19 (1/2)

— Мистер Пак, можно? — Юйци стучится в номер Сонхва скорее для приличия, нежели чтобы действительно дождаться ответа. Он никогда этого не делает, поэтому Сун сразу же открывает дверь и проходит, оглядываясь. — Спит ещё?

В десятом часу утра в номере тихо и никаких признаков жизни, поэтому Юйци, прижимая к себе найденный журнал о Мичигане, довольно нагло проходит в сторону спальни. Она не спит еще с семи, и ей ужасно скучно.

Завидев укутанного в одеяло Пака, Сун абсолютно беззаботно разбегается с самого коридора и прыгает на мягкую кровать спиной вперед так, словно перед ней было облако.

— Мистер Пак, только посмотрите, что я нашла, — упав на спину, Юйци вытягивает в руках над собой журнал и тут же вскрикивает.

Ёсан дёргается от неожиданности из-за столь резкого пробуждения и немного приподнимается, абсолютно непонимающе глядя на незнакомую девушку, которая громко испуганно что-то говорит на непонятном ему языке. Похоже на китайский, и Кан спросонья вообще осмыслить ситуацию не может. Он лишь сонно нахмуренно смотрит и хлопает ресницами, наблюдая, как торопливо и неуклюже девушка слезает с кровати и кланяется, спешно пятясь спиной.

Юйци настолько не ожидала не увидеть привычного Сонхва, что от испуга и смущения даже не сразу узнала Ёсана. Сун забыла и про английский — она громко извиняется и оправдывается на китайском, почти сбегая и успевая по пути кланяться. Как же неловко и глупо получилось. Ужасно. И еще больше Юйци вгоняет в краску сам Сонхва, который, судя по всему, выходит из ванной на шум в одних лишь домашних штанах. Сун только отворачивается, чтобы сбежать — как врезается в полуголого Пака. Сонхва даже не успевает ничего сказать, потому что Юйци очень быстро и громко тараторит на китайском и сразу же убегает, закрыв лицо ладонями и неловко хлопнув дверью.

Выдохнув в наступившей тишине, Пак проходит к входной двери и закрывает её на щеколду. Что за девчонка? Навела с утра пораньше шуму и сбежала.

Взяв по пути в спальню телефон, Сонхва стопорится в дверном проёме, чувствуя неоднозначное беспокойство. Ёсан всё также непонимающе одним глазом смотрит перед собой и медленно моргает. Заметив Пака, он укладывается обратно и сильнее кутается в одеяло. Пусть по его кровати кони бегают, а за окном начнётся война — Кан ничего не будет выяснять.

А зачем? После полученного ночью дофамина и серотонина абсолютно ничего не хочется делать, особенно просыпаться. В теле всё ещё приятная усталость и местами боль, в голове сонливость и полное отсутсвие заинтересованности к незнакомым девушкам. Да и к знакомым. В принципе, Ёсан хорошо помнит эту юную леди, которая несколько раз уже сопровождала Сонхва. У Кана нет к ней вопросов и интереса — она была в красном. Хотя после этого утра, может быть, появятся.

— Хва, — Ёсан недовольно морщится, когда Пак начинает отбирать одеяло и лезть под него.

— Мм? — Сонхва забирается к своему мальчику в его тепло и по-хозяйски обнимает со спины, ласково целуя в висок.

Кан позволяет заключить себя в объятия. За окном пасмурно, небо серое и тяжелое, в номере прохладно, а под пушистым одеялом и в родных руках, по ощущениям, можно провести всю жизнь. Или хотя бы утро. Ёсан сам не знает почему, но для него это самое комфортное на свете — быть в объятиях Пака и тепле, пока вокруг тихо, холодно, а за окном пасмурно. Ничто в этой жизни не дарит столько спокойствия и ощущения безопасности, как это. Особенно, когда этот черт, что теперь прижимается со спины и ластится, ночью терзал тело и вытрахивал из него душу.

— И часто к тебе девушки в постель прыгают? — Кана раздражает холодная вода, капающая с волос Сонхва на собственные плечи.

Ёсан в целом ненавидит холод и любые его проявления, но с привычкой Пака не сушить сразу после душа волосы ничего не сделать.

— Она прыгнула в постель?

— Да.

— Вообще, часто. Только и успеваю говорить, что тут занято, — Сонхва укладывается удобнее так, чтобы иметь возможность добраться до своего телефона.

Кан же прыскает смехом и ничего не отвечает. Иногда он забывает, какой Пак дурной и самовлюблённый, пусть и вполне себе обоснованно.

— Что смешного? — Сонхва сразу открывает в мессенджере диалог с Юйци и задает вопрос о том, что вообще было пять минут назад.

— Кому ты нужен? — Ёсан неуклюже переворачивается лицом к Паку и удобнее устраивается в его руках.

— Пф, — Сонхва быстро набирает сообщение и негодующе вскидывает бровь, переводя взгляд на довольного Кана. — Вообще-то, всем. Ты меня видел?

— Да вроде как видел, — Ёсан не совсем верит в то, что говорит дальше, но ради забавы примеряет на себя самоуверенность Пака. — Но ты ведь лучше подрочишь на меня в душе, чем посмотришь на кого-то другого. Так вот, кому ты нужен, если тебя интересует только моя задница?

