Глава 7. Иржи. Разговор в библиотеке (2/2)

Иржи некоторое время смотрел на неё, решая, выдавать ей следовательскую тайну, которая, в общем-то, тайной и не была, или не стоит. В конце концов решил, что лучше открыть карты, чтобы быть уверенным, что она правильно его поняла.

– Маг виден из мира демонов магическим отсветом, – объяснил он. – И есть способы сделать этот отсвет менее ярким, так чтобы королевский маг казался краевым, а то и вовсе уездным. Если это тёмный амулет, то для его изготовления нужна человеческая жертва: человек должен быть обездвижен, ему вскрывают вены и берут кровь для подпитки амулета. А в конце ритуала ещё живому человеку разрезают… от шеи до паха, вкладывают в него амулет, связывают магически с органами, а потом изымают органы в определённой последовательности, стараясь, чтобы жертва как можно дольше оставалась жива. И получается амулет-маска, который приглушает отсвет мага, видимый из мира демонов. Маски этой хватает примерно на месяц, потом нужно делать новый. Так вот – находили ли тела с такими повреждениями?

Вопреки ожиданиям Иржи, какого-либо впечатления на Энху его рассказ не произвёл. Но задумалась она надолго.

– Нет, – наконец покачала она головой. – Такого я не слышала. Если бы тело с подобными ранами нашли, об этом бы гудело всё Околье. Но я не слышала.

Он помолчал. Покачал в руке бокал с наливкой. Энха сидела в кресле, смотрела в пол и не прикасалась ни к наливке, ни к персикам.

– В Околье, – перевёл тему Иржи, – есть два мага. Павко из Городища и Вито из Крутицы. Но из мира демонов над Окольем виден и третий отсвет, очень слабый. Знаешь ли ты, кому он может принадлежать?

Отсвет этот сегодня посмотрели все следователи, кому было не лень. Но никто не смог определить, ни где точно он находится, ни кому он может принадлежать.

– Желда Хойничек всё-таки в Околье?

Голос выдал, что Энхе стало не по себе.

– Неизвестно, – признался Иржи. – Я почему и спрашивал про ритуально расчленённые трупы, что мы предположили, что это прячется Желда Хойничек. Но мы не уверены, что возможно настолько притушить отсвет. Желда Хойничек был королевским магом и отсвечивать должен сильнее, чем Вито и Павко вместе взятые. А третий отсвет над Окольем очень слабый. Так могут светиться, например, второкурсники. Или не-маги, раскачавшие захват магии.

– Может, это Божек, – подумав, предположила Энха. – Он десять лет назад учился здесь, но только один год, а потом его признали неперспективным, и на второй курс не перевели. Сейчас он охотник барона Благомила. Но он редко охотится, а ищет эльфийские древности, которые потом отдаёт Благомилу, и тот их продаёт.

– Склонность к светлой или тёмной магии известна?

– Тёмный.

Щуркинские артефакты тоже все как один тёмные…

Иржи нахмурился собственным мыслям. Значит, скорее всего, третий тусклый магический отсвет принадлежит Божеку. Только вот обычно такие одногодичные недомаги со временем становятся неразличимы. Не все, но как правило. А какой-то Божек и через десять лет виден?

– Магию или раскачку каналов он практикует?

Энха пожала плечами:

– Колдовать он не умеет. Он даже тёмный фон на Маяке не почувствовал. А раскачивает он захват или нет, я не знаю.

Пани Збигнева, молча слушавшая их разговор, пригубила из бокала наливку и пододвинула пиалу с персиками чуть ближе к Энхе. Та сделала вид, что не заметила.

Кто бы сомневался…

– Можно увидеть досье на этого Божека?

