Глава 12. Энха. Отчаяние и болезнь (1/2)

В очередной из дней Энха почувствовала, что отчаяние, которому она сопротивлялась последний месяц, всё же берёт верх. Что идеи, что можно поменять, закончились. Что хочется всё бросить, уехать в Околье, запереться в своих покоях в замке и реветь, реветь, реветь…

Был вечер, за окном завывал ветер и барабанил в стекло холодный осенний дождь. Энха задула свечу, набросила на плечи плащ, спустилась в библиотеку по поскрипывающим ступенькам, обула сапоги и вышла на улицу.

Куда идти? Город она не любила – после него всегда болела голова. За город – столица, конечно, окружена стенами, но проходов в них не знал только ленивый, однако внутри сидел глубоко въевшийся страх нечисти. Побродить по университетскому парку – там ходить особо некуда, да и на студентов наткнуться можно…

Энха спустилась по мокрым выщербленным ступенькам парадного крыльца, прошла через мокрый, голый и грязный парк, завернула на хозяйственный двор, постояла там в темноте, слушая шуршание дождя и ощущая себя безнадёжно одинокой и брошенной. У всех жизнь сложилась, все при деле – Татуня, Злобка, Мнишек. Пани Збигнева, Иржи, Вито. А она одна – неприкаянная, бесполезная и никому не нужная.

И никому этого не скажешь…

К стене птичника была приставлена лестница. Энха подобрала полы плаща, взобралась на крышу, нащупала лесенку, привязанную к трубе, вскарабкалась по ней на конёк и уселась на него. Порыв ветра сорвал с головы капюшон.

Почему некоторым всё удаётся в жизни, а ей нет? Почему она должна будет прожить пустую жизнь… кого? Искателя эльфийских древностей, как Божек? Резчика или художника, как родители? Помощника Вито, когда помощи-то от неё – один пшик? Выйти замуж за кого-то, к кому не лежит сердце, и всю жизнь вспоминать Иржи?

Вернуться бы в прошлое… А впрочем, что это даст? Если дара захвата магии не дано, то его не дано, и даже в прошлом ничего невозможно изменить, чтобы стать магом. Изменить можно разве что отношения с Иржи, но… Она не умеет строить глазки и красиво говорить. Она как-то пыталась – это выглядело глупо и смешно. И чувствовала она себя, пытаясь флиртовать, полной дурочкой.

Разве только вернуться тогда, когда её родители переехали из Крутицы в Мглин, и никогда не ездить к ним в гости. Тогда она не познакомилась бы с Иржи. И тогда страдала бы только оттого, что не стала магом, но не от его пренебрежения.

Но жить и не знать Иржи – и на сердце делается пусто…

Бросить всё, уехать в Околье – а там рано или поздно она сложит голову. Не успеет укрыться в убежище до темноты и попадётся нечисти, не устоит против ментального плена болотника или упыря, или какой-нибудь гоблин окажется более ловким, чем она…

Дождь по мокрым волосам уже начинал просачиваться за шиворот, спина намокла, стало холодно. Энха неохотно сползла с крыши и поплелась к университету.

А на парадном крыльце стояли Мнишек и Татуня. Энха поспешно набросила мокрый капюшон на мокрую же голову, чтобы приятели не задавали лишних вопросов, и с трудом заставила себя поздороваться спокойным тоном.

– Злобка за тобой пошла, – сообщила ей Татуня, одетая по столичной моде в платье до пят, а не в котту до колен. Плащ у неё был с тонкой меховой оторочкой по вороту и серебристой тесьмой. – Мы гулять идём. Пойдёшь с нами?

Гулять не хотелось, тем более по городу, после которого у Энхи всегда болела голова. Но возвращаться в библиотеку, где всё напоминало о том, что за месяц ей не удалось сдвинуться в магии с мёртвой точки, хотелось ещё меньше. Хоть студенты наверняка начнут разговаривать про магию, и это будет больно.

Впрочем, что ей ещё одна капля боли в её озере?

Из двери университета выскочила Злобка, чуть не споткнувшись о выщербленный порог.

