Глава III (1/2)

Эти шрамы не могут болеть, ведь так? Им по меньшей мере полвека, они давно затянулись, перестали покалывать и превратились просто в рубцы. Грубые. Неровные. Они не могли болеть, но то, что он чувствовал, определённо не было приятным. Он вспоминал, как лопается его глаз и проводил параллель с яичницей — вытекает. Адское месиво. Всё это хотелось послать к чертям.

У Иорвета были плохие дни, но этот не шёл с ними ни в какое сравнение. Не успело перевалить за полдень, а ему уже было мерзко и тоскливо, он уже распадался. Вчера, приехав, он побросал верхнюю одежду прямо на пол и не смог дойти до кровати, повалившись прямо на диван. Сегодня он проснулся без сил. Это было не похмелье, нет, Иорвет слишком хорошо знал чувство, которое охватило его снова.

Иорвет не принимал таблетки уже неделю. Всю эту неделю он чувствовал невероятный прилив сил и, что самое важное, он чувствовал себя нормальным. Обычным.

Это быстро прошло.

Иорвету было хреново.

Потолок казался очень интересным: трещины были похожи на молнии, разрезавшие безмятежное небо. Некоторые были морщинками между бровей и в уголках глаз, смеющимися над его бессилием или укоряющими в бездействии. Он представил старых человеческих богов, что смотрят с небес именно на него, и два чувства — собственной значимости и никчемности — обрушились лавиной. Ему казалось, что он этого заслуживает, что его за что-то наказали, потому что никому и никогда в мире еще не было настолько плохо. Это была неправда: это, по мнению эльфа, была просто трусость, потому что генетику не выбирают, аффективные расстройства (он очень не любил свой официальный диагноз — болезнь делала его заклеймённым; он не произносил никогда эти три слова<span class="footnote" id="fn_25774283_0"></span> — так было проще представить, что их просто не существует) не выбирают, и его тоже, в общем-то, никто не выберет. Он просто смотрел в потолок.

Потолок рушился, накрывая Иорвета.

***</p>

Вернон Роше набрал эльфа, когда стало понятно, что планирование следующего шага предполагает непосредственное участие оного. Услышав автоответчик, он не удивился — предыдущий опыт показывал, что даже ближайшие соратники-скоя’таэли иногда не в силах достучаться до остроухого, — но для проформы поскрипел зубами. Нужно было ехать за Иорветом в такие ебеня, что врагу не пожелаешь, поэтому лозунги нелюдей казались вполне справедливыми.

Гетто — не самая удачная идея. Как не назови этот район, сама суть оставалась неизменной — почти тюрьма с невозможностью выбраться за ее пределы. Цена за идентичность, которую платили старшие расы, была до того неоправданно большой, что Вернон искренне сочувствовал.

Оставалось надеяться, что у эльфов нет сильного похмелья, иначе визит в чудесное гнездышко диванного революционера будет совсем невыносимым.

Роше ехал на общественном транспорте, впервые за долгое время с замечательным интересом разглядывая людей. Шарфы до носа, вязаные шапки и значки на портфелях подростков. На одном из них — лицо Саскии. У кого-то — лозунги в защиту всех и вся. За всё хорошее, против всего плохого, и, Мелитэле, как же ему это было знакомо. Какая-то старушка в розовом пальто попросила передать за проезд, и у неё в руке, среди оренов, по ошибке лежал нильфгаардский флорен, и это почему-то не вызывало вопросов. Вернон даже не заметил сначала — и для его душевного здоровья лучше было бы приписать эту заминку слегка севшему зрению, чем тому, что флорены его разум теперь принимал в качестве валюты столь же охотно, сколько принимал он монеты Севера.

Люди привыкали слишком быстро. В конце концов, мир переворачивался не в первый раз на веку этой дряхлой дамы. Не в первый раз на веку командира.

И не в последний.

Роше предусмотрительно надел шляпу, прикрывающую лицо — лицо, которое не раз находило себе почетное место на обложках интернет-журналов скоя’таэлей. С предупреждениями — почти руководство по эксплуатации. Интересно, была ли к Вернону инструкция? Он на самом деле не хотел бы знать о ней.

Выходя из автобуса, он неловко задел плечом милую девушку, державшую в руке проездной. Её куртка висела мешком, а ладонь безвольно покоилась на поручне, поэтому фигурку её немножко пошатывало. Из сумки, пересекающей её тело и набитой до отвала, виднелись обыкновенные белые листы и учебники по анатомии. Она посмотрела на командира очень печальными глазами, и внутри у Вернона что-то защемило.