Сонхва не может сдержать улыбки и желания целовать своего Кана. Ёсан же, в свою очередь, готов отдать многое за утренние поцелуи. И вечерние. И в неподходящих местах. И перед заездами. И в душе. И во время секса. И после успешной гонки. Приоткрыв губы и позволяя медленно и настойчиво углублять, Кан думает лишь о том, как он обожает целоваться со своим мужчиной. Где угодно и когда угодно — Пак всегда целует по-разному. Иногда более требовательно, иногда более глубоко. Сейчас же очень медленно, мокро и настойчиво. Приятно, сладко и долго. Им двоим требуется время, чтобы довести поцелуй до конца и отстраниться. Тяжело, когда никто не хочет заканчивать.

— Ты прав, — Сонхва мягко улыбается и снова целует своего мальчика в висок. — Я уважаю тебя и твои чувства и не посмею предать. А еще я уважаю себя, а значит собственный выбор и вкус. Мне не интересен никто, кроме тебя, потому что ты мой выбор, и посмотреть на кого-то еще — предать в первую очередь себя. С помойки не так мерзко есть, как изменять своим принципам.

— Да почему у тебя даже признания в верности звучат эгоистично? — Кан хмурится и выдыхает. Он не ожидал подобной эгоцентричности в вопросе верности к другому человеку. Хотя чего он вообще ожидал от Пака? — Звучит ебано. Особенно про помойку и принципы в глобальном смысле.

— Не знаю, что тебе тут не нравится, если в конце концов ответственность за мой выбор только на мне. Быть верным тебе — это лишь моё решение и желание, и ты никак не повлияешь на него. Что не так, если это зона моей ответственности? В конце концов именно я буду разбираться с дальнейшими последствиями касательно тебя, себя и наших отношений в целом. Условная измена — это мой проеб и только, и ты тут будешь ни при чем.

— Пиздец, чем больше мы знакомы, тем больше я, оказывается, не понимаю тебя и твои взгляды, — Ёсан касается пальцами щеки Сонхва и слабо усмехается, чувствуя подушечками несовершенства бархатистой кожи. — Хотя мне казалось, что мы знаем друг о друге всё.

— Ты накинулся на меня из-за моей сестры и её девушки, потому что сам бы смог мне изменить?

— Что? — Кан непонимающе хлопает ресницами и немного отстраняется. — Нет, с чего ты взял? Вернее, мы даже не в отношениях, и я могу…

— Ну ты ведь не понимаешь, почему верность — это ответственность только того, кто её хранит.

— Я, — Ёсан в тупике. Он не может говорить о том, что почти не воспринимает других людей из-за любви и привязанности к Паку. Это полностью обезоружит Кана перед Сонхва подтвердив слова последнего о том, что Ёсан всё равно никуда от него не денется. Нет. Кан никак не расскажет, что если бы мог отречься сердцем от Пака, то, скорее всего, просыпался бы с Саном, а не с ним. Тот хотя бы не перебивает. Также Ёсан не может и напрямую сказать, что не собирается именно «изменять», ведь это будет противоречить их разрыву. Какая измена, если они не встречаются? — Послушай, я…

— Ну, что? — Пак немного приподнимается и подпирает голову рукой, с усмешкой внимательно наблюдает за бегающим взглядом напротив. Кан смущён, и это не нравится Сонхва. — Ты ведь сам не веришь в наше «расставание». Боишься, что я захочу трахать кого-то другого, не первый раз это замечаю. Не выдерживаешь и звонишь, когда слишком соскучился. Отдаёшься с тем же желанием, что и всегда, а потом остаёшься со мной в постели до утра. Так и скажи, что своими сомнениями ты боишься, что что-то пойдёт не по твоему сценарию и я действительно изменю тебе, потому что никуда ты, блять, ни уходил от меня.

— Как же ты невыносим, — Кан закрывает лицо руками и не знает куда себя деть. Его одновременно переполняют и злость, и усталость, и раздражение, и желание расплакаться. Пак прав целиком и полностью, и именно поэтому ничего не меняется. Ни-че-го.

Этот придурок продолжает стоять на своём и относиться к уходу Ёсана просто как ко временному событию, не больше. Кан даже не понимает, как ему себя вести, когда ему напрямую говорят о всей фальши и фарсе их разлуки. И самое отвратительное, что Сонхва попадает в цель каждым словом. До последнего произнесённого звука. Всего несколько допущенных слабостей, и Ёсан собственноручно рушит всё то, над чем старался последний месяц.

Слёзы сами подступают к горлу, потому что Кан умирает от тоски по Сонхва. Каждый чёртов день даётся ему с трудом, и вместе с тем это всё зря. Абсолютно зря. Пак просто ждёт, пока Ёсан устанет. Ждёт эти моменты слабости, прекрасно понимая, что Кан любит и рано или поздно вернётся. При том упираясь в то, что нет необходимости что-то менять в своём образе мышления и жизни. Достаточно просто подождать.

Нервный ком в горле, бессильная злоба, усталость и безысходность — всё, что ощущает сейчас Ёсан. Бесполезно, всё бесполезно. Его как не слышали, так и не слышат.

— Как можно быть настолько беспощадным к моим чувствам? — Кан с трудом сдерживает слёзы, но голос дрожит.

— И это говоришь мне ты? Оставив меня в одиночестве и целиком и полностью игнорируя уже месяц?

— Ах, простите, блять, — Ёсан резко скидывает с себя одеяло и со злостью поднимается с кровати, начиная одеваться. От греха подальше лучше уехать. — Оставил его, бедного, в одиночестве. Вы посмотрите-ка. Ему грустно, что игнорирую его…