– А её нет, – сообщила она. – Ой, – заметила она Энху и засмеялась, – ты есть, – она чмокнула приятельницу в щеку. – Пойдёшь с нами гулять?

– Куда? – спросила Энха, мучительно думая, может, всё же отказаться.

– Не знаю, – Злобка, накинула на голову капюшон. – В корчму не хочу, мы там уже много раз были.

– Я бы предложил… – начал Мнишек.

– Лучше не надо, – предупредила его Злобка. – Я девушка приличная.

– Кто про что, – тут же отозвался он, – а я имел в виду храм. Приличным девушкам туда прилично ходить.

– Приличным девушкам там делать нечего, – хихикнула Злобка. – Это неприличные туда ходят грехи замаливать.

– То есть если мы пойдём в храм, вас всех посчитают неприличными?

Злобка и Татуня захихикали, Энха выдавила вымученную улыбку, чтобы не нарваться на вопросы, почему она ходит с кислой миной – благо в темноте мимики особо видно не было – и они принялись спускаться по ступенькам крыльца. Порыв холодного ветра бросил в лицо брызги дождя.

За университетскими воротами они повернули налево, минули небольшой скверик с фонтаном, который не работал уже много лет, и вышли к довольно широкой улочке. Верхние этажи домов нависали над нижними, как и везде, но между ними оставался довольно большой зазор, так что днём здесь было относительно светло. Нижние этажи были сложены где из камня, где из кирпича, верхние почти все – из дерева. К балкам нижних этажей на цепях были подвешены магические светильники, улица, мощённая неровным булыжником, была хоть и мокрой, но вполне чистой.

Улица вывела их на небольшую площадь, с одной стороны ограниченную трёхэтажным постоялым двором с широким парадным крыльцом и коновязью, с другой – лечебницей и аптекой, а третью и четвёртую стороны занимали постройки Сыскного приказа – каменные, добротные, с толстыми стенами и узкими окошками, забранными решётками. Среди них как-то умудрился приткнуться крошечный скверик на три сосны, одну ёлку и клумбу с отцветшей календулой, а за сквериком виднелся вход в мертвецкую.

Отчаянно хотелось увидеть сейчас Иржи. Как напоминание о её глупости и бездарности. И так же отчаянно не хотелось слышать его насмешки…

Площадь была освещена магическими фонариками, подвешенными у входов в каждое здание, а у входа в мертвецкую на земле лежали носилки с телом, накрытым рогожей. Судя по запаху, тело было не первой свежести, хотя, возможно, запах шёл из мертвецкой. Около носилок столпилось человек пять следователей – судя по синим форменным коттам и сюрко. Двое из них как раз присели около носилок и один приподнимал с лица покойника рогожу.

Этот один, который приподнимал рогожу, и был Иржи.

Энха невольно замедлила шаг. Замедлились и её спутники, тоже привлечённые зрелищем. Иржи поднял голову и что-то сказал коллегам. Послышался смех.

– Ужас, – Татуня прикрыла лицо краем плаща. – Воняет как!

Энха скользнула за Мнишека и в тень – на всякий случай, если Иржи решит посмотреть в их сторону. Она уже увидела Иржи – и хватит, своё сомнительное счастье хватанула, желание исполнила. Больше искушать судьбу не надо.

– Идёмте, – позвала она.

Однако именно в это время из скверика на них внезапно выскочила крупная собака. Девушки от неожиданности взвизгнули, а собака молча принялась их обнюхивать, энергично размахивая хвостом.

Их взвизг и привлёк внимание следователей, столпившихся у мертвецкой. И внимание Иржи, узнавшего компанию и направившегося к ним.

– Какие люди тут ходят, – усмехнулся он, обмениваясь рукопожатием с Мнишеком и приветствуя девушек коротким наклоном головы. – Надеюсь, вы не к нам? А то тут и без вас… не скучаем.

– Не, – помотала головой Злобка. – Мы мимо проходили.

Псина кончила их обнюхивать и потрусила назад в сквер.

– А вам чего в такую погоду дома не сидится? – спросил Иржи.