Каждая его попутчица напоминала о Темерии — и Роше чувствовал, как глазами этой студентки на него смотрит все страна, как руками этой старушки умирающее государство толкает его на преступление.

Но было ли это преступлением, если он планировал спасти свою Родину?

***</p>

Иорвет жил около перерабатывающего завода. Запах в этой части города стоял отвратительный, такой, что начинали слезиться глаза, а из носа не переставало течь. Дома были одинаково унылые — деревянные или серые, бетонные; бараки и человейники; и на каждом из них красовалось по метке — «эльфы»; «низушки»; «краснолюды»; и снова те же. Как будто на витрине Новиград демонстрировал всю коллекцию древностей Радовида и Хеммельфарта — все старшие расы были надежно расфасованы по их новым клеткам, по их зоопарку — району нелюдей.

Роше трижды постучался в дверь квартиры, и под напором его кулака она открылась, будто бы эльф уже давно его ждал. Не разуваясь, человек прошел в комнату и остановился на пороге.

Иорвету было хреново. И это не из-за вчерашней мучильни. Мучильню он устроил себе сам.

Роше, без всякого плана действий в удивительно тяжелой голове, склонился над эльфом, упираясь ладонями в спинку дивана, и вкрадчиво спросил какую-то бессмыслицу вроде «ты как?». Иорвет пробурчал что-то про норму. Ситуация принимала странный оборот и становилась куда невероятнее. Вернон чувствовал себя так, будто понял главную философскую проблему всей своей жизни, и подтверждение существования закона Мерфи<span class="footnote" id="fn_25774283_1"></span> — и вот, материальное воплощение его лежало в позе эмбриона на диване и жмурилось. Как будто боялось посмотреть на Вернона. Или полумрак для него вдруг стал слишком ярким. Всё, что могло пойти не так, пошло не так.

— Ты ел?

— Пожалуйста, просто уйди.

Иорвет почти рычал и давился словами, но сохранял какую-то вежливость — как бы назло демонстрировал свое нравственное превосходство даже в таких мелочах и в таких абсурдных обстоятельствах. Очень жаль, что никто из них не собирался сдаваться и идти на компромисс с другим: жизнь бы стала легче. Очень жаль, что Иорвет не собирался вставать, а Вернон не собирался уходить. Поэтому он взял телефон эльфа и набрал Киарана, не заботясь ни о каком личном пространстве и своем моральном облике.

— Друг? — на громкой связи голос бил по ушам.

— Киаран, это Вернон Роше. Я у Иорвета, и ему, кажется, очень плохо.

Телефон вздохнул и застонал от обиды. Существо на диване, завернутое в одеяло, один раз дёрнулось.

— Я сейчас приеду, ладно? Только не будь с ним груб.

Когда Вернон последний раз был с ним груб? Кажется, вчера. Кажется, это был последний раз, потому что глядя на разбитого эльфа, ему больше не хотелось применять агрессию вообще. Ни к кому. Он даже не чувствовал желания посадить его за решётку. Какая-то его часть хотела наорать на Иорвета и пнуть его в бок ногой, но какая-то его иррациональная сторона хотела вообще лечь рядом и позволить себе немного отпустить военную выправку, зажмуриться, сдерживая слезы, и затрястись. Роше прикрыл испуг от своих мыслей за кашлем.

Иорвет думал. Кажется, что его голова дымилась от мыслей, которые роились осами внутри черепной коробки: жалили и впускали яд. «Это анафилактический шок, — думал он. — Я не могу встать не потому, что это снова происходит, а просто потому, что у меня аллергия на их токсины, я, должно быть, умираю». Он ничего не замечал, даже того, что он страшно замерз и хотел есть, потому что, на самом деле, он не хотел вообще ничего. Он упивался собственным бессилием как раз тогда, когда Киаран одним рывком привел его в сидячее положение и протянул блестящий блистер таблеток.

— Пей, — отрезал.

Иорвет, наверное, заслуживал того, чтобы его оставили здесь умирать. Он на долю секунды подумал, что друг принес ему наконец антигистаминное, и нервно засмеялся собственным мыслям. Никто, кроме него, не знал об осах и аллергии на яд, потому что он только что придумал их.

Вернон Роше, одетый в обычную, человеческую одежду — даже без галстука, но почему-то в странного вида кепке с козырьком, — залипал в телефон, опираясь на стену, и выглядел так сердито… На него? На себя? На телефон? Так неправильно ощущалась окружающая обстановка.

«Неправильно» казалось ему хорошим словом. Он выпил таблетки и чувствовал себя растерянно, потому что у них был не мгновенный эффект, и, просто — зачем? Если сию минуту это не помогало, это могло подождать. Они могли дать ему полежать ещё немного. Ещё немного мыслей. Он не смог поймать ни одну.

