19. расстрел во тьме дурного сна (1/2)

sound: memo boy — brian is the most beautiful

Подниматься с утра, когда дождь всё так же стучит по окну, тяжело и трудно. Будто меня головой приложили о стену и оставили там, будто что-то давит сверху и заставляет давиться собственными вдохами. Босые ноги опускаются на прохладный пол, руки тянутся за пледом и накидывают на плечи. Длинная стрелка часов указывает на девять, вынуждая протяжно вздохнуть. Я не слышала никаких звуков из остальной квартиры, поэтому можно было сделать вывод, что Сейшу всё ещё спал, а просыпаться раньше хозяина места прошедшей ночёвки было подобно пыткам. Мне было неловко будить его, даже выйти из комнаты, чтобы пройти в туалет. Казалось, любой посторонний звук, и он тут же вскочит. Я внимательней осмотрела комнату, рассмотрела стоящие на столе фотки, несколько долгих и мучительных минут вглядывалась в окно, выходившее на уже не столь оживлённую улицу, чтобы убить время, но в итоге убивала только собственный мочевой пузырь.

Зажмуриваюсь перед тем как повернуть ручку двери, и аккуратно выглядываю. Инуи свесил одну ногу на пол, вторая же оказалась задрана на спинку. Одеяло валялось где-то в ногах, рука прикрывала глаза, а футболка задралась. Мне было непонятно, как он спал в таком холоде, мурашки тут же поползли по ногам. Я быстро выскочила из спальни и также быстро заскочила в ванную, слегка громче нужного закрывая дверь, тут же зажмуриваясь, сжимая губы и молясь, чтобы он не услышал. Повторяю процедуру, когда смываю и мою руки, после чего осторожно выглядываю, удовлетворенно отмечая, что единственное изменение — поза, в которой он спал, и подоткнутое под щеку одеяло. Если он был из тех людей, которым попросту плевать на шум вокруг, когда они спят, то это было просто прекрасно, и я очень надеялась, что так и было. Иду обратно в ванную, чтобы понять, что ни один из них не додумался засунуть постиранную одежду в сушилку, что в итоге приходится сделать мне.

В голову тут же лезут варианты по умерщвлению скуки, которая вместо меня лезла на стены. Её тут же смещает чувство долга, поэтому мне приходится накинуть какую-то из толстовок Сейшу, скинув плед обратно, и на цыпочках пройти на кухню. Холодильник не блещет разнообразием, я тру глаза и осматриваю все несколько раз. В ход для окономияки, или хотя бы его подобия, идут яйца, мука, остатки томатов и острый перец, а ещё сыр, успевший покрыться белым налётом, но едва ли это кого-то ебало. Мешать смесь приходится долго, чтобы не стучать ложкой по краям тарелки, и это даже как-то раздражает. Таппана у Инуи не наблюдалось, поэтому в ход пошла обычная сковорода, а в перерыве между переворачиванием вещи из стирки перекочевали в сушилку.

Я переступаю с пятки на носок, чешу нос и разглядываю пыль под электрическим чайником, пока жду полной готовности, которая наступает где-то через минут двадцать. Круглые окономияки занимают все пространство тарелки, я же поливаю их соевым соусом и посыпаю сверху аонори. Выглядит не как шедевр кулинарного искусства, но все же довольно симпатично. Теперь единственной проблемой было то, что Сейшу все еще спал, а разбудить его я не могла. Ну, или мне так казалось. Краем глаза вижу ползущую к тарелке руку, которую машинально отталкиваю деревянной лопаткой. Прибор попадает точно по пальцам, я тут же разворачиваюсь, продолжая держать лопатку в руке, пока Инупи неудовлетворённо шипит, поднося ушибленные конечности ко рту.

— Стоило орудовать в церкви… этим, а не дубинкой. Смысла было бы больше. — я прищуриваю глаза и вскидываю подбородок, пытаясь всем своим видом излучать неодобрение от его слов. Золотые пряди волос разметались, падая на лоб и глаза, он пытается сдуть их, всё ещё держа руку у губ. Сейшу пытается улыбнуться, на что получает всё той же лопаткой по лбу.

