрялись, а у стены, на выступе лежала массивная деревянная лестница. Дече прислонил её к стене. Не выпуская из рук полных кружек, они забрались на крышу, балансируя на покатом, покрытом дранкой скате, втянули наверх лестницу, там зацепили за торчащий обломок лаги, сели на конёк и наконец-то выпили.

Фиолетового здесь было меньше, а вот внизу волны постепенно густели. Небо было обложено тучами, которые попытались было задождить, но передумали. А в парке – с крыши амбара можно было видеть самый его край – происходило что-то интересное. Там бегали, кричали, светлячки мельтешили туда-сюда, видны были сполохи заклинаний, фиолетовые и зелёные течения плыли, завихрялись, закручивались в спирали и всевозможные фигуры – нереальные, но красивые. Энха и Дече сидели, неторопливо потягивали вино и с интересом наблюдали.

– Не оттуда, – глубокомысленно изрекла Энха.

Это была первая фраза, сказанная ею за сегодняшний вечер.

– Угу, – согласился Дече, тоже нарушив молчание.

Где-то позади них внизу прогудело заклинание огня. Они посмотрели назад, подождали пожара. Пожар не начался. Зато задымилось что-то в парке. Что-то ударилось о нижний выступ крыши.

Кажется, стоило поискать ещё какое-нибудь место. С которого видно лучше.

Они снова убрали кувшин в сумку, а кружки за пазухи, съехали по скату крыши вниз и перепрыгнули на крышу птичника. Там забрались на конёк, балансируя по нему в колеблющихся фиолетовых волнах, и прислушались.

Около повети кто-то был, слышались голоса, в темноте виднелись тени. Энха и Дече залегли на скате крыши и принялись ждать. Не очень далеко внизу прогудело ещё какое-то заклинание, кто-то заорал. Дече достал кувшин, однако стоило ему попытаться – лёжа на крыше и упираясь в неё локтями и коленями – вытянуть из-за пазухи кружку, со стороны студенческой коллегии послышался рёв нечисти.

– Яхайка, – определила Энха, пытаясь достать и свою кружку. Это закончилось тем, что она не удержалась на довольно крутом скате и поскользила вниз. Попыталась ухватиться за край крыши, но хвататься там было не за что, и она свалилась на землю. Рядом раздался истошный вопль, Энха успела увидеть зелёный сполох, дёрнулась в сторону и со смаком дала ногой в невидимый источник вопля. Вопль превратился в сдавленное скуление. Энха по стеночке быстро пробралась вдоль птичника к повети и тихо, опрокинув в темноте ведро с водой, юркнула в неё.

Голоса невдалеке что-то говорили, но слова расплывались, как и всё вокруг. Энха сидела на снопе соломы и ей было вполне себе хорошо – мягко, тепло, есть стенка, к которой можно привалиться, вокруг плывут и кружатся разноцветные волны, рядом кто-то гундосит… Только сильно расстраивал факт, что кувшин с вином остался у Дече. Энха подумала, что идти в парк за следующей порцией выпивки дальше, чем на крышу к Дече, но в парк – оно по ровной местности, а лезть на крышу…

Она ещё подумала и по стеночке сначала хозяйственных построек, затем учебного корпуса принялась пробираться к парку, окутанному фиолетовыми волнами, которые становились гораздо гуще на втором этаже учебного корпуса. В затылке начинало болеть заметнее, хоть боль и была приглушена выпитым вином. А ещё впереди в фиолетовом тумане передвигались словно бы дырки. Большие дырки.

Энха остановилась у угла учебного корпуса, привалившись к дереву. Вокруг кто-то бегал, кто-то кричал, слышались отзвуки применяемой магии, и тогда фиолетовая завеса начинала колыхаться, перемежаясь зелёными волнами. Все дырки двигались подозрительно в одном направлении. Энха постояла ещё немного, а затем повернула назад, по большой дуге обошла подозрительно шевелящиеся кусты и оказалась около главного входа в учебный корпус, хотя вроде как собиралась в другую сторону. Несколько ступеней было сколото, брусчатка дорожки буквально взорвана, а вокруг пузырились клочья слизи.

Сверху дырок не было, и Энха, цепляясь за резную стенку, полезла наверх. Несколько художественных выступов отломалось, она кинула их вниз. Один раз внизу, как ей показалось, кто-то вскрикнул и в двух аршинах от неё прогудело белое облако. Энха перекатилась на плоский мраморный козырёк крыльца, переползла на его противоположный конец и нащупала виноградную лозу. По ней вскарабкалась на крышу, прокралась по карнизу, влезла по скату наверх и попыталась пройти по коньку. Качало сильно, и Энха, едва не свалившись два раза, пришла к выводу, что лучше передвигаться, упираясь ногами в черепицу и держась руками за конёк. Так она добралась до надстройки над центральной частью корпуса, влезла на коническую крышу этой надстройки и по ней вскарабкалась на широкую каминную трубу.

Вдалеке сиял огнями город, тоже отмечавший сочельник. Внизу колыхалось фиолетовое облако, текло, переливалось, и если присмотреться, было видно, что от магистерской коллегии отходят словно бы фиолетовые лучи, такие же туманные, но прямые, и на эти фиолетовые лучи спешили фиолетовые же дырки. Всё это фиолетовое изобилие время от времени пересекали светло-зелёные потоки; кто-то кричал, не очень далеко опять раздался рёв.

