Глава VI (2/2)

Мориль звонко смеется, и эльфы по очереди хлопают человека по плечу, заставляя смутиться.

Бьянка смотрит на них и не понимает, во что превратилась её прежняя жизнь. Она пишет Роше, что у них всё хорошо. Пишет, что они едут выпить, а потом в усадьбу: раз вся компания в сборе, стоит обсудить план и начать привыкать друг к другу, потому что времени, чтобы сработаться, почти не осталось.

Пишет и не понимает, почему всю сознательную жизнь отрицала сходство людей с эльфами. Годы ксенофобии обрушиваются на неё разом, и она начинает плакать. Она скорбит по утраченному времени — проведенному впустую и убитому на неприязнь, которая ей не принадлежала.

Эльфы бывают плохими. Она напоминает себе о том, что ей есть за что ненавидеть эльфов. Она жмурится, впервые окончательно принимая важную мысль: люди могут быть еще хуже.

Вэс отправляет Вернону еще одно сообщение —

«это было верным решением. эльфы были верным решением. надеюсь, что оно не было слишком поздним»

— и догоняет новых друзей.

***</p>

Вернону плохо. Нет, ему действительно плохо — хорошо его приложили. Златорубы Тесака на звонки не отвечали — кто же захочет говорить о работе в такое время?

— Что касается плана…

Роше стонет и жалеет, что закатывать глаза ему сейчас больно. Сиги Ройвен бодрствует все двадцать четыре часа в сутки, и ровно столько же думает. Интеллектом он, пожалуй, чересчур обременен — и тень этого тяжкого креста ложится на всех его знакомых. Ройвену его новое имя к лицу, как и все приобретения. Он обещает позвонить Тесаку и впредь вести дипломатические переговоры лично, что, в общем-то, не звучит обнадеживающе. Амбиции мешают беседам так же, как и пистолет: это они уяснили на примере Филиппы. А хитрость Дийкстры похожа на обоюдоострый клинок, отравленный ядом с его языка: всё его коварство осложнено самонадеянностью, поэтому Роше не доверяет шпиону. Он вполне может обратить любую дипломатическую миссию в войну, и совершенно неважно, какое оружие он в ней планирует использовать. Главное, чтобы не его — о, он готов молиться, чтобы Сигизмунд отстал от него наконец.

Привычно усталая, но, как всегда, приветливая Шани накладывает Вернону повязку, недовольно цокая. Дийкстре всё равно на её присутствие и осуждение, и плевал он и на постельный режим командира, и на рекомендации медички.

— У нас неделя. Птичке хочется поговорить со всеми старыми любовниками. А птенчику надлежит хорошенько напугаться.

Роше преодолевает болевой порог, закатывая глаза. Метафоры его не впечатляют, мнимая секретность тоже. Шани, хоть и не была посвящена во всё, многое понимала, а длинный язык Бьянки наверняка дал ей общую картину. Во всех красках. И про планы насчет Анаис, и про Аэдирн, который по подложным документам отойдет Саскии.

— Да иди ты нахуй со своими орнитологическими аллегориями.

Дийкстра старательно изображает обиду, но надолго его не хватает: намеренно сильно стиснув больное плечо Вернона (Вернон при этом стоически стискивает зубы, но держит спину прямой), он кивает Шани и выходит из медицинского кабинета, прихрамывая.

— Зря Геральт ему ноги тогда не переломал. — Медичка сокрушенно всплескивает руками. — Как бы хорошо мы все жили, будь он прикован к инвалидному креслу.

Она слегка нервно смотрит на дверь, переживая, как бы Ройвен её не услышал. Сегодня им везет только в одном: в этой комнате очень толстые стены.

— Он бы стал еще сварливее. Вряд ли нас бы спасли его увечья: я скорее уверую в Мать, чем в способность Дийкстры к сочувствию.

Шани хлопает глазами. Ненакрашенные ресницы чудно подрагивают.

— От тебя пахнет эльфом. — спрашивает, устав скрывать любопытство. Шани можно довериться — это Вернон знает прекрасно, но делиться ему, по большому счету, нечем.

— Да, — он потирает подбородок. — Да, пожалуй, я нехило вляпался.