Роше чувствовал себя так, будто бы находился в пресловутом треугольнике Насильник-Жертва-Спасатель, и теперь ему казалось, что его миссия резко изменилась с «убивать сирых и убогих» до «помогать сирым и убогим». Удивительно, но он легко позволил себе забыть собственные проблемы, когда увидел, что другой нуждается в помощи. Выбить из головы своей всю дурь про вражду оказалось легче, чем ему представлялось до сегодняшнего дня. Это заставляло его чувствовать себя нужным и значимым, но это еще и страшно злило. Потому что не всех утопающих можно вытянуть из болота. Потому что не всех утопающих туда бросила третья сторона.

Иорвет — два в одном, просто комплекс «всё включено» и полный пятизвездочный пиздец, который портил ему жизнь. И Роше удивительно легко нырнул в самое болото с разбегу, не раздеваясь, думая, что хотел бы доставить эльфу страдания единолично, и никто, кроме него, не имел на это права. Он присвоил себе всё плохое, что можно было сотворить с Иорветом. Но сейчас он не ненавидел эльфа, он просто предпочел бы держаться подальше от того, чего не понимал, от того, что не хотел постигать ни душой, ни разумом.

— Уходите, пожалуйста. Просто оставьте меня, я —

О нет, кажется, ненавидел. Возможно, он бы даже посадил его на три столетия. Вернону хотелось назвать эльфа идиотом, но это вряд ли хорошо сказалось бы на состоянии Иорвета. Он беспокоился не о его персоне в целом, а просто о том, что это нечестно — заставлять человека с таким острым недомоганием ощущать себя ничтожеством чуть больше, чем он в принципе уже ощущал. Лежачего не бьют. Он нарушал это правило тысячу раз, но не нарушил бы сейчас. К тому же, он уже устал драться именно с Иорветом.

Ему был необходим перерыв, какая-то передышка в их личной войне.

Ему нужно было помочь врагу, чтобы нанести удар посильнее — так Вернон себя успокаивал.

— Нет.

Киаран удостоил Иорвета коротким исчерпывающим ответом, затем обернулся и коротко бросил командиру:

— Позвони, пожалуйста, Геральту или Йеннифэр. Опиши, что происходит и что сейчас ему, ну, совершенно точно нельзя быть таким… — он пожал плечами в сторону колыхающегося от дыхания одеяла. — Я его не виню, но сейчас ведь правда не лучший момент, определённо нет, и нам, — он поморщился, переваривая новое для их отношений с Роше местоимение, — нам нужно что-то придумать.

Вернон просто вкрадчиво кивнул. Приказы или просьбы — неважно, он был одинаково хорош в исполнении. Иногда он даже творчески подходил к заданию, но сейчас — сейчас он просто написал короткое сообщение Йенне на почту. Йенна отправила ему свой рабочий телефон, решительно отказавшись выносить номер командира из черного списка контактов у себя.

Она была недружелюбна, и никто её не осуждал — это была уже вторая за неделю просьба помочь с тем, что не входило в её компетенцию. Съязвив что-то про то, что им стоило обратиться к Филиппе, Йеннифэр с явным раздражением сбросила звонок (Вернон беспокоился, не стала ли она после разбивать телефон об стену — это было бы в её неповторимом стиле) и приехала в кратчайшие сроки. Вместе с мрачным Геральтом. На старом мотоцикле.

Кажется, эта пара всегда заботилась о том впечатлении, которое производила.

— Покажите его.

Так, будто Иорвет действительно был каким-то экспонатом или интересным подвидом редкого зверька. Реликтом.

— Зачем вы позвали эту ведьму, — выдохнуло одеяло, практически всхлипывая. Магическая сила обволакивала комнату и давила на присутствующих, и если уж Вернон чувствовал себя некомфортно, то Иорвет, как нетрудно было сделать вывод, терпел мучения, сопоставимые с теми, что описаны в книгах пророков. Чародейка брезгливо зашипела и отодвинула причудливую драпировку, обнажая шрам эльфа. Единственный глаз смотрел с укором, что нисколько её не смутило — и она принялась шептать заклинания и заговоры, водя руками прямо у Иорвета под носом.

Убивала ос.

Геральт встал рядом с Роше, поигрывая ножом-бабочкой, и нахмурил брови. Сказал:

— Вот зараза. Раз восьмой за этот год. Йеннифэр, должно быть, в ярости. Безответственный мудак.

