Эпилог II (1/2)
У Вернона было время подумать, было право на ошибку и две подсказки.
Он попробовал «помощь зала». Бьянка посоветовала ему отдохнуть хотя бы пару недель, Шани даже не посчитала нужным что-либо говорить, а Геральт посмотрел на него с выражением крайнего отвращения на своем страшном изуродованном какой-то меткой лице. Вернону казалось, что он медленно сходит с ума — настолько инородной и неоправданной ему казалась реакция его соратников на предложение поработать на больничном. Удивительно, — на самом деле, не очень — что единственным понимающим человеком стала Йеннифэр.
С ней невозможно было сблизиться, и Вернон это ненавидел, пока она не назвала его другом, что было по-настоящему странно. Слишком неожиданно. Она пришла вместе с Геральтом, с дурными вестями, с запахом сирени и отблесками черного шелка, с надменным тоном и железным взглядом. Она интересовалась, выпытывала и не жалела его нервные клетки, но помогала отточить их план. Йен была заинтересована в успехе, потому что на политическую арену должна была ступить нога ее дочери. Но для успеха ей не нужно было отмазывать Иорвета и помогать Вернону — и это осознание пришло к мужчине не сразу. Позже, перечитывая её имейл (и сетуя, что она до сих пор не вынесла его номер телефона из черного списка из-за глупого розыгрыша Лютика) с ответом на свой вопрос и подписью «твоя подруга Йен», он визжал от радости где-то глубоко внутри. Ему недоставало друзей вне работы и еще сильнее не хватало подруг.
Он бы приударил за ней, если бы был чуточку другим. Но это было неосуществимо и не входило в список его интересов на данном этапе жизненного пути, хотя Йеннифер, пожалуй, повеселили бы подобные мысли. Даже слишком повеселили бы. Но даже веселье его новой подруги не было достаточным поводом проворачивать такие эксперименты. Не теперь, когда он не был одинок в том самом смысле этого слова.
Огрубевшими пальцами Вернон потер переносицу, тяжело вздыхая. Со всех сторон окруженный больничными стенами и стопками отчетов, протоколов, в полном осознании налипшей на него бюрократической чуши, он чувствует себя удивительно спокойно. Ему позволено думать — ему позволено дышать. Он не дышал полной грудью достаточно долго, чтобы оценить этот подарок. Не нужды больше выполнять приказы, его мнение наконец-то приоритетно и весомо, потому что теперь он знает.
Мать Мелитэле, он наконец-то знает, что делать. Он знает.
От этого осознания ему хочется заплакать: что-то в нем клокочет и поет, освобожденное от оков и не стесненное больше ничьими кирзовыми сапогами или берцами. Он может ощутить свою свободу. Он наслаждается. Даже если это наслаждение дарит ему работа, оно остается прекрасным и ощущается совершенно невероятно — потому что именно работа последние несколько лет была ему ненавистна. Этот контраст Роше находит потрясающим, и он действительно не может оторваться от своих бумажек. Даже когда приносят обед, он не приступает к нему сразу же, дожидаясь момента, когда свежее дело не будет надлежащим образом просмотрено.
Очередной документ, который, очевидно, будет облизывать вся номенклатура нового режима, оказывается внезапно коротким за неимением деталей. Роше вчитывается в каждое клише, не понимая, в общем-то, что ему это даст.
Но он так давно не занимался чем-то нормальным. Обычное дело — он всегда работал с бумагами, но сейчас они кажутся ему другими. Он сам воспринимает их иначе.
Документ оказывается таким же пустым, каким был и на первый взгляд, но в этом вновь находится такое невероятное облегчение. Командир понемногу привыкает к этому чувству полного контроля над происходящим. Возможности. Теперь он видит их, и они не кажутся ему призрачными. Вернон Роше ставит свою подпись: неровную, размашистую и неказистую, ведет дрожащей рукой по листу. В голове у него впервые за многие годы настоящая пустота, и он прислушивается к тому, что называется сердцем. Убеждает себя: это за неимением других вариантов. Это только потому, что ему больше некого послушать.