– У нас завтра зачёт у пана Стручицы, – слегка потусторонне отозвался Мнишек. – Идём головы проветривать.

– Не будет у вас зачёта, – успокоил их Иржи. – Вон он, – он махнул рукой в сторону носилок около мертвецкой. – Готов.

Студенты ахнули. Энха попыталась вспомнить, кто такой пан Стручица, но не смогла. В библиотеке он не появлялся ни в этом году, ни в прошлом, а в его формуляре последними числились книги, которые он брал лет десять назад, ещё учась на четвёртом курсе.

– Сам? – уточнил Мнишек.

– Пьяная драка, – неопределённо отозвался Иржи. – А там трудно уже сказать, сам споткнулся и проломил череп, или кто-то помог.

– Когда-то это должно было случиться, – покивал Мнишек.

– А вы по каким злачным местам собрались?

– В храм, – разочаровала его Злобка.

– Неужто уже нагрешить успели? – восхитился Иржи. – Мнишек, не зажирно ли тебе одному с таким количеством девушек грешить?

– Присоединяйся, – не смутился и не растерялся Мнишек. – Я не жадный.

Надо было пойти домой…

Студенты и Иржи обсуждали пана Стручицу. Из их разговоров Энха узнала, что преподавателем он был никаким, выпивал по-чёрному, студентам из года в год читал одни и те же лекции и задавал одни и те же вопросы, а в университете в своё время остался, дав огромную взятку ректору, чтобы не идти работать краевым магом.

В затылке начинало болеть, а мир постепенно окрашивался в фиолетовый цвет. Не так интенсивно, на как Маяке, но заметно. Видимо, ментальная атака хаттата тогда не прошла бесследно…

Храм стоял на холме, облицованном каменными плитами. Прямоугольное в плане здание, окружённое высокими колоннами, украшенными барельефами из жизни богов. Внутри посередине возвышался алтарь, также украшенный резьбой, а по стенам тянулись фрески, повествующие о жизни и деяниях богов. Время было достаточно позднее, вечерняя служба уже закончилась, прихожан было мало; к одной из стен была приставлена стремянка, и художник подновлял облупившуюся краску на одеянии Усира. Тот стоял, величественно глядя на прихожан и держал ладони, положенные одна на другую. Между его ладоней сияла звезда.

Миф был общеизвестным – когда во время Чёрного века на земле воцарилась тьма, Усир достал с неба звезду, превратил её в солнце и сделал так, чтобы она светила днём. Здесь Усир был светлокожим, круглолицым, с короткой русой бородой и русыми волосами до плеч, одетый в длинное жреческое одеяние. Но Энха помнила барельефы на эльфийских развалинах, и там в этой же позе и точно так же держа звезду, стоял эльф с золотистой кожей и в одной набедренной повязке; бороды у него не было, волосы закрывал полосатый клафт, а глаза были большими и яркими.

Художник как раз белой краской подкрашивал звезду.

– Мнишек, – повинуясь неясному наитию, попросила Энха, – а ты сможешь сводить нас в подземелья?

И только сейчас вдруг обратила внимание, что голова больше не болит, и фиолетовой пелены перед глазами нет.

– Зачем нам подземелья? – удивилась Татуня.

– Милая моя, – успокоил Энху Иржи, – здесь не Околье и по ночам нечисть не бегает. Зашиваться в подземелье необходимости нет. А если вдруг появится, то я всё-таки королевский маг и ради твоего спокойствия смогу упокоить хоть богоглота.

– А ты его видел? – заинтересовалась Злобка.

– Признаться, – не стал врать Иржи, – только на картинке.

– Богоглот – это сказка, – просветила их Татуня. – Если он и существовал, то в Чёрный век, и с тех пор больше в мир людей не проникал.

– Кое-кто в университете и хаттата считает сказкой. Я месяц назад лично эту сказку упокоил. Поэтому теперь поостерегусь утверждать, что и богоглот – это сказка.

– А в Околье богоглоты водятся? – слегка потусторонне спросил Мнишек.