Медичка скрывает смешок за покашливанием, одергивая халат. Она откуда-то достает бутылек с надписью «этиловый спирт» и разливает содержимое в две пробирки, протягивая Роше одну:

— Это текила. У меня бывает на работе такое, что без текилы и не выдерживаешь. Сейчас как раз тот случай.

— Даже я не держу такого на рабочем месте, — он выпивает залпом и морщится. — Я уже воспринимаю как комплимент каждый намек на мой идиотизм. Особенно приятно мне слышать, что все разговоры со мной людям хочется запивать.

— Ну… — Шани делает сложное лицо, но оно ей слишком не подходит. Через несколько секунд она сдается и смотрит безо всякой загадки, так, что Роше понимает: сейчас будет какая-нибудь непристойная шутка. Или, не дай Пророк, она вспомнит какой-нибудь курьёз Вернона. — Ты тошнотворно оригинален, учитывая то, что у северян принято трахаться только с Геральтом.

Они оба смеются над всеми неловкими моментами ведьмака, допивают текилу и разговаривают о Темерии.

Шани можно довериться.

Вернон рассказывает ей про свой сон и слышит в ответ:

— Ты был так потерян, что не заметил, как нашёлся.

***</p>

Бьянка и Мориль остаются одни в гостиной съемного дома, когда стрелки часов близятся к трем. Остальные давно отправились спать в левую комнату сверху: набились туда, как селедки в бочку, эльфы и люди — никакой сегрегации. Мориль перекатывает между пальцами соломинку, не решаясь допить коктейль. Бьянка затягивается электронной сигаретой, блаженно откидываясь на подушки.

— С чем? — эльфка косится на одноразку с любопытством.

— Яблоки со Скеллиге. — девушка протягивает новой знакомой пластмассовое чудо из мира никотиновой зависимости.

— С холодком, значит, — констатирует Мориль и пробует. Пар она выдыхает в бокал, и он рассеивается над остатками напитка. — Кто это производит?

— Калькштейн, — зевает Вэс. Бесцельный диалог действует на неё, как снотворное. На Мориль, очевидно, беседа оказывает такое же влияние; она спокойна, как удав.

— Знаешь, однажды я продала себя за бутылку вина из Тир на Лиа, — выдает она, и Бьянка кашляет до рези в глазах — её пиво попало в дыхательные пути. Эльфка наслаждается произведенным эффектом. — А могла бы продать и за это. — Электронная сигарета лежит у неё на ладони.

— Я продала себя за хорошую одежду, — делится Вэс, ухмыляясь.

— О, Дева! Как ты продешевила, неразумная человеческая девочка! — Мориль и сама выглядит едва ли на тридцать, и девушка хохочет из-за абсурдности ситуации.

— Я продала себя по нужде, а ты из-за прихоти, мы с тобой совершенно разные! — она выхватывает одноразку из рук собеседницы.

— Ты бы согласилась сейчас? — эльфка смотрит чересчур серьезно, будто экзаменируя.

— Вряд ли. Я потеряла единственное, что во мне тогда оставалось человеческого: потеряла свое достоинство. Я растратила честь на куртку и ботинки. Я до сих пор никто, и у меня нет даже себя. Я обращаюсь внутрь, пытаюсь нащупать там что-то, что намекнуло бы на мою душу, но ничего не нахожу.

— Я понимаю это чувство. Когда всё, что в тебе есть, бесповоротно разрушено и сожжено. Когда ты ощущаешь себя просто телом без всякого наполнения, без смысла и без цели. Когда я разделась перед тем эльфом, я и подумать не могла, что он заберет у меня куда больше, чем мою наивность.

— Дерьмо. Мы похожи. — Бьянка сглатывает.

— Мы куда больше, чем просто похожи. Это и есть ключ, Бьянка, — Мориль смотрит на неё не мигая. Мориль наклоняется вперед и целомудренно целует Бьянку в губы. Это — настоящее предательство идеалов. Это — отсутствие стыда и страха. Это — начало. Бьянка ощупывает рот и понимает, что в поцелуе не было ничего эротического. Он был полной противоположностью сексуальности. Она чувствует себя совершенно иначе, зная, что это не попытка уложить её в постель.