— Он не виноват. — Вернон мало что понимал в таких вещах, но чувствовал нужду не показаться невеждой в вопросах тонких, психических. Другая его часть в ту же секунду дала по лицу истинным гениям его души: Внутреннему Псевдоинтеллектуалу и Глубоко Сочувствующему человеку; потому что, по правде говоря, командир в психологии и психиатрии вообще не разбирался, и потому должен был — по своим скромным ощущениям, — держать рот закрытым и внимать тем, кто явно знает побольше него.

— Нет, виноват, — к странному облегчению практичной части Вернона в разговор вклинился Киаран, — и я виноват. Не углядел.

— Что с ним вообще? — поинтересовался Роше, пытаясь сохранить достоинство. Тон специалиста он попытался убрать с помощью оттенков искренней обеспокоенности здоровьем Иорвета. Внутренний псевдоинтеллектуал был молчалив, пока работал Сочувствующий. Он чудом взял себя в руки, привел разум в порядок — никаких иррациональных мыслей, только логичные, выверенные вопросы.

Он ведь умел спрашивать так, чтобы ему ответили. И потому резко переспросил:

— Давно это у него?

— С момента казни офицеров Врихедд. Ему становилось лучше последние годы, но с переездом в большой город всё усложнилось. Мегаполисы давят на Иорвета, по правде говоря. Просто думает, что он — пустое место. Кажется ему, что эти гетто — пощечина именно ему, как знак того, что он ничего не может сделать. Это неправда, конечно, но внешняя обстановка не меняется, кругом та же серость. Его это убивает.

Ведьмак замялся, оценивая рассказ Киарана. Кивнул и нехотя добавил:

— Исенгрим сказал ему что-то отвратительное, когда был тут проездом. Иорвет заперся и никого не пускал, пока мы не выбили дверь. Ему выписали какие-то таблетки, но он просто иногда элегантно кладет на них такой огромный болт… Вразумить невозможно. Я думаю, что он просто не хочет от этого лечиться. Слышал, такое бывает, когда человеку, вроде бы, очень комфортно в своих страданиях. Представь, вот веришь ты в то, что ничего из себя не представляешь, и тебе так хорошо живётся в этой мысли, потому что и пытаться незачем, и стабильность есть. И вот тебе говорят, что ты не прав…

Киаран энергично закивал, констатируя:

— Ему эти таблетки вообще никуда не уперлись. Он со своим расстройством вошел в симбиоз. Его теплый терновый куст: он колется, но за его пределами большой страшный мир. Колючки защищают от окружающего, но причиняют боль и тому, что внутри. Для него этот недуг — дар и проклятье.

Момент «родители обсуждают непутевого сына», когда «сын» опережает их на сотню лет, казался таким сюрреалистичным, что Роше перестал понимать, в какой именно они вселенной. Он вполне мог представить, что в голове у существа, которое всеми силами пыталось жить в вечных страданиях. Он чувствовал неведомое родство с этой мыслью: вечная расплата, искупление и зона комфорта. Все вокруг и так было серым — командир поступил бы аналогично тому, как поступил эльф. Загнал бы себя в клетку выученной беспомощности и синдрома самозванца.

Йеннифэр устало поднялась с колен и достала из сумки флягу с коньяком.

— Мать Мелитэле, как бы я хотела, чтобы такие катастрофические недоразумения решались магией раз и навсегда. Какие идиотки вообще идут в Аретузу, если с этим ничего нельзя сделать?

Она сложила на груди руки и оглядела троих мужчин, стоявших в такой же позе у стены.

— Перестаньте опекать его, как ребёнка, и не навязывайтесь. Ты, — палец указал на Вернона, — продолжай делать то, что делаешь. Бесить его и ходить с постной миной. Его это успокаивает. Но не вздумай, слышишь меня, не вздумай считать своим долгом вытаскивать его и снова зарывать в это дерьмо. Ты неизбежно его покалечишь и покалечишься сам. Это не твоя война. Ты, — она грозно посмотрела на Киарана, развернувшись в полуоборота, — перестань утирать ему сопли и подари уже ежедневник для удовлетворения его жажды контроля. Поставь ему будильники на таблетки и напомни, что в следующий раз я не возьму трубку. А ты, Геральт, просто не отвечай на звонки этих великовозрастных слюнтяев! Это предательство, милый мой, потому что ты прекрасно знаешь, что я хотела весь день провести в постели.