– Я их не слышала, – покачала головой Энха.

– Во всём мире нечисть определяют по внешнему виду, – покивал Иржи. – И только в Околье – на слух.

Энха подняла на него глаза.

– Все королевские маги, – тихо, тяжело и с какой-то скопившейся усталостью сказала она, – развлекают короля. А краевые дают огромные взятки, только чтобы остаться в столице. Для всех Околье – это дикая глухомань, и никому нет дела, что там для человека выйти ночью на улицу – это смерть. А жить хотят все, не только паны и маги в столице, но и селяне отдалённых хуторов. Поэтому и сидят по ночам дома. И не смотрят, как нечисть выглядит. Потому что хотят жить.

Впервые в жизни Иржи отвёл глаза и не ответил привычной колкостью.

Наступившую тяжёлую тишину прервал Мнишек.

– На самом деле в подземельях, – он одобрительно глянул на Энху, – много есть интересного… Идёмте, покажу.

Он подошёл к служке в длинной белой альбе, перекинулся с ним парой слов и махнул рукой своим спутникам, приглашая следовать за собой. Они прошли за алтарь и за ширму за ним и оказались перед лестницей, ведущей вниз. Ступени были сложены из старых, разномастных, местами раскрошившихся блоков; некоторые из них были небольшими и прямоугольными, а другие – вычурно изогнутыми под неровными углами; дырки, получившиеся от нестыковавшихся граней, были аккуратно заделаны строительным раствором.

Лестница вывела их в коридор с округлым потолком. В стенах через равные промежутки были вделаны металлические кольца со вставленными в них голубоватыми магическими светильниками. Мнишек повернул налево.

– И что здесь интересного? – спросила Татуня.

– Кто строил этот храм? – улыбнулся Мнишек.

– Это эльфийская кладка, – ровно отозвалась Энха, рассматривая такие знакомые вычурные очертания блоков. – Только там, вверху, – она указала под потолок, – человеческая.

– В самом деле, – ойкнула Злобка. – Так что, выходит, строили эльфы?

– Многие моравские храмы, – объяснил Мнишек, – построены на эльфийских развалинах. Императоры империи Само их находили, расчищали и отстраивали. Здесь от эльфов сохранились только подземные помещения, а в Торопце, например, и части стен.

– Там видно, – кивнула Энха. – До высоты человеческого роста идёт эльфийская кладка, а выше – уже другая, человеческая.

Мнишек толкнул тяжёлую, деревянную, окованную металлическими полосами дверь, и все оказались снова перед лестницей, на этот раз ведущей вдоль стены в темноту. Иржи засветил магический светлячок и метнул его вперёд, и в его свете все рассмотрели огромное помещение с купольным потолком на высоте нескольких человеческих ростов. Почти на всей высоте стен сохранялась эльфийская кладка, и только под самым потолком видны были следы человеческого ремонта. И всё помещение было уставлено деревянными подпорками, поддерживающими потолок и стены.

– Здесь стены разрушаются, – объяснил Мнишек, начиная спускаться по лестнице. – Поэтому их подпирают. А вон там, – он остановился и указал на противоположную стену, – Усир.

Все стены были покрыты барельефами, местами даже сохранились остатки краски. Усир высотой в четыре человеческих роста стоял на противоположной стене в точно такой же позе, что и Усир наверху. Только из одежды на нём была лишь короткая набедренная повязка, а волосы полностью закрывал клафт, оставляя открытыми лишь лицо и шею. Клафт, судя по сохранившимся пятнам краски, когда-то был узорчатым, набедренная повязка – белой, а вот звезда между его ладоней свой первоначальный цвет потеряла, и теперь была такой же, как и стена, на которой она была вытесана.

Энха спустилась по ступеням, пересекла зал, остановилась перед стеной с изображением Усира и задрала голову вверх, пытаясь в полутьме рассмотреть, есть ли на звезде руна.

Подошёл Мнишек, стал рядом.

– Какая руна на звезде? – устало спросила Энха.

Он посмотрел наверх. Затем создал магический светлячок и поднял его повыше.