***</p>

Под ногами Иорвета скрипят половицы. Съемный дом встречает его тишиной, и он на одну короткую секунду устрашается, что эльфы и люди перестреляли друг друга. Но мирно спящая на диване — его край выглядывает из гостиной — Бьянка выглядит так уютно, что он убеждается в беспочвенности своих тревог. Дверь стонет, приоткрываясь, и в усадьбу входит взъерошенный Вернон. Им с эльфом тесно в прихожей, и они не знают, как вести себя друг с другом: они так ничего и не обсудили. Подчеркнуто вежливо Иорвет протягивает руку и берет пальто Роше, чтобы повестить его в шкаф. Человек благодарно улыбается.

На кухонном столе — недоеденные пиццы и записка «заняли всю левую спальню, на диване <s>барышни</s> Бьянка и Мор, идите в правую». Иорвет берет холодный кусок вегетарианской и придирчиво обнюхивает. Вернон приглядывается к пепперони. Не сговариваясь, они берут по коробке пиццы и бутылку реданской ржаной на двоих.

Лестница под ними не скрипит. Глаза привыкают к темноте коридоров.

Правая комната действительно оказывается пустой.

— Вернон Роше, — нарушает тишину Иорвет. — Патриот и цепной пес короля.

— Иорвет. Старый лис и убийца.

— Мой возлюбленный враг. — Смело добавляет эльф, и у Вернона от двусмысленности фразы першит в горле.

— Мое начало, середина и конец. — Он делает глоток пива и шаг. Шаг оказывается решающим. Их носы соприкасаются.

— Я бы и рад стать твоим концом, но ты меня явно переживешь, человек. Таких, как ты, нелегко убить.

— Заполучить такого, как ты, в союзники — лучше выигрыша в лотерею. — Шепчет Вернон.

— Ты еще не знаешь меня.

И это оказывается неправдой. Они изучали друг друга годами, выискивая слабости с упертостью, которой позавидовал бы даже Вильгефорц, гнить ему в земле вечно. Они просчитали все чужие промахи и вычислили каждую ошибку. И в конце концов это маниакальное желание узнать друг о друге всё, чтобы убить, привело их сюда.

И убило.

— Я знаю достаточно. И я не такой трус, как ты.

И

убило.

— Я никогда не ударю в грязь лицом перед тобой, dhoine. И никогда не позволю называть меня трусом.

Лучшим способом договориться с эльфом Вернон по праву считал нападение. Или, по крайней мере, провокацию.

Он знал Иорвета как облупленного, чтобы улыбнуться из-за его ответа.

Иорвет знал Вернона так же хорошо, как себя, чтобы позволить себя поймать.

Иорвет был к этому готов.

Иорвет знал, что это его убьет.

Роше был уверен, что его это убьет первым.

***</p>

У Дийкстры было много имён и ипостасей. Он достиг определённых успехов в интригах и шпионаже.

Все шло по его плану — он придумал его год назад, и с тех пор ни разу не ошибся. Дийкстра вообще был не из тех, кто допускает ошибки. Дийкстра был умнее.

Его упитанная ладонь легла на обнаженную поясницу высокой женщине. Другой рукой он снял повязку с её глаз.

— Милая Филь, — пробормотал в её волосы, — я скучал.

Женщина обернулась. На Дийкстру посмотрели обожженные глазницы.

— Ты скучал не по мне. — Филиппа с укором сжала его запястье.

Мужчина оскалился. Он и не имел в виду, что скучал именно по ней, и у него в планах не было лжи. Этой женщине нельзя было лгать.

— Не по тебе. По ощущениям. Тебе, — он наклонился к её уху, обдав щеку горьким дыханием, — я хочу свернуть шею.

Она расхохоталась и чмокнула его в губы, наклонив голову.

Филиппа Эйльхарт нужна была Дийкстре для его планов.

Все его планы, предательские и грязные, были для неё такими же родными, как и его руки, и они так ей опостылели, что она боролась с отвращением.

Дийкстра был по-своему гениален. В своей омерзительной манере.

К несчастью для него, у Филиппы были свои цели. К несчастью для него, она всегда получала желаемое.