— Звучит по-сексистски, а сексисты не заслуживают завтрак, знаешь ли. — он вскидывает брови и громко вздыхает. Упираюсь деревянным прибором в его грудь, держа его на расстоянии от тарелок, но всё, что ощущаю — как он мягко обхватывает мою ладонь.

Его пальцы проходятся по ней, от ногтя большого пальца вниз, по коже рядом с запястьем, по согнутым костяшкам. Он так же мягко опускает мою руку, левой ладонью он упирается в шкаф позади нас, вынуждая меня внутренне сжаться, одновременно с этим расправляя плечи. Ситуация была из тех, от которых мы с Эммой пару лет назад сжимали дрожащие колени, смотря на Джуда Лоу и представляя его между нашими ногами. Я чувствую как он дышит мне в лицо, как вдохи и выдохи становятся общими до той же степени — до блядских дрожащих коленей. Правая ладонь Сейшу касается талии и медленно скользит вперёд, его нос едва ли не соприкасается с моим. Фантомно ощущаю его пальцы на своей пояснице. В реальности же они отщипывают кусок окономияки, а сам Инуи отступает на шаг, по-лисьи улыбаясь, возвращая мне мой законный воздух и личное пространство, в которое он влез излишне нагло.

— Не смог сдержаться. — его улыбка не выглядит извиняющейся, а мои явно покрасневшие щёки не выглядели слишком целомудренно. Я качаю головой и вторю его поведению, молча разворачиваюсь и беру тарелки, буквально откидывая перед этим злоебучую лопатку. Металлические палочки, которые лежат в ящике, так и просятся оказаться в его прекрасных глазах, но в итоге только с громким звуком оказываются на столе.

Инупи не смотрит на меня вовсе, целиком и полностью оказываясь поглощенным едой. Во мне также нет никакого желания завязывать разговор, поэтому завтрак проходит в напряженном молчании. Единственное, что я слышу от него — это просьба оставить посуду на него. Я киваю и буквально сбегаю из кухни в ванную. Желания поступить как глупая девчонка из романтической комедии, скатиться по двери вниз и завизжать, не было. Единственное, что я ощущала — раздражение и злость на саму себя, хотелось треснуть себе по лицу. Слишком много неприятных по содержанию мыслей крутилось в голове, словно белка в колесе.

Дрожащими руками вытягиваю одежду из сушилки, стягиваю шорты и толстовку, надевая собственные сухие вещи. Быстрый взгляд в зеркало открывает вид на, какой сюрприз, красные щёки и бледную кожу вокруг. И я снова куда-то падаю, вращаясь в беспорядочном водовороте из ненависти и оправданий, направленных на саму себя. Хотелось смыть это всё, убрать керосином да бросить спичку. Очищающее пламя да летящий в сторону океана прах. Вдох, выдох. Таблетки лезут в ротовую полость, вода из-под крана уносит их в глубины желудка. Ощущение временной петли, похожей на уроборос, бьет по голове из раза в раз — необдуманные поступки, оправдание о бесполезности самого понятия стыда, последующее отвращение и вновь оправдания. Непостоянность и противоречие скользили по пальцам, скатывались каплями с губ и высыхали через пару десятков секунд. Как всегда, ничего нового. Только горько и искусственно-трагично. Я могла играть роль той, что каждый раз при мысли о противоположном поле одёргивала себя, но мне не хотелось. Это жизнь, а не сериал по MTV, и я, как и многие до и после меня, падка на такие ситуации. Всё что я могла сделать — это отпустить, снова, снова и снова закрывать глаза на химические реакции моего мозга и мурашки по телу.

— Всё в порядке? — стук в дверь и последующий скрип, спасибо что не петель, а голоса, пугает, заставляя вздрогнуть. Ничего не остаётся, кроме как тряхнуть волосами, непривычно короткими, и открыть дверь. Сейшу смотрит своими широко открытыми глазами, скользит взглядом по лицу, на секунду застывая на повязке, не желая опускаться ниже. — Мне нужно спешить, так что я могу…

— Всё окей, я сама. — поджимаю губы в подобии улыбки, делаю шаг назад в ванную, чтобы захватить сложённую в стопку одежду Инуи и отдать ему. Он ничего не говорит, только кивает и уходит в спальню, давая мне время обуться и насладиться пространством без его навязчивого присутствия. Жду его около минуты уже на улице, закуривая с излишним наслаждением, потому что голова сжималась в тиски. Единственное, что я хотела, так списать это на пропущенное время приёма транквилизаторов и то, что мозг уже не вывозит. Заговариваю с ним снова только когда он уже садится на свой байк. — Спасибо за вечер, если захочешь, то, ну, можешь позвонить.