— Ну, Йен…

— Нет, нет! Я сыта вами по горло, — она выпорхнула в коридор, как обычно, слегка лениво жестикулируя, но ледяные глаза выдавали, насколько она была раздражена всем происходящим, — Вы все так громко думаете! Я за эти десять минут услышала тысячу идиотских идей Иорвета, душевные терзания и нытье возродителя Темерии, безумно интересные внутренние монологи Киарана и твоё, Геральт, урчание в животе. Вези меня домой, я хочу только одного — принять ванну… Великая Мать, как же я хочу просто покоя…

Чародейка прикрыла за собой дверь и спустилась по лестнице. Геральт виновато посмотрел на двух мужчин и попрощался. Киаран и Роше обдумывали слова магички еще некоторое время, осознавая, в общем-то, всю бедственность их положения.

Они понятия не имели, что делать. Даже зная, что им предстоит, зная способы помочь, они не чувствовали, что им под силу подстроиться под Иорвета. Вернон вдруг четко осознал это своей личной проблемой, взятой теперь на карандаш: эльфа нужно беречь, чтобы он не двинул коньки раньше нужного.

И еще — оказалось, он получал удовольствие от страданий Иорвета, только если тот им сопротивлялся.

Йеннифэр стояла около подъезда, кутаясь в пальто и натягивая капюшон. Она щурилась от яркого солнца и о чем-то сосредоточенно думала. Геральт приобнял её за плечи и поцеловал в самую макушку, вздыхая. Пахло крыжовником и сиренью. С недавних пор именно этот запах стал ассоциациироваться с домом. На лице чародейки появилась нежная улыбка, но она всё ещё была погружена в себя.

— Йен…

— Мм?

— Ты такая красивая.

— Эти неловкие комплименты никогда не спасали тебя от серьёзных разговоров, ты знаешь? — Она посмотрела своими фиолетовыми глазами в его жёлтые и приподняла одну бровь, — что они собираются делать?

— Я не знаю.

Йеннифер думала, что никто не знал, что им в действительности стоило бы сделать. А им стоило бы бросить всё к чертям и уйти на пенсию ещё несколько лет назад, после приключений во Флотзаме, о которых она знала только понаслышке. Она неуверенно намотала черный локон на указательный палец и закусила губу.

— Неудивительно, что вы все без идей, как работать вместе. Один живёт в вечной войне, второй постоянно забывает, что эмоционально нестабилен, ты вообще, по их мнению, бесчувственный сухарь во всём, что не касается Цири. Я бы отправила Роше и Иорвета к семейному психологу.

— Поверь мне, не ты одна. Я уже устал читать их расистские сообщения.

Он обнял её за талию и аккуратно отвёл к мотоциклу, продолжая говорить о том, что дома их ждёт горячая ванна и ароматические свечи.

***</p>

Иорвет скорчился на своем узком диване, кряхтя, как старик, и бросая на своих спасителей гневные взгляды исподлобья. Вернон рассмеялся, глядя на старого врага.

— Ты пахнешь, как бомж в новиградском порту.

— Это не очень мило с твоей стороны, нордлинг, — шикнул на него Киаран. Роше пожал плечами и достал из кармана завернутый в крафтовую бумагу остывший бургер.

— Констатирую факт. Не хочешь воппер, остроухий?

— Я не ем мясо.

— Вот это жалость! Зато я ем.

***</p>

Весь оставшийся день прошёл в каком-то густом, вязком тумане. Вот Киаран готовит обед на троих; вот Иорвет наконец выходит из ванной, посветлевший и с привычным драматичным выражением лица; вот они играют в гвинт, сидя на ковре, и старший из эльфов извиняется перед ними всеми за утренний инцидент. Через некоторое время приезжает Бьянка и раскладывает перед ними карты и стратегические схемы. Она соприкасается с Верноном плечами, по возможности игнорируя полуголого Иорвета и отмечая, что он выглядит не сексуально.

Эльф знает, что он выглядит, будто трижды покойник, поэтому только беззлобно смеётся и натягивает наконец футболку с изображением тролля.

«Я не ангел и не бес, просто каменный балбес».

Бьянка хохочет и просит адрес магазина.

Она легко отодвигает все обиды и просто делает работу, потому что, несмотря на всё это ребячество и странные глубокие декольте, она уже очень взрослая. Даже слишком.

Дорогу молодым, не законстенелым, не таким идиотам, как Роше и Иорвет, которые слишком преисполнились в своих убеждениях. Они оба не сомневаются в том, что Киаран и Бьянка превзойдут своих наставников и сделают всё лучше — это становится понятно уже сейчас, когда в ответ на абсурдные планы Роше и бессмысленную жестокость Иорвета они предлагают рациональные, действительно логичные варианты.

И они способны сработаться. Это действует вдохновляюще — молодые кадры, свежая кровь, новый взгляд. Молодость эльфов, конечно, была эфемерной категорией, по мнению Роше, но в комбинации с человеческой — о, она оказалось способной на многое.