Энха и пани Збигнева вопросительно переглянулись, пани Збигнева произнесла: «Наверно, восьмой стеллаж», и Энха встала и ушла в архив. Вернулась она довольно нескоро и принесла с собой пыльную деревянную папку со списком учеников, покинувших университет не десять лет назад, а, как оказалось, одиннадцать. Среди тех студентов значился и Божек из Злинки – в него-то Энха и ткнула пальцем. Иржи прочитал короткое досье. При поступлении выдал уровень захвата магии чуть выше пограничного, на занятиях показал себя любознательным студентом, все экзамены сдал хорошо, однако в конце первого курса уровень его захвата магии не достиг порога, с которым переводят на второй курс, и он был отчислен за неперспективностью.

Ничего необычного…

– В последние несколько лет, – Иржи вернул папку Энхе, – в Околье не появлялось сильного тёмного фона? Там, где его раньше не было?

– Появился, – кивнула она, откладывая папку на поставец. – На Маяке. Это недалеко от Гоблинской пустоши. Мы летом туда ходили, там прореха.

– А вот здесь подробнее, – насторожился Иржи.

Со светлой магией можно колдовать везде и сколь угодно долго. А вот с захватом тёмной приходилось быть осторожным, потому что если в пространстве для колдовства её недостаточно, маг, сам того не чувствуя, делает прокол в мир демонов и заимствует её оттуда. И после совершения заклинания на тёмной основе, эта тёмная магия назад в мир демонов не возвращается, а остаётся в мире людей. Со временем, конечно, она всасывается назад в мир демонов, но это происходит очень медленно, и если на одном месте долго и сильно колдовать с использованием тёмной магии, она не будет успевать всасываться назад, начнёт накапливаться и постепенно разъедать границу между мирами, образуя прорехи. Из которых полезет нечисть.

И внезапно появившийся тёмный фон может говорить о том, что там много колдует тёмный маг. Или что у него лаборатория по изготовлению тёмных артефактов.

– Говоришь, – уточнил Иржи, внимательно выслушав рассказ о летней ночёвке на Маяке и в заброшенном форте, – весной этой прорехи ещё не было?

– Может, и была, – возразила Энха. – Она и ещё раньше могла быть, её могли не замечать. Потому что обычно на Маяк поднимаются по северному склону горы, а прореха находится на западном, куда никто не ходит, потому что там скалы. И с северного склона она не видна. И с «постоялого двора» она не видна – её загораживает храм. А люди, если забредают на Маяк, по руинам обычно не ходят: поднялись, переночевали – и пошли дальше. Вот и не видели. Это мы пошли смотреть, откуда тёмный фон, и увидели.

Иржи задумчиво покачивал в руке бокал с наливкой. Посмотреть на тот Маяк нужно обязательно. Попросить только главу Сыскного приказа, чтобы в Околье послали именно его, Иржи. Хотя вряд ли найдётся ещё кто-то, кто добровольно захочет ехать в такую глухомань.

– Милая моя, – подался он, – поедешь со мной на свидание?

Пани Збигнева захихикала. Энха сжала губы и поднялась из-за стола.

– Я могу идти?

Всё. Маска. Стоило сделать шаг в сторону от делового разговора – сразу закрывается!

– На свидание? – делано обрадовался Иржи, чувствуя себя отнюдь не радостно.

Она развернулась и направилась к лестнице.

– Стой, – хмуро окликнул её Иржи, откидывая напускную радость. – Мне нужно в Околье, посмотреть на эту вашу прореху. Пани Збигнева, отпустите её на пару дней?

– Если надо, конечно, отпущу, – охотно закивала старушка. – Ханичка, съезди, в самом деле, в своё Околье. Отдохни.

Она обернулась, помолчала, посмотрела на них своим нечитаемым взглядом, молча кивнула – причём пани Збигневе, а не Иржи – развернулась и сбежала вниз по лестнице. Было слышно, как внизу она быстро обулась и ушла.

– Пани Збигнева, – отчаянно простонал он, залпом выливая в себя бокал наливки. – Что вы с ней сделали? Раньше ж она была…

– Нормальной девушкой? – хихикнула старушка, пригубив наливку.