— Я позвоню. — он кивает и мне остаётся только смотреть на его удаляющуюся спину, держа скейт в руках. Я буду очень рада, если ты позвонишь, Инуи. Буду рада если твоя рука поползёт по моему телу не в качестве шутки, если мы будем делить кислород на двоих и ты поможешь мне забыть о моих прошлых неудачах. Забыть о том, кто забыл и выбросил меня. Но я не хочу причинять тебе боль этим, не хочу быть в настоящем и зарываться в прошлое будто страус в песок.

Все становится похожим на дешёвый черно-белый фильм с Чарли Чаплином, где каждый бегает друг за другом, а за кадром только смех, заливистый и громкий. И донельзя отвратительный. Я же самой себе казалось главной героиней, которая нацепив себя улыбку падала снова и снова, и всё, казалось бы, нормально — никаких ушибов да синяков, но закадровый смех вынуждал сжимать челюсть сильней, до противного скрипа. Клише девочки в беде, принцессы, которую нужно спасать, той самой главной героини, возле которой крутятся все, кому не лень. Я ненавидела это, в глубине души надеясь, что однажды мне припишут такой желанный троп «femme fatale», но до него мне было как до луны. В любом случае оставаться перечисленными выше архетипами не хотелось, от него тошнило и даже пальцы казалось сами тянутся ко рту, чтобы вызвать рвоту. Просто хотелось оказаться дома.

***</p>

sound: the xx — islands

Дни до нового года проходили медленно, и даже коротать их с Чифую было мучительно, поэтому на празднование я собиралась с необычайной скоростью, лишь бы выбраться из надоевших стен. Светло-голубая ткань юкаты была плотной, но казалась лёгкой и шёлковой. Пальцы оглаживали изображения на ткани — гейши в таких же юкатах повторялись по всей длине, на рукавах же можно было разглядеть переплетение из симэнавы и жёлтой омамори, обвитых ветками цветущей сакуры. Изначально во мне не было никакого желания надевать что-то подобное, но на вопрос «пойдут ли они в юкатах» Эмма, Юзуха и Хина отвечали одинаковое «конечно, это же новый год», поэтому мне пришлось сдаться и попросить маму отыскать что-то в её шкафу. Сейчас же, смотря на это «что-то», было легко сдаться. Легко встать перед зеркалом в полный рост, осторожно надевая дзюбан, саму юкату, а после оби. Последний тоже заслуживал внимания — красного цвета лён с изображением журавлей и листьев бамбука, он плотно перехватывал талию, а мама затянула его так, что мне было тяжело дышать.

— Тебе она идёт больше, чем мне. Может, я не говорила, но с вашим папой мы познакомились на фестивале, когда я была в ней. — мама поджимает губы, убирая невидимые пылинки с моих плечей. Вижу, как её глаза начинают блестеть и увлажняться, поэтому кладу поверх её руки свою ладонь чтобы хоть как-то поддержать. Она вновь обращает внимание на меня, а не на собственное прошлое, тепло улыбается и качает головой. — Позовёшь меня, когда будете уходить.

— Хорошо. — она уходит, в конце проводя пальцами по остриженным прядям, и цокает, вызывая у меня смешок. У них у всех была такая реакция. Эмма и Юзуха сказали, что я бестолковая дура, а Чифую сделал точно так же, как и мама. А мне было легче дышать. Пытаюсь перекрыть красноту купероза на лице лёгким слоем тонального крема, на правом глазу минимальный блеск и тушь. На левом — ставшая родной чёрная повязка. До следующего приёма у врача с последующей оценкой состояния около недели, чего я ждала слишком сильно. Отсутствие нормального обзора неимоверно раздражало.