То, что привело его в эту точку, было чувством долга; отчаянным желанием исполнить последнюю волю своего короля; то, что привело его в эту палату, управлялось неожиданностью и потому было неотвратимо. Позади Вернона неказистыми кляксами расползаются мать, Фольтест, убитые командиры Врихедд и партизаны-нелюди. Он с удивлением обнаруживает, что забыл лицо своего наставника, названного отца и господина. Он помнит только его глаза — и, воскрешая их в памяти с поразительной ясностью, не может нащупать там ни грамма настоящей доброты. Только злое желание истинного величия, достигаемого силой. Он видит все обстоятельства и детали так четко, что на мгновение ему хочется смыть с себя этот образ, порочащий имя его короля. Потом он начинает препарировать свои воспоминания и консервировать старые, однобокие суждения. Теперь нет резона оправдывать никакие приказы Фольтеста. Он чувствует себя таким чертовски свободным, когда понимает, что ему наконец разрешено не соглашаться.
Откладывая эту картинку, Вернон переключается на Флотзам. Осознанно и впервые без желания навредить себе, неловко просматривает документальную картину всех событий. Он понимает, как устал именовать в своей голове Геральта и его ганзу (текучка кадров в ганзе была похлеще, чем в «синих полосках») и иорветову шайку (там никакой текучки не было ввиду завидного везения и поразительного долголетия эльфов) просто случайными знакомыми. Он давно уже понял, что они все до того друг другу примелькались, так часто оказывались в одном и том же месте, стояли перед одними и теми же препятствиями, что это нельзя было считать совпадением. Но сейчас Роше с кристальной честностью может признаться себе в том, что они знают друг друга настолько, насколько никому другому их узнать не удавалось. Он никого не подпускал к себе так близко, как подпустил Геральта и Иорвета. Только Бьянка могла бы их перещеголять, но отцовские отношения с ней не могли сравниться с дружбой. Полное равенство сторон. Даже когда они были врагами, они оставались равны друг другу — и это было прекрасно, потому что было действительно хорошо наконец-то найти кого-то себе под стать. Он искал своего истинного врага долго, мечтая о встрече с тем, кому по силам было бы его одолеть или сломить. Сладчайший вздох срывается с его губ: он до сих пор полагает, что в мире нет ничего прекраснее противостояния, ведущего к победе; но не менее чудесной оказывается ничья.
И как только он вспоминает, что отныне никогда не будет одинок, телефон на тумбочке начинает призывно мигать и пищать. Этот звук стал родным и желанным за несколько недель его больничного заточения: он понял всю прелесть социальных сетей только тогда, когда оказался в изоляции.
Раньше почти все его знакомые были подписаны в мессенджерах слишком официально, не по-человечески. Нужда в изменениях заставляет его немедленно пересмотреть эти механически записанные «Геральт Ведьмак», «Иорвет (не брать трубку)», «Талер Работа», «Шани Работа» и прочие безэмоциональные контакты. Записанные, очевидно, командиром Роше, а не той личностью, которой он являлся.
Он хмыкает себе под нос и меняет имена друзей на какие-то паскудные клички, чувствуя себя младше на несколько десятков лет. Волчара. Продавец говнодавов. Богиня медицины. Непутевая дочь. Обосранный герой<span class="footnote" id="fn_32778455_0"></span>. Друг обосранного героя.
На него накатывает приступ необъяснимого светлого веселья, и он развлекается, меняя названия общих чатов еще некоторое время до того, как телефон не начинает буквально разрываться от сообщений.
Вернон читает диалог с Геральтом с кривой, лишенной злобы улыбкой.