Он безнадёжно махнул рукой:

– Нормальной она никогда не была. Но раньше хоть в зубы дать могла, нос сломать, подсвечником запустить… Сколько раз было: хочу её подразнить, говорю что-нибудь не то – и мне прилетает в морду. Меня все успокаивали, мол, маленькая ещё, дикая, повзрослеет, остепенится. Ну я и ждал. Дождался! Повзрослела, остепенилась, здорово! Только если раньше от неё хоть какой реакции можно было дождаться, то сейчас никакой! Молча уходит, и поди разберись, что не так! Вот что я сейчас сказал? Позвал на свидание. И что не так? Свидание не нравится? Со мной не нравится? Околье не нравится? Так что мешает объяснить?! Если есть любовник – скажи, я буду знать, что его нужно прирезать. Если Околье не нравится – скажи, позову куда-нибудь в другое место!

Пани Збигнева посмотрела на него поверх бокала:

– Однако про Желду Хойничка вы говорили весьма конструктивно.

– По делу она всегда говорит конструктивно, – Иржи отставил свой пустой бокал и взял Энхин. – На неё, бывало, ступор находит. Помню, в школе она натворила… В общем, натворила. Учитель и папаша пострадавшего ученика пришли к ней домой. Папаша ученика орёт на неё, учитель давит, зачем она это сделала, её отец тоже пытается чего-то от неё добиться… И… Она стоит, смотрит на всех и молчит. Я это сам видел… И только глаза вот такие, и видно, что она вроде и хочет что-то сказать, но ей не дают собраться с мыслями… Хорошо, мать её всё это увидела, разогнала всех сраной метлой и… Вот, пани Збигнева, как вы думаете, что она сделала?

– Раз ты задаёшь такой вопрос, – задумчиво проговорила старушка, – то значит, не утешать бросилась и не гладить по головке.

– Не утешать, – подтвердил Иржи. – Она спросила, сколько когтей у мроя. И вот… Я помню её глаза: прямо на глазах спадает ступор, появляется удивление, и она начинает думать. И через какое-то время отвечает. Мать задаёт следующий вопрос – что делать, если встретилась с мроем лицом к лицу, а из оружия в руках только горшок с мёдом. Она опять думает и отвечает. И вот как-то так она и вытянула из неё, почему она натворила то, что натворила… И я после той сцены знаю, что если я задам вопрос про нечисть, хоть самый идиотский, она ответит. Но я же не могу всю жизнь говорить с ней только про нечисть или про всяких там беглых магов!

Пани Збигнева ответила не сразу.

– Что могу тебе сказать, – наконец задумчиво покачала она головой. – Она почти всю жизнь провела в Околье. А в Околье нечисти и нежити, сам знаешь, много, и это очень мягко сказано. Там по ночам нечисть едва ли не около каждого дома пасётся. И пусть людей от неё отделяют стены, они всё же не глушат ментальное воздействие полностью. Хоть что-то – но достаёт людей. И под ментальные удары нечисти тамошние жители попадают регулярно. А это, – она серьёзно посмотрела на Иржи, – не проходит бесследно, как ни крути. Последствия накапливаются и со временем могут выстрелить…

– Отклонениями в мозгах, – мрачно понял её Иржи.

– Именно так, – не стала вилять старушка. – Один мой однокурсник, пусть земля ему будет пухом, уехал после учёбы краевым магом в Околье. Мы с ним встретились лет через десять, и его поведение… временами отдавало сумасшествием. Он признался, что осознаёт это, но рассказал, что когда десять лет подряд почти изо дня в день попадаешь под воздействие нечисти или в ментальный плен нежити, то рано или поздно ум начинает заходить за разум. Местных-то нечисть бьёт, ещё когда они в утробе матери, у них закалка начинается ещё до рождения, они переносят легче. А пришлым сложнее…

Иржи не ответил. На душе от такого было с одной стороны тяжело, а с другой почему-то стало легче. Всё очень просто. Просто всё то, что непонятно в её поведении, списать на последствия воздействия нечисти и нежити. То есть на потенциальное сумасшествие…

А требовать от сумасшедших понятных поступков по меньшей мере глупо.

Только всё равно тягостно на душе…