Стою с красной помадой несколько минут, но всё же не решаюсь, выбирая чуть более розоватый оттенок, волосы оставляю распущенными, добавляя только заколку с прикреплённым синим цветком. Чифую со своей юкатой возится дольше чем я, истерящий крик «мама» заставляет вздрогнуть и закатить глаза, откладывая традиционные гэта в сторону. Не хотелось бы навернуться с них и упасть лицом в снег-тире-грязь. Нервно поглядываю на часы, показывающие пол одиннадцатого, когда любимый брат покидает свою холостяцкую конуру, приговаривая, что он не виноват в том, что мы опаздываем. Я же отвешиваю ему лёгкий подзатыльник, натягивая ботинки под неодобрительный взгляд мамы, на что только пожимаю плечами, добавляя к этому своеволию чёрный шарф вместо белой шерстяной накидки.

К храму мы приезжаем в одиннадцать, и я тут же вздыхаю, когда вижу огромную кучу людей. Единственный плюс толпы — я практически не ощущала холода несмотря на небольшой слой снега на земле. Чифую спешно покидает меня, оставляя у входа в храм, поэтому мне ничего не остаётся, кроме как ждать Юзуху или Эмму в стороне от главного входа. Косяк только подходит к середине, когда семейства Шиба и Мицуя появляются передо мной. Такаши тут же шикает на меня из-за курения при Луне и Мане, пытается узнать, всё ли со мной в порядке и оказывается утащенным младшими сёстрами. Хаккай же остаётся стоять рядом, пока его сестра нахально утаскивает из моих рук самокрутку и быстро затягивается, из-за чего тут же кашляет и недоумённо смотрит на меня. Я пожимаю плечами, а она качает головой, но всё равно делает новую затяжку.

— Ты ебанулась. Кстати, я думала будет хуже, но выглядит как работа профессионала. — Юзуха кивает в сторону волос, а я машинально касаюсь пальцами коротких прядей. Я не рассказывала ей о пропущенной станции, дожде и руке Инуи на моей талии, поэтому о её реакции только смела догадываться. В груди зажигается огонёк предвкушения этого, который тут же вырывается вместе с дымом, когда я забираю косяк обратно.

— Я передам Сейшу твой отзыв. — её брови тут же взлетают вверх, а недоуменное лицо Хаккая обязательно стоило бы запечатлеть. Я смеюсь, докуривая остатки и выбрасывая оставшуюся бумагу в урну. Шиба тут же хватает меня под руку и уводит в сторону входа, начиная выпытывать подробности. Из-за её детского желания посплетничать мы едва не упускаем Эмму в компании Майки и Доракена.

Они обе окружают меня, оставляя в стороне своё сопровождение, и все допытывают разные подробности, на что я отвечаю, что все расскажу завтра на ночёвке. Подруги только вздыхают, направляясь к столику с эмами. Тут же я замечаю Хину, паникующего Такемичи и Такаши с Хаккаем. Ханагаки пытается спрятать свою эму, случайно отбрасывая её в сторону. Пытаюсь проследить за траекторией её полёта сначала в руки Чифую, а после из них мимо Нахои и Мучё к стоящим поодаль Майки и Доракену. От таких хитросплетений только начинает кружиться голова, поэтому я отвлекаюсь на то, что хотела бы написать.

В мыслях была звенящая пустота, вынуждающая застыть с маркером над деревянной пластинкой. Всё, чего я хотела, было невозможно осуществить, а я даже не желала чего-то из ряда вон выходящего. Что-то в голове щёлкает и я наконец вывожу нужное — «не связываться с прошедшим временем». Улыбаюсь, глядя на надпись, но как-то вымученно. Точка в конце предложения получается крупной и жирной, а после превращается в линию.

sound: the neighbourhood — unfair

Шикаю, смотря на того, кто толкнул меня, и ожидаю извинений. Нахожу светлые волосы и зелёно-голубые глаза, словно мель в тропических широтах. Ты хочешь в ней утонуть, но не можешь. Инуи теряется и мнётся, глаза бегают от моего лица к надписи на моей эме, в толпу и обратно ко мне. Наклоняю голову и жду непонятно чего.