«Иорвет ужасно, просто отвратительно себя чувствует, поэтому тебе лучше навестить его»
«Серьезно, тебе стоит поторопиться»
«Утихомирь этого сумасшедшего»
«Или посади на цепь»
«Я уже подал жалобу в техподдержку твиттера»
«МЫ ВСЕ подали жалобы»
Отвечает:
«Рад слышать, что ему хреново»
«Я удалил твиттер и вам советую сделать то же самое. Вряд ли Иорвет станет переживать одиночество без возможности бесконечно постить свои умные мысли»
А затем выслушивает длинное голосовое сообщение с выкриками Цири и Йеннифэр о том, что если атака эльфа на соцсети не прекратится, они убьют его и лично сдадутся полиции с уверенностью, что приговор будет оправдательным.
Раньше Роше и вправду думал, что по Иорвету никто не заплачет.
И сейчас он бы не плакал.
Потому что от мысли, что эльф умрет, ему самому становилось до ужаса пусто. Потому что представляя себе мир без своего главного врага, он представлял регресс: Иорвет столько в него вложил. Удивительно, как сильно человек может измениться, какие решения он может принять только потому, что ненавидит кого-то. Вернон привык недооценивать силу чувств, но его злость на эльфа была воистину торжеством иррационализма. До смешного глупым было бы отрицать масштаб их влияния друг на друга — ужасным кощунством было бы отделять одного от другого, пытаться изобразить независимость. Прикрыть это доводами разума, сделать косметический ремонт черепной коробки. Эта въедливая натура Иорвета растворила бы в себе всё. А сейчас пропала какая-либо нужда ее отрицать. Отрицать то, что между Флотзамом и Новиградом располагался самый прекрасный из перевалов, по которому он пришел в эту точку. И Иорвет неизбежно следовал за ним, дыша в затылок и отстреливаясь.
«Я прогуляюсь по отделению, но это не ради вас»
Ответ от Геральта заставил его стиснуть зубы, чтобы не расхохотаться во весь голос.
«Он выучил гимн Темерии и запостил видео в твиттер»
«Так что ради ВСЕХ НАС»
«И измени название рабочего чата обратно»
«Что за хрень с вами двумя вообще»
***</p>
В глазах Фольтеста, то и дело всплывающих на страницах с портретами северных самодержцев, отсутствует нечто человеческое. Этот вывод Иорвет делает третий раз за день, и не приходит таким образом ни к чему существенно новому.
Монархи все одинаковы. Иорвет точно знает, какие бывают люди, какие поступки они совершают — знает он и о том, что делает власть со своими носителями. Вся биография последнего темерского короля исполнена красивых поступков — пестрит этой светлостью и благодатью изо всех щелей, будто вышедшая из-под пера реданского пропагандиста. Бессмысленные действия, сделанные ради рейтингов, общественного признания или мнимого искупления, угадываются эльфом с точностью. Он читает о прекрасной Темерии, окруженной военными декорациями и удивляется сильнее прежнего: на страницах книг бойни эффектно перекрываются неэффективными, но достаточно либеральными реформами. Либеральными ровно настолько, чтобы успешно обелить милитаризм. Иорвет мыслит здраво, препарирует каждую крупицу информации: гораздо меньше в Фольтесте было действительно доброты — актов, направленных на реальное улучшение чего-то.
Иорвет, конечно, и сам не сторонник благотворительности со стороны государства, но он твердо убежден, что хорошие дела приносят пользу обеим сторонам. Неважно, красивые они при этом или нет. Никакое восприятие не могло отменить выгоды правильных поступков. Он уверен, что Вернон Роше думает абсолютно так же: именно этот нездоровый прагматизм заставлял его в прошлом делать ужасные вещи. Потому что он, с этой позиции, по другую сторону баррикад, делал то, что должно было улучшить положение его страны. А потом его страна разрушилась, и он увидел её со стороны, как увидел и мир за её пределами: слишком разный и сложный, чтобы не вызывать в нем чувства вины.