– Ушлёпок, – сама себе прокомментировала Энха, устраиваясь поудобнее.

Дече появился тогда, когда ушлёпок замолк, а вместо него подал голос яхайка. Энха молча достала из-за пазухи кружку, Дече так же молча налил вина, и они выпили, с интересом наблюдая за происходящим внизу. А внизу от парка явственно тянуло дымом, со стороны магистерской коллегии пробивался огонь, уже порядком множащийся в глазах. Внизу что-то взорвалось, а чуть позже докатилась сильно ослабленная высотой волна ментальной магии.

– Мришка, – определила Энха, глотнув вина.

Нечистик мелкий, малость пакостный, но не опасный. В Крутице в замке один такой живёт: таскает пиво, поит им кур да иногда грызёт деревянную кухонную утварь. А вот если его убить, то ментальная волна от него идёт такая, что тому же ушлёпку и не снилось.

Огонь в магистерской коллегии разгорался, оттуда неслись истошные крики и сполохи заклинаний. В парке тоже пробивалось тусклое зарево. За университетской оградой стали появляться зеваки, привлечённые бесплатным представлением. Самые любопытные занимали крыши близлежащих домов.

А потом к глубочайшему горю Энхи и Дече поменялся ветер, и дым со стороны магистерской коллегии понесло прямо на них. Сначала они терпели, запивали дым вином и всё ждали, что ветер поменяется назад, но он не менялся. Энха глянула вниз, где в темноте клубились фиолетовые потоки и перемещались дырки, и сильно задумалась, что хуже – нечисть или дым. Когда она додумала до конца, то поняла, что Дече рядом с ней нет. Соответственно, нет и кувшина с вином.

Она заглянула в кирпичную каминную трубу, ничего не увидела и сказала в неё: «Бу». Труба не ответила. Энха сунула кружку за пазуху, свесила ноги в трубу и полезла в неё…

Как она в конечном итоге оказалась на университетском кладбище – к счастью, в живом виде, хотя и сильно пьяном – она сама не знала. Кладбище было старым, располагалось у северной стены университета и использовалось для практик студентов. Однако сейчас кладбище имело вид мирный и спокойный: могилы, которые последний раз раскапывали месяц назад, были закопаны, полуразрушенные склепы закрыты, саркофаги запечатаны. В одном месте, правда, нашёлся череп – он пытался шевелиться, но без остального скелета это было проблематично. Старая каменная замшелая стена несла на себе следы заклинаний, которые годами творили здесь студенты, недалеко от неё стоял покосившийся мраморный склеп с проломом в стене, за которым вроде кто-то шевелился. Энха по большой дуге обошла его, упёрлась в стену, подумала и повернула назад. Поплутав немного, снова нашла склеп, плюхнулась на землю около одной из могил, привалилась спиной к мраморной стене и протянула Дече кружку.

Издалека доносились вопли, где-то кто-то бегал, университет тонул в фиолетовом тумане. Энха и Дече сидели на могиле, земля в которой вроде бы шевелилась, хотя уверенности в этом не было, и предавались созерцанию фиолетового тумана, ползающего везде. За стеной склепа кто-то шевелился, оттуда исходило фиолетовое свечение. Энха и Дече прислушались к шевелению, посмотрели друг на друга. Затем заглянули в темень склепа, некоторое время созерцали грязно-серого призрака, энергично нарезающего круги вокруг саркофага, из которого выглядывала мумифицированная рука. Затем опять с сомнением посмотрели друг на друга и сильно задумались. Пока они думали, фиолетовое свечение стало интенсивнее. Энха спросила:

– У тебя скарпель есть?

Дече подумал и достал из кармана резец по дереву.

– А палка есть?

Он снова подумал, поковырялся в могиле и вытащил оттуда бедренную кость. Череп, высунувшийся за ней, попытался возмутиться, но Дече затолкал его назад, а чтобы он не вылез снова, сдвинулся и сел на это место.

Руны, покрывавшие жезл Изис, Энха помнила лучше, чем молитву Анахите. Махъя, дороэль и тау. Высунув язык от усердия, она принялась старательно вырезать их на кости. И сразу поняла, что это несколько проблематично, потому что результат своей резьбы она видела как-то не очень хорошо. Мало того что было темно, так ещё и там, где она проводила одну линию, сразу становилось видно много таких линий, и которая из них была настоящей… Энха сильно задумалась, шевеление в склепе усилилось, стало слышно даже лёгкое шуршание. Из склепа начал сочиться фиолетовый ручеёк. Дече проводил его задумчивым взглядом.

– О! – глубокомысленно изрекла Энха.

Покачнулась от нахлынувшего озарения и принялась ручейком вливать магию в вырезаемые руны. Это позволило чувствовать линии, и вырезание пошло уверенней, хоть иногда она попадала резцом себе по пальцам, а один раз нечаянно пырнула Дече. Шевеление в склепе стало уверенней. Дече с сомнением заглянул в пролом. Лич – вроде бы один, но уверенности в этом не было – зловредно скалился призрачной мумиеподобной мордой и ждал, пока закончится магическое формирование…