— Когда действуешь неаккуратно и грубо — следует извиняться, малыш. Ты не знал? — он открывает рот и тут же закрывает. Уголки моих губ тянутся вверх, я качаю головой, возвращаясь к деревянной дощечке, которую передаю женщине, стоящей за прилавком. Она также улыбается мне, глазами скользит по мне и Сейшу, а после также тянется и забирает его эму, абсолютно пустую. Он рукой тянется за ней, но женщина быстрым семенящим шагом отходит от нас. На нём такая же традиционная юката, а чёрный верх так удивительно контрастирует с бледным цветом кожи и золотыми волосами. Заставляет засмотреться, и даже розоватый шрам не портит вид. Я поворачиваюсь к нему всем телом, а он отзеркаливает мою позу. — Даже не потребуешь назад?

— Да хуй с ней. И я… извиняюсь, что толкнул. Ты так… тебе очень идёт голубой цвет. Если бы ещё не… это. — его рука тянется к повязке, пальцы проходят по ткани, а после ладонь ложится на мою щеку. Большой палец сначала поглаживает ткань, а после переходит на кожу. Я чувствую его тепло, запах моря и что-то колющее в затылке. Казалось, что ещё минуту и кислород у нас был бы общий, и если бы меня спросили, против ли я — то в ответ будет оглушающая тишина. В поджатых губах вижу сожаление, в полуприкрытых глазах что-то тягучее, подобное мёду. Оно тает на языке, вяжет и отдаёт комком в горле. Капкан захлопывается, а я будто вновь оказываюсь прижатой к столешнице на кухне. Кладу руку на заднюю часть его шеи, ползу ниже пальцами, ощущая мышцы на спине.

— Никаких поцелуев сегодня, Сейшу. Это твоё наказание. — его пальцы застывают, а мои продолжают поглаживать лопатки и плечи. Толпа с обеих сторон усиливает давление, стирая понятие личного пространства в миниатюрном мире между нами. — Ты же не хочешь, чтобы сейчас за моей спиной появился Коко и повторил «это», не правда ли?

Ощущаю себя ведьмой, когда моментально отстраняюсь и убираю руку из-за появления Хаджиме. Я киваю ему в знак приветствия, поспешно отворачиваясь и высматривая кого-то из подруг. Инуи смотрит на него так, словно не видит, а на вопросы отвечает как-то замедленно. Вижу Эмму, которая стоит рядом с ребятами из Свастонов и машет рукой, подзывая к себе. Я улыбаюсь ей, намереваясь подойти. Но оказываюсь лицом к лицу с Сейшу, он приближается к моему уху, исчезая из поля зрения и единственное, что я вижу, — светлые пряди.

— По-це-луй. — шёпот разбирает слово на слога, превращает меня в покрытую кожей оболочку. Холод на кончиках пальцев. Сухость во рту. Взгляд к взгляду, его улыбка и мои приоткрытые губы из-за невозможности дышать через нос. Выдыхаю пар, который он вдыхает. — Шу-тка. Мы друзья, верно, Акира? Я же не идиот.

— Конечно. Можешь перестать по-дружески держать меня за руку. Мы же увидимся завтра? — ты не идиот, ты дразнишь меня, отступая на шаг в сторону, словно играешь в го. Тысячи эпитетов крутятся в голове, на языке же сплошь — Гоби. Он утвердительно кивает в ответ на мой вопрос и отпускает. Я же мимикрирую под него, приближаясь к уху. — Я со-лга-ла.

Рука обхватывает шею, прижимая к себе, пальцы давят на сонную артерию, бьющуюся словно муха в стеклянной банке. Губы находят кожу, оставляя поцелуй в углу его рта, а руки тут же опускаются по швам. Разворачиваюсь, чтобы не выказать красные щёки и спешу к Сано, которая взгляд и вовсе не отводила. До нового года пара десятков секунд, а мои руки руки оказываются на плечах подруг, крепко прижимая их к собственному телу. Три. Два. Один.

Весёлый крик заглушает слова Эммы, а в руках Юзухи оказывается бумажный пакет с открытой банкой пива, которую она в порыве эйфории пытается залить мне в рот, заставляя меня откинуть голову максимально назад. Я смеюсь, давлюсь, но всё равно продолжаю улыбаться, вытирая не попавший в меня алкоголь ребром ладони. Голова непроизвольно поворачивается обратно по направлению, откуда я пришла, сознательно ищу его взгляд. Сейшу смотрит прямо на меня, а я наклоняю голову, бесшумно повторяя — со-лга-ла.