Иорвету это знакомо. Ему знакомо это чувство: когда ты вроде как совершил непростительную ошибку, которая для тебя выглядела как единственный верный вариант, и потом пытаешься осмыслить содеянное с разных ракурсов. Профессиональная проблема всех палачей: грязные руки во имя чистого дела. Удивительно, что никакая благая цель, оказывается, не требует работы палачей. Переворот был просто реакцией на кровавый режим, но то, что они с человеком вершили до этого, было во славу таких же кровавых режимов. Убийства чародеек ничем существенно не отличались от убийств людей и нелюдей.
Он отойдет от дел. Теперь у него есть шанс дистанцироваться от всего этого ужаса, действительно завязать, не так, как до этого — до этого, в перерывах между тихими убийствами во славу старших рас, он вел информационную борьбу и точно так же устраивал террор, культивируя какую-то ненависть в социальных сетях и на новостных порталах. Больше ему не требуется воевать.
Вокруг и внутри пора навести порядок, потому что мусор вынесен. Остается только отмыть всё от налипшей, засохшей грязи и потемневшей крови.
Он постит в твиттер очередную заметку о том, что его мышление перестало быть черно-белым, когда он встретился с «Синими полосками».
«Наступает синяя полоса»
Через секунду Бьянка и Геральт (их социальная активность в последнее время пугала и одновременно с этим вызывала детский восторг) одновременно ретвитят его каламбур:
«в твиттере вообще можно блокировать? я просто до этого никогда не пользовалась такой функцией, но ЭТОТ ТВИТ…»
«Можешь еще раз намекнуть нам, что тебя трахает Вернон Роше? А то в предыдущих двадцати постах было непонятно написано. Мы с Йен очень переживаем за твою личную жизнь»
***</p>
Когда Иорвета выписывали, Новиград выглядел приветливее, чем обычно. Весна надвигалась на них неминуемо, и даже попрошайки на улицах прониклись этим настроением. Из отделения он унес только флейту и три книги: «Историю Темерии» — монографию о родном государстве возлюбленного; «Уход за растениями» — подарок Бьянки в напоминание о его мечте; и, как ни странно, «Независимое сопротивление: Дол Блатанна, Брокилон, Синие горы, Махакам и Верген». Последнее произведение оказалось сборником статей и разного рода очерков под редакцией Францески и включало в себя всё то, чем они занимались последнюю сотню лет: образовательные программы, корреляции между ненавистью к старшим расам и уровнем преступности, законодательные проекты и социальную жизнь разрозненных государств, населенных нелюдями. Он с удивлением обнаружил там исследование Исенгрима о том, как информационная война Иорвета повлияла на уровень самоидентификации эльфов. Исенгрим признавал его вклад. Исенгрим отмечал его выдающиеся способности к тому, чтобы вдохновлять всех вокруг.
Это было лучшим из того, что он слышал о себе в информационном пространстве за последние несколько лет.
Вернона выписали чуть раньше. Иорвет видит его фигуру, как только оказывается во дворе больницы. Он, Киаран, Геральт, Седрик, Бьянка и Мориль стоят и курят у забора, недалеко от припаркованного фургончика с надписью «Федеральная служба безопасности Темерии». Они улыбаются (даже Геральт!) и машут ему.
Сердце Иорвета колотится быстрее, когда они усаживаются в машину и включают эльфийские баллады по всеобщему желанию.
***</p>
— Выжимка из новой статьи про нас, — Вернон подпирает прямой подбородок кулаком. — Пишут, что нашими руками была очищена дорога к миру. Нильфгаардский журнал, кстати.
Иорвет лающе смеется, расплескивая свой апельсиновый фреш — сразу после выписки он твердо решил взяться за свое здоровье, и его медикаментозная схема лечения биполярного расстройства не терпела вмешательства алкоголя. Бьянка кривится и кладёт голову на плечо захмелевшей Мориль, пытаясь — безуспешно — сдержать колкость.
— Очевидно, к миру без Северной конфедерации. Тем лучше для карьеры моей дочери.